Белый Пилигрим - Краснов Антон. Страница 6

– Так, – злобно сказал я, – так и будем любоваться шоу этих старых маразматиков? Может, они возомнили себя титанами реслинга? Хотя, конечно, такое не лечится…

– Они, верно, нашли какие-то свои методики, – заявил Макарка, хладнокровно наблюдая за тем, как один из старикашек погружает свою охаянную (якобы варикозную) ногу прямехонько в пах соперника. Последний взвыл и ткнулся растрепанной бородой в бордюр. Сверху тотчас же уселся третий старик, самый длинный и самый тощий. Он оседлал своего соперника и принялся награждать его тумаками по затылку и шее. Костлявые руки, облепленные внушительными веснушками и покрытые редкими седыми волосами, так и замелькали в воздухе! При каждом тумаке он приговаривал:

– А вот тебе, скотина!.. А вот тебе, христопродавец!

– Н-да, – сказал я. – Лично мне этих… гм… разнимать как-то особо не хотелось бы. Хотя такое зрелище давно видеть не приходилось. Уже с тех пор, как наш престарелый дворник Кукин принял статую Ленина за своего собутыльника и объявил, что тот занял его место в очереди в винно-водочный.

– А вон санитары вышли из приемного покоя, там – круглосуточно, – объявил Макарка и, сложив руки рупором, крикнул:

– Товарищи санитары! Санитары, а? Это ваши пациенты сбежали и буянят, что ли? Они тут все ноги себе переломают. И головы тоже. Хотя с головой у них как-то и так не очень…

– У нас был один знакомый, Коля Морозов, – заметил я, глядя, как санитары оборачиваются, а потом направляются к ограде, – он лежал как раз у вас, в 3-й горбольнице. У него было смещение позвонка. Ему все вправили, он проходил реабилитационный период, на радостях, что его скоро выпишут на волю, напился. И что же? Упал с лестницы и сломал себе руку. А тут, видите ли, не с лестницы навернуться – тут целое побоище. Куликово поле, даже в условиях плохого освещения!

Санитары приблизились. Это были двое здоровенных малых с довольно свирепыми круглыми физиономиями и широченными плечищами. Их мощные очертания визуально усиливались зеленой больничной одеждой, просторного такого покроя. Характерно, что они прошли мимо старикашек, не поведя и ухом. Не говоря уже о прочих органах, которыми вообще-то полагается разнимать драчунов: руках, ногах и проч.

– Что надо? – спросил один из членов местного медперсонала.

– Так вот же, – кивнул я на продолжающих кувыркаться и осыпать друг друга проклятиями дедушек. – Обратите внимание.

Санитары как-то странно переглянулись. Потом второй посмотрел на своего напарника, на нас и сказал негромко, но чрезвычайно доброжелательно (показывая при этом дынеобразный кулак):

– Знаете что, пацаны. Идите-ка отсюда. Хотя вы не по нашему профилю, мы вас доставим куда следует.

По выражению его лица я понял, что дальнейшая полемика чревата осложнениями. В конце концов, что нам за дело до дерущихся стариканов, если санитары, обязанные приглядывать в том числе и за территорией больничного парка (пусть вполглаза), не считают своим долгом даже прикрикнуть на этих… бородатых спарринг-партнеров?.. Я пожал плечами. Санитары отправились к корпусу больницы, не обращая на нас никакого внимания. На стариканов – тоже. Макар Телятников протянул с легкой ноткой обиды:

– Да не очень-то и хотелось. Пусть себе дальше на асфальте валяются, если это им нравится. Идем, Илюха!

Мы тронулись вдоль ограды, и тут…

– Подождите, юноши!

Голос, дребезжащий, как струйка бог весть чего, льющаяся в жестяной таз. Конечно, несложно было догадаться, из чьей многострадальной среды вырвался этот старческий голосок. Я, не оборачиваясь, крикнул:

– Доброго здоровья и успехов в спорте, дедушки!

– Вы по греко-римской борьбе или классической? – поддержал Макарка. – А вот мы – домой!

– Стойте, отроки!!!

Во втором голосе слышалось столько требовательности и силы, что я невольно остановился. Качнулся лицом к прутьям решетки и спросил:

– Ну, и что пили, дедушки? Видать, крепко употребили, раз пух и перья летят. Даже и не зазывайте. Еще драться полезете. А мне челюсть моя дорога.

