Кровь и золото погон - Трифонов Сергей Дмитриевич. Страница 31

Высокая, красивая, стильно одевавшаяся, Татьяна неизменно привлекала внимание не только столичной военной и штатской молодёжи, толкавшейся в отделах модной одежды. За ней волочились ротмистры и полковники, статские советники и купцы первой гильдии. Отец без труда мог бы удачно её выдать замуж. Помешала революция. Торговый дом большевики национализировали и открыли в нём швейную фабрику. А после того как чекисты арестовали Карла Схефальца, российского партнёра Эсдерса, отец срочно отправил Татьяну во Псков к своей сестре. А вскоре и он сам бесследно исчез за дверьми Гороховой, 2.

Во Пскове работы не нашлось. Татьяна помогала тётке на огороде, кормила домашнюю птицу, торговала на рынке овощами и яйцами. А когда пришли немцы, устроилась в гостиницу «Россия» горничной. Конечно, заселившиеся германские офицеры вели себя навязчиво, назойливо оказывали ей знаки внимания, но она не превратилась в «марамойку», или, как бы сегодня сказали, работницу сферы сексуальных услуг. Лишь один раз она уступила, да и то из жалости. К ней, словно репей, прицепился сапёрный обер-лейтенант, тощий, долговязый саксонец из Цвиккау. Однажды, когда она прибирала в его номере, обер-лейтенант Штумпф ввалился пьяный, уселся на пол и со слезами стал признаваться в любви к ней (Татьяна неплохо владела немецким), «чистой и очаровательной русской девушке». Он рассказал ей про свою семью, учёбу в университете, об успешном бизнесе отца по ремонту велосипедов, об их чистеньком домике в тихом районе Цвиккау… Поутру немец сделал ей предложение и стал уговаривать уехать с ним в Германию. С тех пор он повсюду неотвязно следовал за ней.

Красавца Павловского она сразу приметила. Он напомнил тех петербуржских повес с золотыми погонами, увивавшимися за ней в торговом доме на Мойке. Татьяна наблюдала за ним в ресторане, заметила его внимание к белокурой «певичке» и, наперёд приревновав, попросила официанта познакомить с незнакомым господином. Вскоре случайное знакомство переросло в бурную страсть, всепожирающую и обжигающую. Татьяна влюбилась. И не беда, думала она, что война; что он периодически пропадает и возвращается еле живой от усталости; что выпивает; что псковские девицы косяками снуют за ним; что его отношение к ней – ровное, без особой страсти. Она стремилась заменить ему и мать, и любовницу, и домохозяйку, верила в их любовь, в их семейное будущее. Убаюканный в тёплом и уютном коконе доброты и нежности, вылечиваемый любовью Татьяны, Павловский всё реже вспоминал Ксению Беломорцеву.

Только саксонец Штумпф всё время путался под ногами. Павловский однажды даже накостылял ему, так, чуть-чуть, для профилактики. Но с немца как с гуся вода. Так и жили – ротмистр с Татьяной в номере, немец в коридоре под дверью. Павловский привык и даже периодически выпивал с сапёрным обер-лейтенантом, за Павловского, конечно, счёт.

Вот и тогда, когда русский офицер принёс в номер пакет, Штумпф сидел под дверью в коридоре. Павловский вышел хмурый, а немец с дурной улыбкой бросился что-то радостно рассказывать. Ротмистр уставился на него тяжёлым, недобрым взглядом.

– Брысь, немчура! Не до тебя сейчас.

Павловского принял незнакомый полковник. Он не пригласил ротмистра присесть, не подал руки.

– Полковник Лебедев, – холодно представился он, – командир Псковского стрелкового полка. Полк формируется на территории базы, занимаемой вашим отрядом, который включён в состав полка. Как я наслышан, вы, ротмистр, сильно пили в последние дни?

– Так точно.

– Пора бы и прекратить. С сегодняшнего дня все офицеры полка, и вы в том числе, переходят на казарменное положение. Извольте отправиться в расположение полка и приступить к боевой подготовке отряда.

– Слушаюсь, – хрипло ответил ротмистр и, с трудом повернувшись через левое плечо, на секунду потеряв равновесие, чуть не опрокинулся на пол.

«Вот так конфуз, – подумал Павловский, – пить нужно прекращать».

Павловский заглянул в кабинет Гоштовта. Ротмистр, оторвавшись от бумаг, жестом пригласил Павловского присесть.

– Ну что, батенька, – Гоштовт рассмеялся и, откинувшись на спинку стула, закурил, придвинул папиросы к Павловскому, – получили полковничий пистон?

