На штурм будущего! Спецназ «попаданцев» - Артюхин Сергей Анатольевич. Страница 32

— Успехом, — внезапно каркнул старик, оборвав коротышку на полуслове. — Яйцеголовым наконец удалось запустить реакцию.

Ухмылка, появившаяся на его лице, расплывалась все шире, пока не превратилась в злобный оскал. Крючковатый нос дополнял картину, делая мужчину похожим на грифа.

— Да, это пока не совсем то, на что мы надеялись, — Гровс назвал то, что получилось, «шипучкой», — бомба рванула с эквивалентом в сотню тонн вместо пяти тысяч. Но в течение месяца-другого, максимум трех, мы получим уже то, что надо. А через год сотрем этим ублюдских комми с лица земли вместе с их немецкими дружками.

— А Альверде? — спросил кто-то из сидящих за столом.

— Надеюсь, что здесь не все такие трусы, как наш дорогой президент. Хотя, учитывая, что он скоро станет героем нации… — И, видя недоумевающие взгляды собравшихся, пояснил: — Погибнет от рук вражеского диверсанта. Бедняга. Так много сделал для американского народа! — Сарказм старика вызвал некое подобие улыбок.

— Так какой у нас план?

— Пока держаться в Евразии изо всех сил и закончить бомбу. А потом мы превратим коммуняк в скулящих собачек, молящих о прощении доброго хозяина. Подарим миру демократию…

Коротышка, в отличие от остальных воздержавшийся от смешков, неожиданно поинтересовался:

— А вы уверены, что у Сталина нет своей бомбы?

Вместо ответа старик глубоко вздохнул и откинулся на спинку стула. Потом, видя начинающее скапливаться на лицах сидящих за столом людей напряжение, ответил:

— Если бы она была у дядюшки Джо, то мы бы об этом уже узнали.

— Да? И как же? Нам даже про их танки практически ничего не было известно. А уж бомбу русские засекретили бы на порядок серьезнее.

Старик снова вздохнул и закатил глаза. Потом, покачав головой, спокойно ответил:

— Если бы коммунисты владели бомбой, то они бы ее использовали. Против нас. Полагаю, это мы бы заметили.

— Чертовски надеюсь, что вы правы. Потому что, если мы снова ошибемся — нам крышка. И на этот раз без шансов.

Толстый коротышка, больше всех из присутствующих боящийся Советского Союза, не подозревал, насколько он прав…

— Товарищ капитан, — возникший рядом с Голенко боец тронул спящего командира за плечо. Открыв глаза, Никита некоторое время смотрел на разбудившего его человека, словно пытаясь понять, откуда он его знает.

— Да?

Услышав вопрос, боец добавил:

— Вас к себе товарищ майор зовет. Совещание будет…

— Когда?

— Дык вот сейчас уже… Товарищ майор сказал: как только, так сразу…

— Хорошо. Сейчас умоюсь и приду. Две минуты.

Торопливо умывающийся танкист вдруг подумал, что сегодня последний день их боев. Укрепившиеся на клочке земли американцы держались на нем только потому, что их постоянно прикрывали линкоры и другие корабли.

Но даже подобная поддержка не могла спасти остатки войск Альянса — превосходство Советской Армии накапливалось все больше и, наконец, должно было выплеснуться гневом и яростью стальной лавины.

— Товарищи командиры, — комбат почесал старый шрам на шее — след немецкого осколка, оставшийся с предыдущей войны. — Сегодня здесь все будет кончено. Против американцев сосредоточено двести реактивных установок залпового огня «Град» и пятьсот восемьдесят БМ-8-24. Кроме того, имеется также несколько сотен стволов артиллерии. Наша задача — после артподготовки всей этой мощью прикрыть подход мотострелков к американским укреплениям и помочь их зачистить.

— А как же корабли Альянса? — сам собой вырвался вопрос из Голенко.

— Им будет не до того — их атакует береговая авиация. К моменту, когда налет прекратится, мы уже должны будем смешаться с порядками Альянса, и огонь по нам они вести не смогут. На этом, собственно, все и закончится.

— Звучит неплохо, — прокомментировал капитан, командующий второй ротой.

