Первый (СИ) - Джокер Ольга. Страница 52

Я открываю лист, вчитываюсь в буквы. Те пляшут перед глазами и сливаются в одно мутное пятно. Аля помогает, зачитывает:

— Маточная беременность. Почти девять недель.

Киваю, возвращаю справку. Пока ещё не понимаю, чем это может для меня обернуться, но шестерёнки в голове усерднее скрипят и крутятся.

Детей я всегда хотел. И, наверное, больше жены. Но, сука, не сейчас же.

— Поздравляю, — сипло проговариваю. — От кого?

Вскидываю взгляд. Замечаю, как мечутся молнии в зрачках у Али.

— От тебя! Аккурат девять недель назад состоялся наш последний прощальный секс. Ты забыл, как планировал? Ждал? Кончал в меня без защиты? К чему такие вопросы?

— Видимо, к тому, что нет чёткой уверенности.

— Я не раз пыталась доказать тебе, что физической измены с Фроловым не было. Позвони и спроси у него, если не веришь.

— Мне хватило и виртуальной.

Отвечаю на автомате. Самого штормит и качает. Если бы не было опоры, то точно потерял бы почву под ногами. Вместо радости о будущем пополнении я испытываю нечто другое. Нехорошее, темное. И это охуеть как неправильно.

Алина психует, доказывает. Половину из её слов я не разберу. Она мечется по кухне: то плачет, то истерически смеется. Вспоминает ночь незадолго до аварии, когда мы клеили напрочь разбитые отношения сексом.

Тру переносицу, пытаюсь осознать. Происходящий сюр никак не укладывается в голове. Белая полоса резко сменяется чёрной. И чтобы её преодолеть, мне нужно ехать на свет.

— Думаешь, я прыгаю от счастья, Андрей? — продолжает истерить Аля. — Думаешь, я с радостью принимаю тот факт, что у ребёнка не будет полной семьи? Как бы не так! Я же ничего не смогу ему дать! Буду плохой матерью! Не сумею позаботиться и полюбить!

Алина замолкает и начинает плакать навзрыд. Затем подходит ближе и утыкается лицом в мою грудь. Я заторможенно глажу её по спине и пояснице, про себя повторяя: пиздец, просто полный пиздец.

Поднимаюсь пешком на пятый этаж, не дожидаясь лифта.

Делаю глубокий вдох-выдох. Достаю из кармана ключи.

После сложного разговора стало очевидно, что быстро нас с Алей таки не разведут. Об аборте речь не шла. Я не смог бы. В конце концов, мы пришли к общему решению — сдать тест на отцовство, чтобы не возникало подобных вопросов. От этого и отталкиваться. Ответ для меня, в принципе, был уже понятен.

Спустя некоторое время я сел за руль и много часов подряд бездумно гонял по городу, не отвечая на звонки и сообщения. Идей, что делать дальше, было ноль. Куда ни плюнь — всё неправильно.

Я открываю дверь ключом, врываюсь в прихожую и снимаю обувь. Вокруг темно и тихо. Даже жутко становится, что Жеки здесь нет.

С колотящимся пульсом, прохожу по длинному коридору и толкаю дверь спальни. Облегчённо выдыхаю, когда вижу на кровати хрупкую девичью фигуру, свёрнутую в калачик.

Женька просыпается, отрывает голову от подушки. Глаза воспалённые, губы красные. Смотрит на меня, непонимающе моргает. Я жду чего угодно — обвинений, упрёков. Но этого нет.

Подхожу к кровати, присаживаюсь на корточки. Сердце болезненно сжимается. Жека — мой свет. Прижимаю её к себе, целую живот сквозь шёлковую ткань.

— Ты заболела? Горячая…

Забираюсь ладонями под майку, трогаю всю. Касаюсь губами лба, щёк. Моя девочка. Температура есть — градусов тридцать девять, если не выше.

— Я не нашла ни единой таблетки, поэтому звонила и писала.

А я не отвечал.

Веду носом по тонкой шее, зажмуриваюсь. Вдыхаю привычный сладкий запах. Чувства топят с головой. Я не планировал влюбляться, только не в неё. Презирал, ненавидел. Мечтал стереть в порошок. Теперь же ясно понимаю, что ни за не откажусь.

— Прости. Блядь, я идиот.

Укладываю Женю в постель, накрываю пледом и тут же вызываю врача. Её дыхание учащается, начинаются сильные судороги.

