Школяр (СИ) - Горъ Василий. Страница 8

Штаны, протертые на бедрах и оттянутые на коленях, тоже не радовали взгляд, одна пара кроссовок просила есть, а носки имелись не у всех.

Приблизительно в том же стиле выглядело и все остальное: Кровати были продавлены, столешницы — исцарапанными, на двух терминалах из четырех имелись либо царапины, либо сколы, в левом верхнем углу панели управления климат-контролем мигала желтая лампочка и т. д. Впрочем, больше всего меня напрягло не все вышеперечисленное, не скорость, с которой обитатели этой комнаты повскакивали с мест и выстроились в одну шеренгу, а затравленность в их глазах. Вот я и уперся:

— Я тут жить не буду.

Благожелательность директора как ветром сдуло — он обжог меня очень недобрым взглядом и обозначил намек на змеиную улыбку:

— И почему же?

— Они — местные отверженные. Комната — свинарник. А я себя уважаю.

— Вот и уберешь. Или убедишь убираться их.

Слово, едва заметно выделенное интонацией, развязывало руки, так что я молча подошел к свободному столику, положил на него добро, полученное у местного завхоза, развернулся на месте и двинулся к двери. Когда вцепился в ручку и потянул створку на себя, Валерий Алексеевич, почему-то решивший, что я сдался, непонимающе нахмурился:

— Куда это ты собрался?

— Искать комнату, достойную меня… — уже из коридора ответил я. — И убеждать кого-нибудь из ее обитателей немедленно переселиться сюда.

— Стоять!!! — рявкнул он, но куда там: характер настоящего Лютобора, описанный «Голосом», позволял задвинуть просьбу матушки не выделяться, и я закусил удила.

Увы, директор, вылетевший из «свинарника» следом за мной, этого не знал, поэтому, догнав, сдуру вцепился в мое правое запястье и… обнаружил, что захват сброшен, а у меня в глазах плещется бешенство. То самое, которым я осаживал потомственных дворян. Впрочем, вцепляться в глотку ЕМУ было рановато, поэтому я задрал левый рукав так, чтобы Извольский заметил часы и допер, что у меня есть запись всех наших бесед, и изумленно выгнул бровь:

— Валерий Алексеевич, я прекрасно понял и этот намек. Поэтому вот-вот воспользуюсь тем самым алгоритмом решения любых проблем в этом учебном заведении, который вы так любезно предложили!

— Ты бредишь! Я ничего не предлагал!!!

— Да ладно⁈ — «удивился» я, похлопал ресницами, чтобы не только придумать следующую фразу, но и представить, как она должна звучать с онежским говором. А потом долбанул «высшим заклинанием школы Огня»: — А мне показалось, что предложили. Поэтому, пожалуй, созвонюсь с той самой личностью, которая убедила меня не сбегать из этой школы-интерната, скину ей записи тех мест наших разговоров, которые показались двусмысленными, и попрошу выступить третейским судьей. Ну, или забрать отсюда и меня, и оплату за два года обучения.

Да, я блефовал. Но Извольский принял эту угрозу за чистую монету, пошел красными пятнами, рванул ворот рубашки, туго стянутой стильным галстуком, и мило заулыбался:

— Зачем беспокоить столь уважаемых людей по мелочам? Мы с тобой разумные люди, соответственно, обязательно договоримся!

И ведь «договорились». Причем в разы круче, чем я рассчитывал: он заселил меня в комнату на двоих, в которой «жировал» особо уважаемый старшеклассник,

а я, в свою очередь, дал слово не дергать своего благодетеля из-за всякой ерунды и при необходимости идти на поклон к «благодетелю» калибром помельче. К сожалению, эта часть наших переговоров проходила в кабинете директора, и моего будущего соседа на них почему-то не пригласили. Вот он и высказал мне свое «фи». Сразу после ухода Извольского:

— Слышь, амеба? Хватай свои пожитки и вали в закат, пока я добрый!

— Лют… — односложно представился я, подошел к шкафу, встроенному в стену возле свободной кровати, распахнул обе створки и вежливо попросил перебазировать все «не мое» во второй шкаф.

Вежливость не прокатила. Вернее, была принята за слабость, и парень, которого директор назвал Левой, добавил в голос угрозы:

— У тебя две минуты. Время пошло!