— А выглядеть будет еще лучше. Главное — подойти к их позициям, а там наши парни уже справятся. Всем все ясно?

— Наш участок где?

— Размеченные карты получите после совещания. Надеюсь, не заблудитесь, гвардейцы, — комбат улыбнулся. — С нами правда — а за кем правда, тот и сильнее. Свободны.

Последний этап очищения Евразии начался.

Пожилой человек, стоящий у окна в аскетичном кабинете, обставленном тем не менее со вкусом, даже не повернулся к вошедшему в кабинет, продолжая смотреть на залитый солнцем Париж.

— Маршал? — только вопрос заставил правителя Франции повернуть, наконец, голову.

— Да?

— Боюсь, нам надо принять решение. Обе стороны требуют ответа.

— Ну, и «лимонников», и янки можно смело послать подальше. Ввязываться в войну против СССР и половины мира я не буду.

— Значит?

— Пьер, мальчик, я не хочу, чтобы Франция участвовала в очередном раунде этой бойни. Хотя, видимо, придется.

Петен отошел от окна и, сев в кресло, обхватил голову руками.

— Ладно. Вызови сюда посла Союза.

— Советского?

— Евразийского. Этого, как его, Штауфенберга.

— Значит, мы согласны?

— Предоставим им базы и проход по территории в обмен на часть африканских колоний и гарантии независимости.

— И вы им верите? — секретарь и личный помощник престарелого маршала, правящего Францией уже не первый год, недоверчиво посмотрел на своего начальника.

— А у меня есть выбор? — горько улыбнулся Петен. — Иначе нас сожрут вообще просто так. Один раз благодаря Сталину мы спаслись. Боюсь, второго раза не будет.

— А вы не боитесь, что в ответ по нам ударит Альянс?

— Там тоже не идиоты сидят. Если они нанесут по нам удар — значит, у меня не будет другого выхода, кроме как вступить в войну на стороне Сталина. Им нужен еще один противник? Сомневаюсь, — маршал пожал плечами. — Ладно, время уходит, ступай.

Дождавшись, пока за Пьером закроется дверь, Петен снова подошел к окну. Сердце болело все сильнее.

— Одри! Одри, дорогая, тебе письмо от Лео! — прислушавшись, госпожа Ван Хеемстра услышала легкие шаги своей дочери.

— Где? — влетевшая в комнату маленькая фурия была совсем не похожа на будущую звезду мировой сцены. Утенок (не гадкий, конечно, но и не прекрасный; скорее просто милый) пока еще только начинал превращаться в лебедя.

— Держи, — усмехающаяся мать отдала Одри конверт полевой почты.

— Он… вскрыт? — девушка недоуменно посмотрела на родительницу.

— Дочка, война же на дворе. Конечно, вскрыт.

— Но это значит, что его кто-то читал?

Госпожа Ван Хеемстра вздохнула. Влюбившаяся по уши в советского офицера дочь слишком серьезно воспринимала свои с ним отношения. И хотя Леонид относился к их семье очень хорошо и часто помогал, на взгляд женщины, каких-то особенных чувств к ее ребенку он не испытывал. Одри этого не понимала и отказывалась слушать любые мнения своей матери по этому вопросу. Вот и сейчас ей кажется, что вскрытое письмо личного характера — это почти трагедия. Как ей объяснить, что на войне нет времени на сантименты?

— Солнышко, ты уже взрослая и должна понимать, что вскрытие личной почты солдат и офицеров есть необходимый шаг. Вдруг кто-нибудь случайно выдаст в письме какие-нибудь важные сведения, а враг его перехватит? Это же ясно…

— И что будет, если во вскрытом письме будут секреты? Отправителя арестуют?

— Смотря что за секреты. Но, насколько я знаю, то, что писать нельзя, просто зачеркивают черной полосой.

К радости Одри, в присланном майором письме замазанных строчек почти не случалось — все-таки советский офицер воевал не первый год.

— Здесь очень красиво, — прочитала вслух девушка, — и хотя сейчас эти места попорчены войной, прекрасная природа все равно выглядит незабываемо.

Одри вздохнула, представив себя лежащей на сочной траве альпийского луга и смотрящей в синее-синее небо над головой.