– Мы не задержим вас надолго, – пообещал третий старик, поднимаясь с асфальта и отряхивая с одежды грязь. – У нас одна просьба к вам. Подойдите сюда, не бойтесь.

– Еще не хватало пенсионеров бояться, – сказал я. – Вы, дедушки, лучше по домам идите, а то к вам вместо нас патруль ППС подъедет, а эти ребята совсем не такие отзывчивые.

– Я вижу, что вы тоже отзывчивые отроки, – безапелляционно заявил старик с подбитым глазом и с бородой, распушенной по всей груди, как обеденная салфетка. Он явно не вслушивался в смысл моей фразы и куковал то, что навеивали ему маразматические течения в голове. – Уверен я, что вы сможете нас рассудить.

– Вы, конечно, нашли удачное место для судебной тяжбы, или как там называются у вас эти петушиные бои, – сказал я довольно злобно и не особо выбирая выразительные средства для высказывания своих мыслей. – Санитары ваши знакомые, что ли? А то они на вас и не посмотрели.

Старики переглянулись. Тот, что пониже и потолще, с разбитым в кровь носом и рассаженным лбом (кажется, это его всадили головой в бордюр!), сказал гулким, словно из бочки, басом:

– Ступайте же сюда. Если поможете, мы вас наградим.

– А еще говорят, что у наших пенсионеров маленькие пенсии, – сказал я, заинтригованный таким поворотом беседы, и втиснулся между прутьями больничной решетки. Более упитанному Макарке пришлось пройти вдоль ограды и перелезть через калитку, в такой поздний час уже запертую. Когда наконец мы приблизились к воинственным старикам, те выглядели уже не такими взъерошенными и кровь с лиц стерли. Старик, старательно сморкавшийся в балахон своего недавнего соперника, приветливо помахал нам узловатой рукой (со ссаженными от удара костяшками пальцев) и сказал:

– Вы – молодые, у вас свежие мозги. Я так чувствую, что вам нет еще и трехсот лет. Вы нас рассудите.

Мы с Макаркой переглянулись. Нет и трехсот лет… гм… Неужели мы так плохо выглядим? Я всегда считал, что как раз внешность у меня приличная. А эти старикашки… Ну что ж! В конце концов, такие старческие силовые аттракционы с пикантными вопросами в финале подвертывались нам нечасто. Толстый басистый дед сказал, окинув нас внимательным взглядом:

– Сдается мне, братья, что этим молодцам нет и по двуста годов. Молоды, конечно, но, верно, зорки и сметливы. Слушайте же, юноши. Наш отец завещал нам три диковины, очень ценные вещи, а скончался он так скоропостижно, что не успел указать, какую диковину какой брат наследовать должен. И вот ходим мы по разным землям и пытаемся рассудить промеж себя, кто чем владеть должен. Занесло нас и сюда, и вижу я по твоему глазу, бойкому да пытливому, что сумеешь рассудить нас.

Он смотрел прямо на меня. Я подумал, что вся эта седобородая шлеп-компания со своей смехотворной семейной коллизией мне что-то упорно напоминает. Телятников только хмыкнул, а третий дедуля, тот, с писклявым дребезжащим голосом, заявил:

– А мне причится, что и по сту лет нет этим прохожим. Но уж больно досадно и впредь биться да ратиться.

– А что завещал вам отец, дедушки? – осведомился я. – Квартиру в центре города, счет в банке или виллу за городом? Или машину с подземным гаражом и…

– Не то ты говоришь, – перебили меня все трое, а самые толстый наклонился к земле и поднял какой-то сундук древнего вида, окованный по углам мутным желтоватым металлом. Телятников, который следил за руками старика, вытаращил глаза. Наверно, в этот момент он готов был поклясться, что до этого на асфальте не было никакого сундука и вообще ничего, что напоминало бы тот сундук. Впрочем, Телятникова легко удивить: даже от дурацких иллюзионистских штучек Дэвида Копперфилда, в просторечии Додика Коткина, он готов изумляться до частичной потери дара речи.

Сундук распахнули сразу три руки: ни один из дедушек, похоже, не желал уступать двум другим честь открыть эту рухлядь. Я осторожно заглянул внутрь и тут же принялся чихать: в нос ударил целый столб пыли. Басистый старикан, за которым, кажется, признавалось некоторое старшинство, отстранил руки своих собратьев и стал вынимать из сундука: