Затмение сердца - Габова Елена Васильевна. Страница 18

– Слушай, Рябинка. К сожалению, нам придётся пойти порознь. Потому что именно в этот день мне назначили прослушивание в музыкальном колледже.

– Да ладно, не парься. Что я, одна до театра не доберусь?

– Хотелось бы вместе. Ты подожди меня у входа. Или я подожду, если приду раньше. Билет – так, на всякий случай. Вдруг я в колледже задержусь?

И вот настал долгожданный театральный день, и я надела на себя юбку, блузку и даже нашла у мамы маленькую сумочку на длинном ремне. Но когда я подошла к зеркалу, чтобы рассмотреть себя со всех сторон, случилась катастрофа. Она всегда случается неожиданно. Ещё и поэтому её последствия всегда ужасны.

Сломался каблук. То есть туфли, купленные мамой у китайских торговцев, оказались бракованными. И каблучок-то не очень высокий, но ведь без каблука – никак. Вроде бы и незаметно, а народ скажет: «Молодой человек с хромоножкой в театр явился». Я чуть не выругалась. И со злостью швырнула бракованную туфлю в угол. Никуда не пойду. Не хочу. Пусть провалится этот театр. Подумаешь, «Севильский цирюльник»! Да мы друг без друга проживём!

И вдруг меня осенило.

Отдам свой билет Захару! Пусть парни в театре встретятся и наконец-то познакомятся по-нормальному. И пусть Лёва поймёт, что Захар вовсе не дурак. Вдруг они даже подружатся… Я так давно хочу, чтобы они подружились. Это вообще моя мечта.

Я надела кроссовки, джинсы, куртку и помчалась к Захару. Я знала, у него сегодня не было тренировки. Во дворе уговорила какого-то мальчишку, чтобы он занёс билет в двадцать седьмую квартиру. Билет ещё дома завернула в тетрадочный лист и написала сверху:

Захар, это сегодня. В 19 часов. Театр оперы и балета.

Почему-то я была уверена, что Кислицин придёт. В школе он по-прежнему избегал меня. Но два или три раза я ловила на себе его странный взгляд – он оставался на мне дольше обычного. Взгляд гостил на моём лице.

К семи вечера на раздолбанном трамвае с таким же раздолбанным настроением я ехала в театр. В тех же джинсах, кроссовках, свитере. Лёва сказал, что в этом наряде я похожа на гота. Было когда-то такое направление. Готы любили всё чёрное…. Я тоже люблю. Практичный цвет и стройнит.

В театральных кассах очереди никакой, билеты в театр ведь заранее покупают. Но к счастью, они были – на последний ряд. Вот и ладненько. Возьму с краю на последний, встану в проход у стенки и буду наблюдать за общением одноклассников, каждый из которых мне по-своему дорог. Я очень надеялась, что они наконец-то выяснят отношения, и может быть, даже в самом деле будут дружить.

Лев уже сидел в кресле. Я еле отыскала его макушку. А когда он встал, чтобы пропустить какую-то юную зрительницу на её место, я увидела, что он нарядился в костюм с галстуком. Красивый и элегантный. Хороша бы я была рядом с ним в будничных джинсах и свитере! Он точно бы стал меня презирать или стесняться. Дурацкие туфли! Пусть провалятся все эти дурацкие китайские шмотки! Это из-за них меня нет рядом с элегантным молодым человеком. И ещё – в Лёвкиных руках я увидела цветы. Кажется, это были розы. Они что, предназначались мне? Потрясно! На какую-то секунду я пожалела, что отдала билет Захару. Пусть бы я была вместе с Лёвой даже в джинсах и кроссовках, пусть. Пусть бы он меня презирал, но я бы не лишилась роз! Мне ещё никто никогда не дарил роз и вообще цветов не дарил! С досады я стала кусать губы. Дурная привычка. Лёва, когда нервничает, ногти грызёт, я – губы кусаю. Не владеем собой.

С другой стороны ряда на «моё» место проходил Захар. Вот это да! Как будто сговорились: этот тоже в костюме, только без галстука, в синей сорочке. Лёва хорошие места купил – в середине. И вот выглаженный, вылизанный Захар пробирался в середину. Он надеялся увидеть меня и, конечно, искал моё лицо среди множества других. И вдруг увидел… совсем не меня, и по мере того, как он подходил к Лёве, его лицо застывало.

В следующий момент я увидела, как два молодых, высоких, весьма недурных собой человека из середины десятого ряда расходились в разные стороны. В руках Лёвы уже не было роз. Бросил их на кресло.

