Соседи (СИ) - "Drugogomira". Страница 6
«Не отстанешь ты от меня, да?»
— Ладно, — смилостивился тот. — Что общего между Джими Хендриксом, Куртом Кобейном, Эми Уайнхаус и Махно?
Стриж округлил глаза и крепко задумался: явно не в ту сторону изначально пошла его мысль и пришлось на ходу менять её движение. По сосредоточенному теперь лицу было видно – перебирал в голове имена, но что-то его смущало. Еще бы: про «Гражданскую оборону» этот любитель электропопа и инди вряд ли слышал. Про Хендрикса, скорее всего, тоже ничего, кроме фамилии.
— Ну… Музыка? — наконец пожал Вадим плечами.
— Точно, — кивнул Егор, с усилием проводя пальцами по торчащим во все стороны волосам. Они постоянно лезли в глаза, но вариант подстричься покороче не рассматривался принципиально: вечный шухер на башке символизировал шухер в душе, вечный этот протест, творческую натуру, полудохлого внутреннего «ребенка», которого он все тридцать лет зачем-то пытался реанимировать – короче, много всякого. Кроме того, патлы эти – часть сценического образа, да и девушкам нравится.
— И почему ты опоздал? — ухмыльнулся приятель, до сих пор не понимая, к чему Егор ведет.
— Мне тридцать, и я всё еще жив.
И тут – Аллилуйя! – озадаченное лицо Стрижа озарилось догадкой:
— А они че, все умерли, хочешь сказать? В двадцать семь?
«Бинго»
— Ты чертов гений, Вадик, — мрачно заключил Егор, с трудом справившись с соблазном всласть постебаться. Зачем людей на пустом месте обижать? Тем более, Вадим критику в свой адрес на дух не переносил: чувствительная натура, тонкая душевная организация, подвижная психика – как угодно.
— Я в курсе, — самодовольно ответил Стрижов. — Интересно! С этим ведь можно поработать…
Вадим занимал должность заместителя топ-менеджера в PR-агентстве своего отца, и, как Егор успел понять по его рассказам, их контора не гнушалась обращаться к таким вот спорным темам в своих проектах. С другой стороны, почему нет? Черный пиар – тоже пиар, нередко выстреливает.
— Поработай, — равнодушно бросил Егор, присаживаясь на корточки перед разложенными на земле инструментами. Вовсе не судьбы почивших музыкантов и грядущих рекламных проектов занимали сейчас все его внимание. Аккумулятор. Мысленно он давно уже его снял и проверил каждую клемму, а заодно и каждый винтик в брюхе своего немолодого уже коня, все фильтры, тросики, трубки, карбюратор и масла. Ключевое слово здесь – мысленно, потому что все эти пустые разговоры мешали немедля приступить к делу.
— А это кто? — пробормотал вдруг Вадим куда-то в сторону.
«Да ты задолбал уже, Вадь!»
Резко распрямившись, Егор бросил короткий взгляд в указанном направлении. На лавке у подъезда сидела баба Нюра, а рядом с ней, закинув ногу на ногу и гордо демонстрируя голые коленки мимо проходящим мужикам всех возрастов, Новицкая из соседнего дома.
— Это баб Нюра, Стриж, — вздохнул Егор наигранно трагично. — Не думал, что тебя интересуют женщины столь уважаемого возраста.
— Да причем тут баб Нюра? Вон! — Вадим нетерпеливо передернул плечами и даже вихры свои беспокойно поправил.
«Однако…»
— А, ну рядом если, так это Новицкая из четырнадцатого дома. Познакомить?
— Да не рядом! На углу! В черном!
«Да где?! Ты чё, издеваешься, что ли?!»
Вдо-о-о-ох. Затяжка вышла глубокой, четверть сигареты махом: ротовая полость, трахея, бронхи, легкие. Раз… Два… Три… Восемь. Удар. Никотин, даря своему рабу ложное, но столь необходимое сейчас ощущение спокойствия, просочился через альвеолы в кровь и всадил по мозгам.
Вы-ы-ы-дох.
Егор нехотя скосил глаза левее, в сторону небольшого магазина, который примостился аккурат за его домом и предъявлял сейчас их взглядам свой обшарпанный, осыпавшийся серый угол. Огибая торец здания, в сторону подъезда шла «то ли девушка, а то ли видение». Ну… Как шла? Неспешно подтанцовывала. С расстояния ста метров чувствовалось её прекрасное настроение. Накладные наушники на голове, чёрный сарафан, белые кеды на ногах, живущих в этот момент какой-то своей жизнью. Впрочем, руки тоже жили своей: в них она, судя по мимолётным внезапным движениям, «держала» барабанные палочки или что-то вроде. Внезапный порыв ветра поднял и разметал длинные каштановые волосы, всколыхнул подол платья и через мгновение оставил в покое. Её несла музыка, и она, подставляя ветру лицо, щурясь на солнце и время от времени чуть подпрыгивая, откровенно наслаждалась мгновением. Плевать она в этот момент хотела на то, о чём думают при взгляде на неё мимо проходящие и приросшие к земле зеваки.
Вот она. Эта тихая, домашняя девочка, которую не слышно, не видно, а если и видно, то с книжкой на лавочке или у мольберта – во втором справа окне третьего этажа. Вот эта – в розовой пижаме с мишками. Эта – с васильковыми глазами. Может совсем по-другому. Всё ещё может прогнуть гребаный мир к чертям собачьим, если пожелает. Но вряд ли сама это осознает.
Сюрприз.
Они с момента того инцидента с солью раз пять-шесть-то только в общем коридоре и пересекались, гремя ключами каждый от своей хаты. «Привет – Пока». Егор в эти минуты чувствовал на себе полный укора и недоверия взгляд и отвечал насмешливым. Отличный у них обмен мнениями выходил. Молчаливый и в то же время красноречивый до безобразия. Ну да, легко представить, что мала́я о нем думает, сама же тогда на кухне сказала: «Я через стенку живу, догадываюсь». А когда там они последний раз по человечески-то общались? Лет эдак тринадцать-четырнадцать назад, когда дядя Вова от тети Нади ушел. Ей тогда десять, что ли, было, а ему шестнадцать. А потом «необходимость приглядывать отпала». А после и фокус начал смещаться. А еще через восемь лет всё и вовсе по пизде пошло.
Впрочем, какая уже разница, что она сейчас о нём думает? На понимание окружающих Егор никогда особо не рассчитывал. Чтобы тебя поняли, хотя бы попробовали примерить твою шкуру, надо переступить через себя, оголить душу, поделиться тем, что болит, а делиться с миром он не готов. И с ней не готов: они давно чужие. Так что выбор этот – осознанный.
«Что у неё там в “ушах”, интересно?»
Повисшую на губе истлевшую сигарету Егор успел поймать зубами в последний момент. Отругав себя за не вовремя разинутый рот, перехватил фильтр пальцами, швырнул окурок под ноги и тут же смачно раздавил кроссовкой, словно вымещая на нем накопившееся за утро и в особенности – за минувшие двадцать минут. И – в особенности! – за последние секунды. Пойдет домой – выбросит в урну то, что осталось от этого несчастного бычка.
Нечего там выбрасывать – мокрое место от него осталось.
— Это малая, — выдохнул он, чувствуя, как на поверхности вскипевшего котла с ядовитым зельем булькают и взрываются пузыри вновь поднявшегося раздражения.
«Какого черта сегодня весь день происходит?!»
— Кто-кто? — зачарованно переспросил Вадим. Ну всё, приплыли.
«Святые угодники, за что мне это?!»
— Уля, — имя словно клещами из глотки выдрали. Впрочем, так оно и есть: по глуповатому виду приятеля было предельно ясно, что пока Егор не предъявит имя, с него не слезут. С живого уж точно. — Соседка.
— Чё, прям по этажу? — уточнил Стриж с нехарактерным придыханием.
«Дар речи теряешь? Может, оно и к лучшему, голова от тебя трещит»
— Прям по этажу, — нехотя подтвердил Егор, интуитивно чуя, что правда может обойтись ему дороже, чем хотелось бы. Лучше бы соврал, честное слово, а теперь… С какой стороны ни глянь – отстой.
— Вот с ней познакомь!
Егор покосился на Вадима.
«Так, стоп! В смысле, познакомь? Тебе сколько лет, аллё?»
Вопрос возник стремительно, вспыхнув из ниоткуда – сигнальной ракетой в мозгу. Черные дыры в глазах Стрижа ничего хорошего не обещали.
— Ей двадцать четыре, — гробовым голосом уведомил он Стрижова. Так, на всякий случай, вдруг Вадик ослеп на солнце и очевидного не видит. Мысли об аккумуляторе забились в самый пыльный угол сознания. «Всего двадцать четыре! А тебе тридцать два! Она ребенок, а ты баб как перчатки меняешь!». Вот что за вопли заполонили башку, на мгновение вытеснив из неё все остальное.