Катрин Денев. Красавица навсегда - Плахов Андрей Степанович. Страница 26

Эта версия опирается также на финальный эпизод фильма. Юссон (Мишель Пикколи) приезжает к Пьеру (Жан Сорель) и рассказывает ему о похождениях его жены. Вместо тяжкой кары Пьер, к которому чудодейственным образом вернулись речь и зрение, предлагает Северине сесть в ландо и совершить прогулку в парк. Муж поднимается из кресла, становясь таким же заботливым и ласковым, как прежде; пелена мрака спадает, и лишь мяуканье кошек за кадром, сопровождавшее все кошмары Северины, напоминает о пережитом. А может, его и вовсе не было?

Бесспорно, в «Дневной красавице» Бунюэль сполна реализует свою приверженность экранным сновидениям. Как обычно, он дает только момент выхода из сна, но никак не обозначает вход. И, однако, вряд ли подобная трактовка фильма способна объяснить что-либо в сюжетном выборе Бунюэля, ведь и сюжеты сна могут быть разными. Единственное, что является фактом, – это эмоциональное разоблачение посредством «полуреальности» снов и видений обыденной жизни Северины. Жизни обеспеченной, не нуждающейся ни в посторонних доходах, ни даже в изливе невостребованной чувственности.

Именно так: иначе героиня пошла бы давно проторенным путем и завела любовника, хотя бы того же Юссона, который на нее заглядывается. Но Северина, как и Кароль, страдает более серьезным недугом – потерей собственного «я». И героиня бежит в другую жизнь, в неправдоподобные авантюры, граничащие с безумными грезами. Это и есть подлинная реальность ее существования, где она становится самой собой, полностью себя осуществляя: только в этой реальности есть грубая, постыдная, примитивная, но окончательная правда о ее душе – правда, которую Бунюэль подает с безжалостной откровенностью.

Нет, не причуды избалованной дамочки волновали режиссера. И даже не высмеивание бесцельного, пропитанного похотливыми фантазиями существования буржуа. В затеянной игре с бульварщиной присутствует элемент интеллектуальной иронии – качества, без которого Бунюэля нельзя представить со времен его первых немых картин. Но эта ирония приобрела иную окраску, когда коснулась не общих механизмов социального абсурда, а драмы живого человека. Драмы к тому же женской.

Бунюэль достаточно критически относится к феминизму. Его никогда не привлекал, казался удручающе скучным психологический анализ женской души в духе Бергмана. Принято считать, что режиссеру вообще не интересна психология личности. И тем не менее когда он выводит в центр женские образы, многое предстает в неожиданном свете и ракурсе.

В основе замысла «Виридианы» Бунюэль видел «комедию, несомненно язвительную, но непосредственную». Комедия ли «Виридиана», эта новейшая энциклопедия испанского духа? Пожалуй, если точкой отсчета взять «Дон-Кихота». Но это и трагедия убиения человеческого. Виридиану – этого падшего ангела католической культуры – играла мексиканка Сильвия Пиналь.

Роль «дневной красавицы» Северины выпала на долю Катрин Денев. И это окончательно сформировало характер картины, центральной в бунюэлевском триптихе.

Исходным импульсом для выбора мэтром актрисы стали первые кадры «Отвращения», где титры, пересекая экран, разрезали пополам зрачок Катрин Денев, напоминая о знаменитом эффекте «Андалусского пса» – эффекте, который поразил Виго. Но Бунюэль был прельщен не столько этими косвенными цитатами, сколько «торжеством двусмысленности», которое ощутил в облике Денев.

С лаконичной похвалой отозвавшись о таланте Поланского, Бунюэль сделал для себя еще более важный молчаливый вывод: он увидел в исполнительнице роли Кароль личность без четко очерченных углов и профиля, способную вобрать в себя самые острые парадоксы современного мира. Денев была единственной из звезд 60-х годов, в которой присутствовала тайна – главный, по мнению Бунюэля, элемент искусства. Брижит Бардо была для этого слишком чувственной; Жанна Моро, которую Бунюэль высоко ценил и которая блистательно сыграла в его фильме «Дневник горничной», – слишком интеллектуальной.