Я решаю, что неожиданная новость однозначно подождёт.

Глава 50

Евгения

Чёрт. Трясёт так сильно, что зуб на зуб не попадает. К счастью, врач приезжает довольно быстро и спасает ситуацию. Температура высокая — почти сорок. Горло красное, в лёгких — хрипы. Мне ставят укол и советуют поехать в стационар, чтобы провести тщательное обследование и исключить пневмонию.

От этого предложения становится только хуже. Не столько физически, сколько морально. Я с детства ненавижу лежать в больницах — плохие воспоминания. Так вышло, что в памяти надолго отпечаталось, как мы с папой остались вдвоём, и вскоре я заболела. Начался сильный жар, лихорадка. Мама лечила меня малиной, повышенным вниманием, песнями и объятиями. Отец, хоть и врач, но сильно испугался, сразу же вызвал скорую и согласится на то, чтобы меня увезли.

Две недели я находилась в пульмонологическом отделении одна. Отец приезжал, но у него было адски много работы и слишком мало времени для меня. Наверное, никогда я не чувствовала себя столь одинокой, как тогда.

Когда Андрей встаёт на сторону врача и интересуется, какое учреждение сегодня является ургентным, я теряюсь и начинаю плакать. Кажется, будто пришло повторение того самого детского кошмара.

Накрывшись одеялом, вытираю слёзы. Смотрю на Бакурина умоляюще.

— Напишите нам, пожалуйста, план лечения, — сдаётся он вскоре.

— Ладно. Но завтра-послезавтра желательно показаться семейному врачу.

С отъездом скорой помощи температура начинает снижаться. Судороги проходят, тело окатывает жаром.

Андрей ненадолго оставляет меня и мчит в круглосуточную аптеку на соседней улице, а когда возвращается, то я уже крепко сплю.

Он сквозь дремоту поит меня сиропом и измеряет температуру. Заботится как может. И хотя я плохо соображаю, но так хорошо становится, что я много раз подряд его благодарю, прежде чем снова провалиться в сон.

— Жек, девочка моя. Давай переоденемся? — слышу настойчивый голос и отрицательно мотаю головой.

Сил нет, голова ватная. Создаётся впечатление, словно я проспала буквально минуту. Вопрос Андрея и вовсе кажется чем-то невозможным.

— Ты вся мокрая. Вставай, Жень. Надо.

Я чувствую на теле мужские руки и постанываю от недовольства, но всё же с трудом отрываюсь от подушки и открываю глаза.

В комнате темно, слабо горит ночник. Бакурин настраивает яркость, отчего начинают слезиться глаза.

Оглядываюсь по сторонам — на тумбочке лежат лекарства и электронный термометр.

— Свет мешает, — зачем-то жалуюсь.

— Знаю. Потерпи.

Андрей садится рядом и тянет вверх мою майку. Я покорно поднимаю руки, позволяя себя раздеть. Одежда действительно мокрая — хоть выжимай от влаги.

— Во что тебя переодеть? — интересуется Бакурин, застыв у шкафа.

Он растерянно смотрит на полки, затем на голую меня. Шумно втягивает носом воздух, опускает взгляд — к губам, шее и груди. По коже пробегает табун мурашек. Знаю, я вряд ли кажусь сексуальной, когда болею, но интерес Андрея дарит незабываемые эмоции.

— Любую майку или футболку. Без разницы.

Бакурин заботливо одевает меня и ложится рядом. Я разворачиваюсь к нему лицом, разглядываю. Он не такой, как обычно. Слишком серьёзный и задумчивый.

— Который час? — спрашиваю шёпотом.

— Четыре утра.

— Ох. Ты спал?

Мотает головой.

— Урывками. Температура прыгала всю ночь и сползла только на отметку тридцать семь и пять. Если в следующий раз надумаешь напроситься со мной на пробежку под дождём — надо не забыть отшлёпать тебя по заднице и оставить дома.

— Спасибо, — тут же выпаливаю. — За заботу и многое другое.

Андрей усмехается и смотрит, смотрит. Настолько пронзительно, что у меня внутри всё переворачивается. Никогда бы не подумала, что он умеет быть таким чутким.

— Не за что. Ты, кстати, бредила во сне.

— О-о. И что говорила?

— Что мне стоит сменить врача и проверить, качественно ли установлена пластина. Затем просила тебе спеть, лезла обниматься и настаивала, чтобы хорошенько оттрахал.