Павловский виновато опустил голову, закурил.

– Так вам и надо. Казак, понимаешь, удалой! Весь германский гарнизон на уши поставил, всех перепугал. Чуть нас с немцами не рассорил. – Ротмистр открыл шкаф, достал бутылку шустовского коньяка, наполнил им водочные стопки. – Ну, за удачу.

Коньяк с мягкой теплотой побежал по коридорам и чуланчикам уставшего от пьянки тела. Голова просветлела.

– Спасибо, Георгий Адамович. Полегчало. Полковник Лебедев велел прибыть на базу. Соберу своих гвардейцев и отправлюсь.

– Погодите, не спешите. Во-первых, прекратите поить подпоручика Гуторова, он нам в городе нужен. Во-вторых, вы со своим отрядом остаётесь в оперативном подчинении штаба корпуса, то есть меня и фон Розенберга. Полковник Лебедев в курсе и мешать вам не будет. В-третьих, формирование Добровольческого корпуса идёт медленно, с большими трудностями. Как мы и предполагали, солдаты и унтер-офицеры, живущие в Пскове и оккупированных немцами уездах губернии, воевать не хотят, никакие уговоры не помогают. Полки комплектуются добровольцами: офицерами, студентами, гимназистами, чиновниками… Кроме стрелкового Псковского, формируем Островский под командованием полковника Казимирского и Режицкий полковника Клесинского. Каждый по пятьсот человек. К осени начнём создание артиллерийских и кавалерийских частей. Конечно, нужна мобилизация. Но пока немцы здесь, они не позволят, не хотят провоцировать большевиков.

Ротмистр разложил на столе карту Псковской губернии.

– Вот поэтому нас очень заинтересовала информация о том, что на юге Псковской губернии созданы и начали действовать «зеленые» отряды под командованием офицеров Анущенко, Кулешова и братьев Жигаловых. Действуют они вот здесь, – ротмистр синим карандашом сделал пометку на карте, – на стыке Псковской, Смоленской и Витебской губерний. По данным разведки, офицеры принадлежат к движению так называемого «зелено-эсеровского» толка. Мы также получили сведения о том, что Борис Викторович Савинков вместе с группой офицеров, ориентирующихся на эсеров, готовит мятежи в Ярославле и Белоруссии. Скажу больше, савинковцы в Витебской губернии начали подготовку мятежа пограничных частей Красной армии. Одновременно планируют крестьянское восстание в тыловых уездах Витебской, Смоленской и Псковской губерний. Центром восстания на Псковщине планируется Торопецкий уезд. Савинковцы сколачивают отряды «зеленых», возглавляемые бывшими офицерами – уроженцами здешних мест. Наша задача, ротмистр, войти с ними в контакт, взять движение под свою опеку, объединить разрозненные отряды, освободить от красных значительные территории и осенью объявить там мобилизацию бывших унтер-офицеров, а затем и всеобщую мобилизацию.

Гоштовт нервно зашагал по кабинету. В его глазах загорелся огонёк азарта и нетерпения.

– Не знаю, Сергей Эдуардович, какие стратегические планы вынашивает командование нашего будущего Добровольческого корпуса, но будь моя воля, вначале бы двинул войска на соединение с этими отрядами. Затем, установив прочные связи с Добровольческой армией Юга России, добившись поддержки новых властей Латвии и Эстонии, получив через их порты оружие и боеприпасы от союзников, развернул бы наступление на Петроград. – Он жёстким взглядом вцепился в Павловского. – Исходя из вышесказанного, задачей вашего отряда становится установление связей с командирами упомянутых мною отрядов, а также с отрядом в Ручьёвской волости Порховского уезда. Прошу подготовить план действий отряда и через трое суток представить его на рассмотрение. Не смею больше вас задерживать, ротмистр.

Павловский щёлкнул каблуками и кивком головы попрощался.

– Да, Сергей Эдуардович, – сказал Гоштовт уходящему Павловскому, – не пейте уж так, я вас прошу.

Тот солнечный день Павловский посвятил Татьяне. Была Вселенская Троицкая родительская суббота. Город, омытый июньскими дождями, вычищенный дворниками и горожанами, сиял чистотой, выглядел опрятным, уютным, нарядным. Суббота была днём не торговым. Лавки на Торговой площади стояли закрытыми. Свободная от сотен крестьянских телег и разложенного прямо на брусчатке товара, площадь вычищалась артелью дворников, мобилизованных городской управой. За их работой наблюдало несколько немецких солдат во главе с пожилым усатым фельдфебелем.