Кровь и золото погон - Трифонов Сергей Дмитриевич. Страница 24

Правда, личный состав воинских частей основное время уделял не военному делу, а коммерции: продавал шнапс, электрические фонарики и батарейки, бритвы, а у местных покупал мыло, муку, рыбу, и вообще продукты первой необходимости. С особой жадностью немцы набрасывались на мануфактуру.

Германская оккупационная власть достаточно быстро выродилась в организованную преступную группировку, занимавшуюся массовым грабежом и вывозом награбленного в Германию, рэкетом в торговой и ремесленной среде. Процветали взяточничество и мелкое мошенничество. Одним словом, ничего нового. «Культурные» немцы именно так насаждали свою культуру на оккупированной территории, изымая у некультурных псковичей продукты питания и вешая на фонарных столбах недовольных.

Но грязной работой «культурным» немцам заниматься не хотелось, и тогда с разрешения берлинских властей приказом германского военного командования в городе было создано Русское комендантское управление, которому вменялись полицейские функции поддержания общественного порядка, контрразведки и организации учёта офицеров бывшей царской армии, по тем или иным причинам застрявших во Пскове.

Немцы передали доставленных во Псков Павловского и Гуторова в Русское комендантское управление. Его начальника, ротмистра Каширского, на месте не оказалось, их принял его заместитель и начальник контрразведки жандармский штабс-ротмистр Петров. Маленького роста, тощий, весь какой-то скукоженный и похожий на ящерицу, облаченный в мышиного цвета германский мундир с русскими погонами, он, съёжившийся в огромном кожаном кресле, долго изучал документы, представленные офицерами. А те стояли перед ним уставшие, еле державшиеся на ногах, в мокрой и грязной одежде, голодные и злые.

Не поднимая глаз, Петров произнёс скрипучим голосом:

– Где и когда вы последний раз встречались с полковником Каменцевым?

Кипя от ярости, Павловский ответил:

– Ротмистр, вы бы предложили для начала нам присесть. Мы устали.

Петров побледнел, завизжал, брызгая слюной:

– Молчать! Вам здесь не отель! Отвечать по существу! Отвечать на мой вопрос!

Ответить они не успели. В кабинет энергично вошёл высокий, крепкого телосложения, черноусый красавец-ротмистр в форме лейб-гвардии Кирасирского Её Величества полка, но с серебряными погонами и аксельбантом Генерального штаба. Петров, словно пружина, выскочил из кресла и вытянулся в струну. Ротмистр взял со стола несколько листов документов, быстро пробежал по ним глазами. Он был красив, с холёным лицом и руками, идеальным пробором в русых волосах, лёгким ароматом французского парфюма. Его голос был низким, приятным, в меру властным.

– От имени командования Особого Псковского Добровольческого корпуса рад вас приветствовать, господа! Прошу ко мне. – Ротмистр указал на отворенную дверь и, прихватив с собой доставленные документы, последовал за Павловским и Гуторовым.

Ротмистром оказался Владимир Германович фон-Розенберг, офицер Генерального штаба, командовавший на фронте эскадроном знаменитого гвардейского Кирасирского полка, участвовавший в Петрограде в деятельности монархической организации Н. Е. Маркова 2-го. Именно его, сорокапятилетнего офицера, обладавшего боевым опытом, отличными навыками штабной работы и дипломата, вместе с двумя другими офицерами генерал Н. Н. Юденич направил во Псков для налаживания контактов с немцами и организации сборных пунктов для офицеров в целях формирования Белой армии на Северо-Западе России.

Усадив в своём кабинете офицеров в кресла, он приказал подать кофе. По тому, как он строил беседу, стало понятно, с Павловским и Гуторовым он заочно знаком, видимо, с подачи полковника Каменцева.

Пока голодные офицеры поглощали принесённые денщиком ароматный кофе и пирожные, фон Розенберг бегло просмотрел документы, наполнил рюмки коньяком. Затем поднялся и со скорбью произнёс:

– Господа! Вчера на линии разграничения германских и красных войск при организации прорыва на нашу сторону офицерского отряда в бою погиб полковник Аркадий Семёнович Каменцев. Пусть земля ему будет пухом. Царство ему небесное.