Какое-то «слишком» было и в Симоне Синьоре, а похожая на нее разрезом глаз Роми Шнайдер в ту пору еще не проявила своей индивидуальности. Пройдет десятилетие – и испанский режиссер станет моделировать ускользающий от определения женский образ, «этот смутный объект желания», с помощью двух разных актрис – Анхелы Молины и Кароль Буке. Но тогда он обрел идеальную для себя исполнительницу в лице Денев: в ней самой природой была заложена волнующая неопределенность объекта.

«Определить – значит ограничить», – утверждал Оскар Уайльд. Бунюэль, собрав воедино все известные доселе обличья актрисы, определил диапазон и масштаб ее возможностей, но не ограничил их, наметив скорее проекцию в будущее и по-новому высветив прошлое.

Прошло всего четыре года с тех пор, как начинающая Денев была запрограммирована Вадимом на роль бестрепетной добродетели. Три года – со времени «Шербурских зонтиков»: там хрупкая добродетель, не разрушаясь, дала ощутимую трещину, когда ей пришлось столкнуться не с какими-то там инфернальными силами порока, а с самой что ни на есть обыденностью. И всего лишь год с небольшим – с того момента, когда с легкой руки Поланского в глубине трещины разверзлась бездна оглушительного мрака.

И все же Поланский упростил задачу, показав изнанку знакомого лика, но объяснив феномен этого перевертыша индивидуальной болезнью героини. Бунюэль впервые диагностировал здесь социальную шизофрению, в результате чего образ обрел нового качества объемность. Впервые в нем переплавились воедино полярные составляющие, а актрисе удалось осуществить свою мечту – показать одновременно два лица, сыграть свое «да» и свое «нет», которые есть у каждого.

«Дневная красавица», – писал французский критик Мишель Обриан, – была для Катрин Денев ролью, в которой ничего не стоило сломать шею. Она должна была изобразить страсть на грани безобразного и при этом не показаться смешной или отталкивающей… Она выигрывает партию, и свидетельство тому – что мы начинаем осуждать недуг героини, а не ее саму и не можем забыть ее ранящей улыбки».

Критики посвятили много хвалебных слов этой работе Катрин Денев, открывшемуся в ней темпераменту, как никогда чистым и прозрачным ее чертам, гармонирующим с красками осени. Но это лирика, а в чем существо высшей, как считают многие, творческой удачи актрисы?

Вот впервые, озираясь в нерешительности, ее героиня звонит в дверь притона мадам Анаис. Темное пальто и строгая шляпка Северины – Денев, сам ритм ее движений, легких и одновременно сдержанных, – все свидетельствует о воспитанности буржуазки, дорожащей своим реноме и чурающейся всяких экстравагантностей. Но чем изощреннее порок, затягивающий героиню, тем спокойнее ведет себя Денев и вместе с тем очевиднее ее исключительность в мире любовного сервиса.

Северина в ее исполнении – как Алиса в Зазеркалье, она среди «ночных красавиц» – профессиональных проституток – единственная затесавшаяся в их семью «дневная красавица». Бунюэль не случайно намекает здесь на названия двух существующих в природе видов бабочек – belle de nuit и belle de jour. Насекомые очень часто появляются в кадрах его картин, придавая им дополнительную метафоричность, что побуждает вспомнить знакомую практику сюрреализма. В данном случае метафора становится словесной, смысловой. Когда Катрин Денев спрашивали, изучала ли она среду проституток для съемок у Бунюэля, актриса высказывала недоумение. Она играла только некую гипотезу, сослагательное наклонение: могло бы быть и так…

В «Дневной красавице» Денев остается героиней волшебной сказки. И остальные ситуации фильма вместе с персонажами восходят к фольклору – этому далекому предку городского романа, мелодрамы, прочих форм беллетристики. Мадам Анаис – коварная волшебница, Юссон – провокатор, агент злых сил. Экзотичные, со следами восточного происхождения посетители заштатного дома свиданий вносят в него атмосферу сказочных гаремов, чуть ли не пещеры Али-Бабы.

Неотделимость в структуре фильма действительного хода событий от их сказочной трансформации создает атмосферу неразгаданности. Не разгадана и сама героиня Денев, которую словно не затрагивает грязь – Северину нельзя назвать аморальной. Так же как мир, которому она противопоставлена, не морален. Они едва касаются друг друга: путешествие, которое совершает Северина, уводит ее в глубь самой себя, вдаль от повседневности, склоняет к поискам ускользающей истины человеческого бытия. Северина – не только героиня, но и творец сказки, новой сказки, где добро и зло потеряли свое конкретное, осязаемое обличье.