Долгая дорога к дому (СИ) - Ефимов Алексей Иванович. Страница 48

— Куда?

— Вниз, в долину.

— Зачем?

— Там мягкая трава. Тебе понятно?..

17.

Они спустились вниз, держа друг друга за руки, как дети. Элари с интересом осматривался. Маленькие бледно-малахитовые кустики причудливым узором покрывали россыпи ярких голубых известняков. Слева, над пологим зеленым склоном, торчал высокий зубчатый гребень кварцевой жилы — словно хребет сахарного дракона. Под ним были разбросаны куски абсолютно белого кварца, точно снежные глыбы среди зеленой травы, и здесь юноша решил остановиться. Странные кусты в полном цвету росли вокруг поодиночке, как яркие, пахучие желтые шары по полтора метра в диаметре. Другие цветы, синие и лиловые, с высокими шишками соцветий, разливали сильный и пряный запах, похожий на запах духов.

Элари сел на глыбу, бездумно глядя на закат и не выпуская из ладони руки подруги. Большие кусты синих цветов слабо трепетали на ветру вокруг него. Белый кварц скал зарделся розовым, серебряные зеркальца слюды в них искрились красными огоньками низкого солнца. Когда оно скрылось за горами, в тени сразу стало холодно и Элари бездумно полез вверх. Добравшись до скалистого гребня, он увидел выход из долины Хашиату — за грядой она отвесно обрывалась вниз, наверное, на несколько сотен метров, в темное, стиснутое скалистыми отрогами озеро неведомой глубины. Далеко внизу, в широком створе ущелья, лежал сумрачный простор пустыни, на горизонте сливавшийся с закатной тьмой. В тени хребта уже нельзя было различить никаких очертаний — лишь какие-то зыбкие, подвижные контуры, очевидно, стелившегося по земле тумана. Выглядело это как ворота в потусторонний мир и юноша поёжился. Тем не менее, далеко слева равнина была светлее — там горы Хашиату кончались.

— Горы Лангпари можно обойти за четыре дня, — тихо сказала Иситтала и юноша вздрогнул, обнаружив, что она стоит всего в двух шагах за спиной. — Это трудный переход — хотя, если ты дойдешь от Байгары до Ансы, он тебе таким не покажется.

— Нас могут окружить? — спросил Элари.

— Окружить — значит отрезать, а на востоке нет ничего, что нам нужно. Подняться оттуда сюда невозможно. На севере хребет Хашиату неприступен, но к югу от нас горы ниже и там… впрочем, вряд ли сурами предпримут такие маневры. У них слишком мало продовольствия. Скорее всего, они нападут в лоб, — Иситтала поёжилась. — Здесь холодно. Пошли назад.

18.

Они спустились вниз, в заросшую травой ложбинку, и на минуту замерли, посматривая друг на друга. Было довольно-таки холодно и Элари не очень хотелось раздеваться. Впрочем, Иситтала начала первой и ему осталось лишь последовать за ней. Это оказалось не так уж и страшно. А потом их тела тесно сплелись и Элари позабыл про холод.

19.

Усталые, они немного подремали. Когда юноша вернулся в реальный мир, горы уже стали совершенно черными, небо потемнело и низкий серп Ируланы серебрил зыбкую поверхность травы, похожую на ртутное озеро. Верхушки стеблей достигали плеч и назад они пошли не одеваясь: было очень приятно идти нагишом по узкой тропинке, утопающей среди травы, как в хлебном поле. Элари и думать забыл, что этот луг затерялся среди бесплодных каменистых пустынь. Они сбились с тропы и какое-то время бродили наугад, наслаждаясь влажной землей под босыми ногами. Иситтала хихикала, когда травяные метелки щекотали её бедра и грудь, а юноша улыбался, держа её за руку. Сейчас они и впрямь перенеслись на десять или двадцать тысяч лет назад, в прошлое — но вечера в горах быстро становятся холодными и пробивающая до пяток дрожь погнала их в селение.

С отзвуком нездешнего счастья в душе Элари поднялся высоко по тропе и лишь тогда осмелился одеться. Быстро согревшись, он ещё долго смотрел через грозный створ скал на серебрящийся под луной луг. Его сердце теснила подступающая тоска — он знал, что никогда не вернется сюда.