Я проигнорировал и это — деловито сдернул со своей кровати покрывало, вытряхнул подушку из наволочки, принюхался, почувствовал чуть заметный аромат дешевых женских духов, поморщился и все-таки смог заставить себя смириться с ситуацией. Поэтому сбросил на пол простыню, перевернул матрас нижней стороной вверх, выпрямился и… был вынужден сделать круговой шаг назад правой ногой, чтобы не рухнуть на спину от рывка за плечо. В движение соседа «вошел» на рефлексах, как-то уж очень быстро и легко оказался за его спиной, рубанул под колено, чтобы не тянуться к более высокому противнику, и взял удушающий захват с использованием пуловера.

Да, чувствовал чересчур слишком легким, поэтому перестраховался — посадил Льва на задницу, зафиксировал его корпус ногами и давил до тех пор, пока парень не отрубился. Потом расслабился, встал и продолжил перестилать постель. А когда услышал, что тело захрипело и завозилось, деловито затолкал в пододеяльник четвертый уголок одеяла и заговорил:

— Я — Лют. И никак иначе. Живу тут, хочешь ты этого или нет. И на твой статус в этой богадельне не претендую.

— Ты — труп!!! — прошипел он, уперся правой рукой в пол, поймал лицом мой ботинок и влетел затылком в стену:

— Лева, третьего предупреждения не будет: ты отправишься к целителю, а потом съедешь куда-нибудь еще.

— Ты мне нос сломал!!! — гневно выдохнул он. Но продолжать не стал. Видимо, на всякий случай.

Я бросил одеяло на кровать, развернулся на месте, подошел поближе, осмотрел орган обоняния, из которого лило, как из ведра, и пожал плечами:

— Не сломал, а выбил. Могу вправить.

Он чуточку поколебался, потом все-таки додумался, что в формулировке моего предложения нет ничего унизительного, и решительно подался вперед:

— Вправляй!

Я подошел к делу в лучших традициях дядьки Фрола — положил парня на пол, занял правильную позицию, начал обратный отсчет с цифры «пять» и надавил на тройке. А когда пострадавший хрящ занял законное место, оглядел пальцы, заляпавшиеся кровью, и счел необходимым кое-что уточнить:

— В принципе, все путем. Но я бы сходил к целителю. Хотя бы для того, чтобы убрать отек.

Сосед скрипнул зубами, осторожно ощупал пострадавший орган, потом оглядел пуловер, поменявший цвет, и грязно выругался. Но, если так можно выразиться, абстрактно. Закончив страдать, встал, подобрал с пола ненужную наволочку, прижал к лицу, пообещал, что скоро будет, и вышел из комнаты…

…Ванная комната в нашем жилом блоке оказалась выше всяких похвал. Само собой, для учебного заведения для беспризорников. Пользоваться чужим шампунем я не стал, а кусок мыла все-таки отрезал. Правда, только после того, как пообещал себе при первой же возможности выйти в город и приобрести все необходимое для нормальной жизни. Мылся недолго, но с наслаждением. А когда закончил с водными процедурами, высушил волосы и тело, повесил влажное полотенце на сушилку, натянул спортивные брюки и футболку, вернулся в спальню, сел на пол, скрестил ноги, закрыл глаза и представил наш любимый огонь. Вернее, попытался. Но перед внутренним взором мгновенно появилось колено медитирующего Славки, и настроение, балансировавшее на отметке «хреново, но более-менее терпимо», снова ухнуло в пропасть.

Сколько времени я загонял себя в нужное состояние, не скажу даже под пытками. Помню лишь, что попыток было больше двадцати. Потом привычка, въевшаяся в подсознание, все-таки взяла свое, родовое пламя Рарогов снова взвилось ввысь сплошной алой стеной, и тут на половине одиннадцатого раздался скрип дверных петель.

Я чуть приподнял веки так, чтобы видеть комнату сквозь ресницы, и продолжил контролировать дыхание. А через пару секунд вгляделся в хмурые лица двух ровесников Льва, вломившихся в наш жилой блок следом за ним, и понял, что мои попытки решить дело миром вот-вот накроются медным тазом. И как в воду глядел: скуластый здоровяк ростом под метр девяносто и весом под сотню килограммов еще с порога вперил в меня яростный взгляд и, сжав кулаки, возмущенно выругался.