Выпили стоя, не чокаясь. А затем с Павловским что-то произошло. Вначале задрожала рука с пустой рюмкой, потом озноб охватил всё тело. Он упал в кресло, поджал колени, его затрясло, заколотило, словно в малярийной лихорадке. Испарина покрыла его небритое бледное лицо. Фон Розенберг немедленно вызвал врача и санитаров. Павловского унесли в ванную комнату, помыли, переодели в чистое бельё и, влив в него полный стакан коньяка, уложили в тёплую постель, накрыв поверх ватного одеяла большим овчинным тулупом.

Он долго не мог уснуть. Перед глазами возник щеголеватый ротмистр Каменцев, устраивавший вновь прибывшего в гусарский полк корнета Павловского. Затем Восточная Пруссия. Они с подполковником Каменцевым, прискакавшим под пулями сообщить ему о назначении Павловского командиром эскадрона, сидят и курят под тёплым дождём. Госпиталь в Петрограде. Полковник Каменцев навещает его, Павловского, поздравляет с производством в новый чин и советует не спешить на фронт. Квартира Каменцевых на Васильевском острове, ласковый голос хозяйки, нервный, задёрганный полковник… Последняя встреча с Каменцевым, старшим товарищем, лучшим и надёжным другом… Павловский понимал, он потерял не просто самого надёжного друга и наставника, из его жизни вырвали всё лучшее и яркое прежнее, вырвали надежду, оставив грязное, кровавое, жалкое настоящее и мутное, безрадостное будущее. В злобе и отчаянии его накрыл тяжёлый, мрачный сон.

Павловский проспал без малого трое суток. Проснулся здоровым и бодрым. В комнате, напротив его кровати, облачённый в новенький мундир с золотыми погонами подпоручика, сидел Гуторов. На его высоких лаковых сапогах (явно офицерских, с германского склада) играли отблески весенних солнечных лучиков, проникавших сквозь тюлевые занавески. Гуторов встал и, разведя руки, радостно воскликнул:

– Ну, наконец-то! Мы уж с фон Розенбергом подумали, что наш медведь весну с зимой перепутал. С добрым утром, господин ротмистр! Ваша одежда в шкафу. После завтрака нас ждут. Поторапливайтесь.

Побрившись, умывшись и наскоро выпив принесённый кофе, Павловский открыл платяной шкаф и обнаружил в нём новый с иголочки мундир с золотыми погонами ротмистра, без звёздочек, с одним малиновым просветом.

– Гуторов, – с удивлением и ноткой недовольства спросил Павловский, – почему погоны на мундире чужие, я ещё пока штабс-ротмистр? Да и вы, как мне помнится, до недавнего времени в прапорщиках ходили?

Гуторов улыбнулся, ответил с загадкой:

– Обо всём узнаем у фон Розенберга. Я сам понятия не имею.

2

В просторном кабинете, украшенном портретами каких-то военных в форме эпохи Екатерины Великой, за старинной работы чайным столиком сидели трое: ротмистр фон Розенберг, ещё один ротмистр в такой же форме гвардейских кирасир, с красивой шевелюрой густых чёрных волос и ухоженными усами, и худощавый, бритый наголо, безусый пехотный полковник лет сорока.

Павловский с Гуторовым по уставу доложили о своём прибытии. Оба ротмистра поднялись из-за стола, и фон Розенберг представил:

– Полковник, барон фон Людинкгаузен-Вольф Николай Евгеньевич. – Полковник чуть наклонил голову.

– Ротмистр Гоштовт Георгий Адамович, мой однополчанин и друг. Прошу к столу, господа.

В кабинет бесшумно вошёл унтер-офицер в белом фартуке с подносом. На столике появились тарелки с холодной говядиной, сыром, солёными рыжиками, сливочным маслом, лимоном, завёрнутые в льняные салфетки четыре набора вилок и ножей. Унтер кинул взгляд на фон Розенберга и после одобрительного кивка выставил запотевший графин с водкой и рюмки. На широком подоконнике урчал и пыхтел вёдерный медный самовар. Унтер так же бесшумно покинул кабинет.

Фон Розенберг разлил по рюмкам водку, встал и сдержанно произнёс:

– За полковника Каменцева, господа.

Выпили стоя, молча, не чокаясь. Зазвенели вилки и ножи, офицеры раскладывали закуску. Фон Розенберг тут же вновь наполнил рюмки.