Грянул оркестр. Под бравурную музыку Россини раздвинулся занавес.

Всё первое действие я тупо просидела, ничего не слыша и не видя перед собой. Я была слепа и почти глуха. Музыка доносилась слабо, издалека, откуда-то из Китая. Плакать не хотелось, внутри было сухо. Все мечты засыпало песком, и я вдруг осознала, что сегодня в моей жизни кончилось что-то очень хорошее, светлое. Кончилось по моей же вине. Как будто в ярко освещённой комнате сильно, до полутьмы, притушили свет.

После антракта в зрительный зал я не вернулась. Зачем? Всё равно Бомарше и Россини не поднимут мне настроение, хотя они очень постарались в своё время. Домой – на трамвае, на лифте. Мимо квартиры Капитоновых на цыпочках. Вдруг Лёва услышит шаги, откроет дверь, а тут – я с рожей предательницы. И он на меня посмотрит, эдак сощурившись, ничего не скажет и просто закроет дверь. Закроет для меня навсегда. Потому что перед предателями двери всегда закрывают.

Прокравшись в свою комнату, включила Цоя на всю громкость и опять же тупо, как в театре, сидела, глядя перед собой пустыми глазами.

Мать заглянула с криком:

– Выключи!

Я не ответила, даже не подняла головы. Пошла она…

Мать подскочила к компьютеру и выдернула шнур из розетки.

Цой замолчал.

Я тупо ждала звонка. Нет, не Захара. Ждала, что может, Лёва позвонит с упрёком, может, спросит как тогда в классе: «В чём дело»? И мы разрулим ситуацию.

Увы…

На следующий день место рядом со мной за партой зияло пустотой. От него веяло ледяной пропастью. Я, конечно, переживала, предчувствие было дурное. Но всё же надеялась, что Лёва просто опоздает, как уже было. Утром я опять не постучала к нему – после вчерашнего это было бы наглостью. В школу добиралась одна. Опоздает, войдёт в класс, взглянет на меня, как ошпарит… Пусть хоть как взглянет, я перенесу. Пусть он даже меня побьёт. Подумав об этом, я усмехнулась. Такой человек, как Лёвка Капитонов, бьёт девчонку? Легче было бы представить, как из моей школьной сумки выползает динозавр, напевая песенку Цоя, или даже что весь мир переворачивается вверх тормашками. Капитонов даже пальчиком не тронет девчонку, это как дважды два ясно. Но пусть бы он со мной хоть что делал, презрением уничтожал, взглядом. Лишь бы по прошествии недели, месяца всё оставалось, как раньше. Когда-нибудь он ведь сможет меня простить? А?

Прозвенел звонок, кончилась алгебра. Я вышла из класса, удивляясь тому, что Капитонов всё-таки не явился. Ясное дело, вчера он сильно расстроился. Расстроился? Мягко сказано. Он на меня разозлился! И это мягко. Он на меня разъярился! Но ведь не заболел же из-за одной дуры. Двери соседнего, 10 «Б» были закрыты, параллельный класс ещё не отпустили с урока. И вот дверь распахнулась, на перемену стали выходить парни и девчонки. Пашка Винталёв, Алка Китаева… И вдруг… вдруг…

Что это? Что?!

Из дверей 10 «Б», болтая о чём-то с Аней Водонаевой, вышел… Лев Капитонов.

Я не верила глазам.

Встретившись со мной взглядом, Лёва вежливо поздоровался кивком головы и продолжал разговаривать с Аней.

Впечатление было грандиозным. Я стояла как вкопанная и словно оплёванная со всех сторон. Водонаева глянула на меня, и в её взгляде я узнала себя, когда я проходила мимо девчонок вместе с Лёвкой в первые дни сентября. Взгляд, полный превосходства и презрения.

Тут же все узнали, что Лёвка перешёл в параллельный десятый. Разве такое событие скроешь?

Никто из девчонок не посочувствовал мне. Понятно – я же к ним с пренебрежением относилась. «Относись к другим так, как хочешь, чтобы они к тебе относились». Это из Библии, это все знают. И я знала, давно знала, только почему-то не следовала этому правилу. Я заслужила от одноклассниц лишь злорадство. Некоторые ухмылялись прямо в лицо. Только одна – есть у нас такая сердобольная Аля Королькова, с брекетами на зубах, обняла меня на перемене, тихонько подойдя сзади, и спросила: