Соседи (СИ) - "Drugogomira". Страница 65

— Мам, туда в другое не ходят, — вздохнула Ульяна, хватая ватную палочку. — Успокойся. Сегодня суббота, работы нет, я большая девочка, и идем мы большой компанией. Всё будет хорошо, спать ложись. Я вернусь к утру, приеду на такси.

Напряжение в груди росло ежесекундно, сердце, ломясь в рёбра, набирало и набирало обороты, кровь закипала. Надежда видела: Уля непреклонна в своем нежелании слушать собственную мать.

— Это ты для компании своей большой так малюешься?

В голосе засквозили истеричные нотки, которым она и рада бы не дать выхода, да поздно – завелась. От собственной беспомощности, невозможности на что-то повлиять. От растерянности: всё случилось внезапно, в момент, когда уверен, что в жизни всё под контролем, когда перестаёшь ждать подвоха. Увы, это лето напомнило, что расслабляться нельзя никогда. Улю как подменили, и что делать с ней дальше, как правильно себя вести, чего требовать, а чего нет, Надежда не понимала. И посоветоваться ведь не с кем, хоть мужу бывшему звони. Нет, Володе она позвонит в последнюю очередь!

Рука с тюбиком подводки замерла на полпути.

— Как «так», мам? — нехорошо усмехнулась Ульяна. — Тоналка, подводка, тушь, что тебе не так? Считаешь, я похожа на шалаву с Ленинградки?

— Ты как с матерью…

Осеклась, встречая в зеркале колючий взгляд своего ребенка. Её маленькая, послушная, любящая, ласковая девочка выпустила иголки и готовилась обороняться – от собственной матери! Дожили! Нет, положа руку на сердце, на «шалаву с Ленинградки» Уля, слава Богу, не похожа, всё очень прилично. Брюки-бананы, заправленная за пояс тонкая чёрная водолазка, пара колец, собранные в низкий боковой хвост волосы. К такому образу она явно выберет кеды или кроссовки, а не каблуки. Каблуки Уля вообще раз в год надевает, и в этом году они свою службу ей уже сослужили.

— Не похожа, — попыталась взять себя в руки Надежда. — С кем ты идешь?

— С Юлькой, Вадимом и Егором, — отрапортовала Уля, продолжая пристально глядеть на неё через зеркало. Сквозящее в глазах дочери напряжение передавалось по воздуху, транслировалось лопатками, и Надежда чувствовала, как через края вот-вот выплеснется собственное. Вадим… Егор… Отличная компания, отличная. Вот как тут не нервничать?

— Не волнуйся, — не разрывая зрительного контакта, меж тем тихо продолжила Уля. — Вадиму я сегодня сказала, что кроме дружбы ничего ему не предложу. Он просто билеты уже успел взять. Но мы идем, как друзья.

«Уже легче…»

Ненамного… Нет, вообще ни на йоту не легче! Потому что остаётся Егор. И Надежда не станет стоять в стороне и смотреть, как Ульяна бездумно подвергает себя таким рискам!

— Я не хочу, чтобы ты шла в клуб с человеком, в квартире которого круглосуточно работает бордель, — со всей категоричностью заявила Надя. — Извини, Уля, сейчас я ему тебя доверить не готова. Те времена давно закончились.

— Не готова?.. — эхом отозвалась дочка. Её тон сообщал Надежде, что грядёт новый скандал. Ульяна переспрашивает, будто давая шанс пересмотреть формулировку, а значит, сейчас ей на голову обрушится ушат дочкиных аргументов, такое бывало неоднократно. И самое-то страшное – времена ремня давно прошли, и как на неё теперь воздействовать, Надежда решительно не понимала. Как себя вести, чтобы Уля слушалась, как прежде? Что говорить? Голова осознавала, что Ульяна действительно выросла, что ей, на минуточку, и впрямь двадцать четыре года, хотя, кажется, вот только-только было четыре… А материнское сердце бешено колотилось, посылая сигнал о готовности вгрызться в глотку любому, кто посмеет покуситься на её ребенка. Любому, кто посмеет её обидеть – умышленно или нет. Кто посмеет подвергнуть её опасности, научить дурному! Сердце рвалось защищать. Уля просит перестать её оберегать… Она с ума сошла! Покажите мать, которая не убьет за свою кровь без лишних раздумий!

— Не готова, — твердо повторила Надежда. — Он плохо на тебя влияет. У тебя уже начались проблемы на работе. Разумеется! Ведь своё рабочее время ты тратишь на гитару!

Ульяна тяжело задышала – в отражении зеркала вздымалась и опускалась её грудь.

— Это мой выбор. Егор у меня над душой не стоит, если что.

— Причинно-следственные связи тут ясны, к гадалке не ходи, — продолжала стоять на своем Надежда, понимая, что эту партию обязана выиграть кровь из носу! — «Никуда ты не пойдешь!» — Он водит к себе распутных девок. А ты там, в этой квартире, ты…

— Мама, а тебе не приходило в голову, что если бы он захотел, я бы тоже могла оказаться в числе этих девок? Возраст согласия – шестнадцать лет, — отрезала Уля. В её голосе зазвенела сталь, температура воздуха резко упала ниже ноля. — Восемь лет у него на это было. Восемь. Хотели бы, уже бы! Ему же только помани, я и побежала, так ты себе это представляешь? Я, по-твоему, кто? Дура безмозглая?! Почему ты мне не доверяешь?! Ты за кого меня держишь?!

Губы задрожали от обиды, и, кажется, не от обиды на Егора.

— Уля!

— Да что Уля?! Что Уля-то?! — упершись обеими руками в раковину, Ульяна продолжала истреблять её взглядом в зеркале. Лицом не поворачивалась.

«Как воззвать этого упрямого, бестолкового человека к уму-разуму? Неужели ты слепая совсем?! Какие аргументы на тебя подействуют?»

— Ты вообще видела, в каком виде он домой явился ночью того дня, когда бабушке плохо стало?! — воскликнула Надежда. От воспоминаний вновь подурнело: тем вечером она нашла подтверждение худшим своим подозрениям, а её дочка стояла и болтала с соседом, как ни в чем не бывало, не ощущая исходящей от него угрозы. — Явно же отметелил кого-то! Ссадина на лице, руки ободраны, куртка порвана! Ты мне будешь доказывать, что он по-прежнему милый, безобидный мальчик? Куда глаза твои смотрят? Шарахается с какой-то шпаной чёрт знает где, в драки ввязывается, не удивлюсь, если еще и употребляет. И ты хочешь, чтобы я тебя с ним отпустила? Да я костьми на пороге лягу! Только через мой труп!

Ульяна всё-таки развернулась. От прежнего благодушного настроения не осталось и тени, а ожесточённое выражение её лица сообщало заходящемуся сердцу об одном: пропустила мимо ушей. Глядя на дочь, Надежда ясно понимала, что у Ули ветер в голове свищет, что она околдована Черновым, как когда-то была. Надя думала, те времена прошли безвозвратно, а последние пять лет благодарила небеса за собственную интуицию, за то, что Егора удалось предсказать наперёд, что… И вот теперь – опять. Всё начинается заново…

«Валечка, прости… Это выше моих сил… Дочь у меня единственная»

— Буду. Буду доказывать, мама, — Улино лицо перекосила гримаса эмоции, которую Надежде никогда раньше видеть не доводилось и сходу определить не удалось. Боль, отчаяние, решимость, готовность защищать – все вместе отражалось в глазах её дочери. — Я надеялась, до этого разговора не дойдет. Но раз так… Я передумала! Ты молодец, конечно, судить, не зная, откуда эта ссадина, ободранные руки и порванная куртка, — Улины ресницы широко распахнулись, а в глазах вспыхнуло пламя, в котором Надежда начала гореть, предчувствуя, что сейчас услышит нечто страшное. — Так вот! Отметелил он мудака, который… В общем, который пристал ко мне тем вечером… В подъезде.

«Господи Иисусе…»

Ванная закружилась. В неё уперся прямой, выжидающий взгляд лазурно-синих глаз, доставшихся Ульяне от отца, и во взгляде этом решимость, граничащая, казалось, с безумием, сменялась сожалением, что пришлось сообщать такие вести.

— В каком смысле… Как это… Пристал? — хватаясь за косяк, прохрипела Надежда. Силы утекали из неё с каждым мгновением, их не хватало даже на голос. Закончился воздух, ноги перестали держать, а глаза – видеть.

— В прямом, мама, в прямом. Руками, — прикрыла веки Уля. — «Руками… Господи Боже… Спаси и сохрани!». — А сейчас Егор встречает меня после вечерних занятий, чтобы я одна в темноте по району не ходила. Тратит на меня своё время. Мама… — Уля вновь вскинула ресницы, и Надежда явственно увидела на них воду. — Перцовый баллончик на следующий день мне принес. Вон, в сумке лежит, проверь, если не веришь. Мама, перестань! Перестань выставлять его исчадием ада! Мы с тобой, похоже, не сечём в людях ни черта.