Маслав - Крашевский Юзеф Игнаций. Страница 47

– А как звать вашу княжну? – спросил Трепка.

– И имя хорошее, а уж девушка – красавица собой, – говорил Добрыня, – зовут ее Доброгневой; потому что она даже в гневе бывает добра. Личико у нее белее снега, а щечки румянее малинового сока. А как распустит золотые свои косы, так они у нее по земле волочатся, а как взглянет голубыми глазами, – у людей на сердце становится веселее; улыбнется, – словно солнышко на небо взойдет. Когда красавица выходит из терема, птицы слетаются к ней с неба, а голуби садятся к ней на плечи, – когда запоет песенку, львы ложатся у ее ног, а если вышьет золотом или шелком полотенце, – только и место ему на алтарь.

– Отдайте же ее нам в королевы, – вскричала Спыткова…

Со смехом чокнулись кубками, а старики только головами покачивали… и долго еще, до поздней ночи, тянулась дружеская беседа.

Несколько дней спустя граф Герберт и начальники королевских отрядов, выйдя под вечер от короля, молча шли к своим палаткам… Там уже собиралось все рыцарство; как молния, разнеслась по всей долине весть о том, что на другой день войска должны были выступить в поход к Висле, не дожидаясь Маслава, чтобы напасть на него врасплох. Такова была воля короля. В назначенный день ожидались войска из Киева, которые должны были переправиться с той стороны в ладьях.

Едва только было принято это решение, как все городище задвигалось и заволновалось. Ожидание было утомительно для всех, и все желали борьбы. Не радовались только те, кто был лишен возможности принять в ней участие.

В городище надо было оставить хоть немного войска, чтобы оно не оказалось совершенно беззащитным. Некоторые тяжело раненые тоже принуждены были остаться. Белина должен был охранять свое добро, а Спытек ни на что уже не годился.

У Вшебора только что поджила рана на шее, но горячая кровь не давала ему покоя. Его тянуло в поход и в то же время хотелось остаться, потому что Томко оставался в городище, чтобы помогать отцу. Он мог воспользоваться этим временем и предупредить его сватовством. Долива не знал, что делать, и, встав с лавки, долго ходил по горнице с опущенной головой, пока ему не пришло в голову посоветоваться с матерью девушки. Он тотчас же пошел на верхнюю половину и попросил одну из служанок вызвать к нему Спыткову.

Марта явилась слегка испуганная. Наверху было уже темно, но по голосу она узнала Вшебора.

– Что с вами случилось? – вскричала она. – И что вы тут делаете? В эту пору вызывать меня на беседу, а если кто подсмотрит, что подумают люди?

Вшебор склонился к ее коленям и поцеловал у нее руку.

– Дорогая пани, – попросил он, – посоветуйте мне, как мать, как королева… Завтра мы идем на войну… Должен ли я идти и оставить тут Томка, чтобы он высватал Касю? Если я ее потеряю, опостылеет мне свет и жизнь…

– Что же делать? Вы тоже едете? – спросила Марта.

– Я должен идти ради короля и ради самого себя; рана почти зажила, мне нельзя остаться.

Марта призадумалась немного и вдруг ударила в ладоши.

– Вы ведь в милости у короля? – сказала она. – Почему бы не попросить его быть у вас сватом? Спытек боится его, потому что у него есть что-то на совести против него. Если король его попросит, он не откажет.

Услышав это, Вшебор бросился в ноги Спытковой и, прежде чем она успела что-нибудь прибавить, бегом пустился по лестнице вниз.

Он и раньше был в приятельских отношениях со старым Грегором, который знал его, как верного слугу короля. Не теряя ни минуты времени, Вшебор побежал прямо к нему. Грегор осматривал и чистил дорожное платье короля и был очень удивлен посещением Доливы в такое позднее время…

– Мне надо видеть нашего милостивого государя, – заговорил Вшебор.

– Теперь поздняя ночь, а завтра мы едем в поход, теперь не время… – сказал старик, покачав головой.

– Я должен видеть его еще сегодня! – отозвался Долива. – Смилуйтесь надо мной. Я не задержу его, только брошусь к его ногам и скажу два слова…

Ни слова не отвечая, Грегор сделал ему знак, чтобы подождать, а сам вошел в горницу. Немного спустя, двери открылись, и верный привратники пригласил Вшебора войти.