Когда Иситтала сказала, что совершенно замерзла, они вернулись в дом. В низком помещении было теплей, но тесно — складные койки для гостей заняли почти всё свободное место. Сонная тишина ещё царила здесь, лишь Иккин медленно рассматривал карты, перебирая листы смуглой рукой. Шум ветра, разгулявшегося на темном просторе наверху, заметно усиливался, огонь свечей метался от сквозняков, неведомо как влетавших в комнату. Крупные пятна света бегали по затянутому белой бязью потолку и легкая ткань словно струилась.

Вслед за ними вернулись остальные, неся всё, что нужно для праздничного ужина — и, сидя за столом, Элари уже не чувствовал себя здесь чужим. Для файа еда была глубоко интимным процессом — есть вместе для них было почти то же, что вместе спать, и в компании этой молодежи ему поначалу было неловко. Но, как оказалось, он мог говорить с ними — они все знали ойрин и с интересом расспрашивали его. Элари любил, когда его слушают, и быстро увлекся. Ему задавали очень точные и приходившиеся к месту вопросы. Любопытство юных файа казалось ненасытным и то, что оно, по большей части, относилось к уже несуществующей стране, ничуть не умеряло его. Часть их вопросов относилась к Байгаре. Элари удивило, что кое о чем они знали куда меньше его, но отвечать на все вопросы он не мог — при некоторых Иситтала била его пяткой по пальцам босых ног и ему приходилось врать, что он умел совсем неплохо. Она не хотела, чтобы тут знали правду об невеселой жизни в столице. По-видимому, здесь вокруг неё существовала некая мифология и Иситтала очень не хотела разрушать её.

К ночи резко похолодало, свирепый ветер завыл, скатываясь на маленький поселок сверху, со склонов хребта. Он подул с полчаса, усилился, перешел в настоящую бурю и пригнал тяжелые белесые облака. Из них пошел снег. Скоро всё покрылось плотной белой пеленой, — а ветер всё крутил и взбрасывал снежинки, будто не мог уложить их, как следует.

Они говорили, смеялись, вспоминали и пели до позднего вечера. Рев ночного ветра служил прекрасным контрастом их веселью. К Элари тянулись десятки рук, предлагая отведать что-то особенное, изготовленное по известному только хозяину этих рук рецепту. В конце концов он осовел от еды и утратил красноречие. Впрочем, к этому времени и остальные уже начали зевать.

Когда застолье кончилось, его следы пришлось убирать. Элари ничуть не удивился, что эту честь доверили ему. Впрочем, Иситтала помогла юноше. Покончив с работой, он посмотрел на часы — уже близилось к полуночи. Шум ветра за тонкими стенами не умолкал. Сильнейший буран нес и крутил снег, застилая даль белой пеленой. Отдельные черные пятна обдуваемых ветром голых скал едва маячили в мутной полутьме за окнами. Все остальные уже спали, вплотную сдвинув койки, лишь где-то за дверью кухни возился, готовя завтрак, повар.

Иситтала отвела его в маленькую, тесную комнатку, едва освещенную тускло мерцающей свечкой. Из мебели тут была только большая, удобная кровать. Какое-то время они молча посматривали друг на друга, невольно улыбаясь, но, заговорив, Иситтала удивила юношу.

— Наш народ здесь не очень велик и нам остро не хватает свежей крови — я уже не говорю о том, что полукровки обычно умнее и способнее. В общем… сейчас сюда придет одна наша девчонка — Иннка. Она выбрала тебя отцом своего первого ребенка.

Элари помотал головой — от такой новости она просто шла кругом — и его бросило в жар. Ещё никто и никогда не предлагал ему заняться любовью с такой целью. Ему очень хотелось отказаться — но он понимал, что ничего хорошего из его отказа не получится.

— Это совсем мне не нравится, — продолжила Иситтала, — но это нужно и поэтому я вынуждена так поступать. В общем… не обижай её и постарайся, чтобы всё получилось, как надо, — она вдруг смутилась и вышла.

Вновь помотав головой, Элари быстро разделся и юркнул в необычайно теплую и уютную постель. По его коже побежали мурашки — он несколько боялся предстоящего. К счастью, Иситтала уже объяснила ему принятые здесь правила близкого общения с девушками — погладить и помять живот, особенно место под пупком, поласкать ладонями подошвы, легонько поцарапать уши… и он решил как мог тщательно следовать её советам.