Измена. Сохрани меня (СИ) - Таран Яна. Страница 42

И неважно, что он утверждал — само действие произошло лишь однажды. Но измена — это ведь не только физический контакт, к этому моменту Вадим был готов к измене. Потому что, если бы он дорожил нашими отношениями, даже в разлуке не допустил бы подобной ситуации. Он мыслями бы к другой не прикасался, потому что измена начинается с головы, а не с физики.

Предательство накрывало дымкой постепенно, готовило почву для финального удара. И то, что этот «нокаут» все-таки произошел — не секундный порыв.

Если бы Вадим не сбегал от наших проблем, не давал бы повод Злате думать, что она может на что-то рассчитывать, она бы не решилась подкатить.

Как например все эти пять лет. Исакова знала, что Вадим от меня не уйдет, поэтому не вытаскивала свой главный козырь — Федю. А сейчас… сейчас она увидела мужчину, к сердцу которого можно пробраться. Пусть и через гнусности.

Она красивая, эффектная. Она самодостаточная. Хитрая.

И я не исключаю, что у Вадима могут появиться к ней чувства.

В груди царапается ревность, к горлу подкатывает ком. Как бы я себя не убеждала, что Вадим — больше не моя история, а все равно не могу отпустить.

Мне остается только выстраивать вокруг сердца щит, который убережет от новых ран.

Я справлюсь. По-другому и быть не может.

Глава 41

Время идет, раны покрываются коркой. Но источник боли не обесточен — он продолжает «коротить», выводя из строя мои жизненные ресурсы. Поломанное, искореженное жестокой правдой сердце работает на износ.

Но я изо всех сил стараюсь держаться.

От Даши узнаю, что Злата приходит в себя, но еще находится в больнице. Навещать я ее не планирую, но Шумова не может держат в себе новости, и поэтому я тоже в курсе. Федя все это время с бабушкой — матерью Златы. Исакова, не зная, что я поделилась с Дашкой подробностями «нашего разногласия». И сообщила в общих чертах, что объявился Федин отец. Теперь он с ним изредка видится.

Шумова запинается, всматривается в мои глаза, пытаясь понять, не обидели ли меня ее слова, и тут же переводит тему.

И хоть я в этот момент, невозмутимо пью чай, делая вид, что новости меня не ранят, а сердце все равно зудит. Словно рой пчел пытается пробить грудную клетку. Бьется отчаянно, слепо. Пытается найти брешь.

И врать самой себе все сложнее.

Я действительно скучаю по Вадиму. Мне плохо так, что изнутри разрывает, до дрожи, до отчаяния. Ломка — так описывает это состояние Дашка. Самое тяжелое время. Поэтому, собственно, сейчас и сидит на моей кухне.

Дети спят, и Шумова тактично говорит полушепотом, чтобы их не разбудить.

— Ты большая молодец! Вот, правда, горжусь тобой. Сама бы я свихнулась, оставшись с двумя детьми без поддержки. А ты кремень! Ладно, пойду, Лиз. Дэн удивится, что я так рано, — Даша растягивает слабую улыбку, а я решаюсь задать вопрос:

— Почему ты с ним не разведешься?

Лицо подруги меняется вмиг. Воодушевление угасает.

— Я не могу, — ее плечи опускаются. Шумова, словно снимает маску, она больше не храбрится, не шутит в ответ. Устав разглядывать свои ногти, поднимает на меня взгляд:

— Если б могла, давно бы послала этого… гада. И посылала. Но официально я привязана. У нас… договор.

Мои брови ползут вверх.

— В смысле?

— Мы поженились, потому что мне нужна была помощь. Мой отец был в опасности, и Дэн предложил сделку.

Я мотаю головой, ошарашенная ее признанием:

— Ты же его… любишь? Я так считала. А между вами просто формальный штамп?

Дашка вздыхает.

— Все очень сложно. Я люблю. А для него это формальность, ты права.

Мне вдруг становятся понятны все Дашкины обиды и рвения всем доказать, что мужики козлы. Если прошлые ей изменяли, а этот так тем более не парится об их браке. Я даже подумать не могла, что с ней происходит что-то подобное. У меня хотя бы был выбор и возможность выгнать предателя из своей жизни.

— Я считала, что тебе Вадим нравится, представляешь? — откровенничаю и я в ответ.

Шумова грустно смеется:

— Я помню, когда Вадим появился в нашей компании, я в то время как раз призналась в своих чувствах Дэну. А он меня отшил, это долгая история. И я захотела отомстить ему с Вадимом. Глупая была, молодая. Поэтому к нему подкатывала и понять не могла, почему Соколовский мне не отвечает. Он ведь юбки не пропускал. А потом я вас увидела, и отступила. Хотя признаться, думала тогда на Злату… Но решила, что ошиблась. Прости, Лиз.

— Знаешь, Даш. Я рада, что это Злата предательница, а не ты, — слабо улыбаюсь. — Тебя бы мне было сложно терять.

— Лиз-а-а, — обнимает меня Шумова, слышу, как она всхлипывает и крепко вжимается. — Я бы не стала так с тобой поступать. И тогда, когда на корпоративе решила его проверить, просто услышав согласие, тут же тебе бы позвонила и сдала предателя. Мне так стыдно было. Кто ж знал, что он и…. Ой, давай не будем о них. У тебя завтра первый рабочий день! И я уверена, у тебя все получится!

Даша права, мне нужно выспаться и отбросить ненужные мысли. Я начинаю новую жизнь. И в ней нет места сомнениям.

Шумова уходит, пожелав мне удачи. Я крепко ее обнимаю на прощание, вдруг понимая, что она единственная, кто сейчас на моей стороне. Даже мама, которой я позвонила, хоть и позвала обратно, в наш крохотный городок на другом конце страны, а все равно добавила, что, быть может, стоит понять и простить Вадима.

И это она еще не знает подробностей. Я просто не выдержала и разревелась, а мама не стала лезть в душу, услышав про измену и обман. И лучше бы вообще молчала, чем давала советы.

Так бывает в семейной жизни — говорит она. Мужчины полигамны. Нужно быть мудрой.

Трубку я тогда положила в полном непонимании. Уверена, миф про полигамность сами мужчины и придумали, чтобы хоть как-то оправдать свое неумение держать дружка и отсутствие в такие моменты желания головой!

И что значит «быть мудрой» — это закрыть глаза на измену? На многолетнюю ложь? Не могу я так.

Приняв душ и переодевшись в шелковую пижаму, я рассматриваю свое отражение в большом зеркале. Я немного похудела, кручусь, внимательно оглядываю каждый сантиметр. Короткие шорты и топ на тонких бретелях подчеркивают улучшенную не самыми приятными обстоятельствами фигуру.

Но радость от случайно сброшенных килограммов не испытываю. Меня выдают глаза — они словно потухли. В разгар самокритики вдруг слышу звонок в дверь. С удивлением проверяю время на часах. Я никого не жду. А потом крадусь в прихожую, аккуратно смотрю в глазок. И сердце в мгновение замирает.

Все же я себя обманывала.

Ждала его. Все это время ждала. Очень.

— Я так больше не могу, Лиза, — Вадим опирается на косяк двери, когда я открываю дверь. Его голос усталый, пропитанный болью. В глазах такая тоска, что я чувствую, как внутри меня закручивается ураган.

Я не могу подпустить к себе Соколовского, но сердцу плевать на мои решения. Оно тоскует и кровоточит, как его не латай. Еще слишком мало времени прошло, чтобы просто взгляд этот темный выдерживать и спокойно отвечать.

— Ты мне очень нужна. — Шагает. Замечаю и отросшую щетину, и то, как напряжены скулы. И мешки под глазами и сероватый оттенок лица. Ему плохо, он тоже страдает. Я вижу это.

Но Соколовский сам виноват, и слова теперь мало что изменят.

— У меня нет ничего нового для тебя, Вадим…

— Я понимаю. Понимаю. Лиза, прости меня.

Вдруг еще приближается, не успеваю отойти, все тело сковывает болезненный спазм, тяжесть накатывает и сдвинуться с места не дает. Соколовский внезапно заключает меня в объятия, крепкие, когда-то родные. Хочу прижаться в ответ, хочу. Но позволить себе не могу.

Держусь из последних сил, умирая от собственного желания.

Соколовский утыкается в шею, делает глубокий вдох.

— Так вкусно пахнешь. Моя Лиза. Моя.

— Не твоя, Вадим, — пытаюсь говорить уверенно, но получается слишком хрипло, голос срывается.

— Лизка. Какой же я идиот, что тебя потерял.