Король был один; он стоял около догорающего очага и повернулся от него лицом к входящему.

Долива, который никогда не умел ни сдержаться, ни промолчать, ни выждать, тотчас же упал к его ногам и, обнаружив свою рану, вскричал:

– Милостивый государь, я сражался за тебя и буду сражаться до смерти, но будь же моим благодетелем и окажи мне милость.

Король знаком заставил его подняться с колен.

– Говори, что ты хочешь от меня! – ласково сказал он.

Вшебор встал, но долго не мог начать говорить от душившего его волнения.

– Стыдно мне в такую минуту просить о милости, – сказал он, наконец, – и особенно тебя, милостивый государь, у которого совсем другое на уме; но прости моей молодости, – и он снова склонился перед королем.

– Говори, о чем просишь? – повторил Казимир.

– Ах! – вполголоса сказал Вшебор. – Хочу просить тебя быть моим сватом.

Казимир отшатнулся с краской на лице. Видно было, что он ожидал совсем иной просьбы.

– Не время нам думать о свадьбе, – печально сказал он, – и не скоро найдется место, где можно будет ее отпраздновать.

– И я тоже не думаю еще о свадьбе, я хочу только получить согласие отца и матери, – настойчиво повторил Вшебор, целуя руку короля. – Хочу посвататься к дочери Спытка – влюбился до смерти в эту девушку!

Король слушал его, опустив глаза, с румянцем почти девичьего стыда.

– На с только два брата, – горячо говорил Вшебор, – родителей у нас нет, будь нашим опекуном и отцом. Спытек чувствует, что у него есть вина против вашей милости и был бы рад получить прощение; стоит вам только слово сказать, и он отдаст мне дочку.

И снова он склонился к коленям короля, а тот ласково отстранил его от себя.

– Охотно сделаю это, когда мы вернемся с войны, – сказал он, – теперь не время для сватовства.

– А потом тоже будет не время, потому что ее высватает кто-нибудь другой, – прервал его Вшебор. – Король мой и государь, сегодня или завтра – иначе нельзя.

Казимир стоял в нерешимости, не зная, как ему поступить, когда вошел Трепка за приказаниями на завтрашний день. Король с облегченным сердцем обратился к нему.

– Мой старый друг, – сказал он Трепке, – замените меня и от моего имени замолвите слово за моего верного слугу, которому я был бы рад отплатить за его преданность мне.

Трепка не понял сразу, в чем дело, и с изумлением переводил взгляд с короля на юношу, но тут Вшебор в коротких словах объяснил ему свою просьбу.

Старик слегка нахмурился.

– Эх вы, молодые! – сказал он. – Храбро сражаетесь, но в голове у вас не все в порядке… Теперь, когда надо спасать страну, вы думаете о девчонках…

– А если ее возьмет кто другой, а я жить без нее не могу! – возразил Вшебор.

Старик пожал плечами.

– Кто же может взять у тебя это сокровище? – спросил он.

– Томко Белина увивается около нее. Он останется здесь с родителями, а меня не будет!

– Томко. Он идет с нами, – возразил Трепка. – Вы видите, что он ради девчонки не забывает службы королю и нашему делу.

Вшебор несколько смутился.

– А я все-таки прошу, – прибавил он упрямо, – хоть бы он и шел с нами, я хочу иметь согласие родителей и тогда охотно пойду на войну. Казимир стоял молча. Трепка взглянул на него.

– Согласны ли вы на это, милостивый государь? – сказал он.

– Сделайте это для него, чтобы у него было спокойно на сердце, – печально отозвался король. – Не откладывайте…

Вшебор схватил старика за руку.

– Государь и отец мой…

Трепка рассмеялся добродушно и, видя его волнение, низко поклонился королю и вышел вместе с Вшебором.

– Что же это? – буркнул он в дверях. – Какой я сват, когда у нас даже полотенец нет с собой.

Они направились во второй двор.

Старый Спытек занимал по-прежнему то место, которое он сам себе выбрал среди больных и калек. Только ложе его было лучше убрано и окружено сосновыми ветками. Он уже лежал, но не спал еще, у ног его стоял на коленях верный Собек. Остальные раненые или спали уже, или пошли в лагерь попрощаться с уходившими утром товарищами.