О муравьях и динозаврах - Цысинь Лю. Страница 50

В полутемном подвале, почти непрерывно сотрясавшемся от гремевших наверху разрывов, Катя с трудом хватала ртом воздух.

Соседи сделали все возможное, чтобы спасти девочку. Два дня назад дядя Летнич отправил сына искать для нее лекарство, тот обежал все крупные больницы в городе — безуспешно. Запасы препарата иссякли и, поскольку его поставляли из Западной Европы, нельзя было даже надеяться, что оно появится в обозримом будущем.

И от Катиной матери не было ни слуху ни духу.

В минуты просветления Катя плакала и звала маму, но в бредовых видениях ей являлся отец. Он превращался в громадную бабочку с крыльями в два футбольных поля размером. Бабочка непрерывно размахивала крыльями, разгоняла тучи и туман, и над Белградом и Дунаем светило яркое солнце.

— Люблю солнышко… — бормотала Катя.

— Александр, ничего не вышло. Я не смог получить доступ к суперкомпьютеру. Да, я поднимал этот вопрос на самом высоком уровне по своим каналам в Академии наук, но… Нет, нет и нет. Мне не говорили, что не верят, и не говорили, что верят. Впрочем, это уже неважно. Меня уволили. Вышвырнули академика, как паршивую собаку… Почему, спрашиваешь? Потому что я по собственной инициативе занялся этим делом. Да, власти разрешили добровольцам отправиться в Югославию, а то, чем занимался я, — совсем другое… Я тоже не знаю. Это политики, и мы никогда не сможем понять, как работают их мозги, точно так же, как они никогда не поймут нас… Не будь наивным. Поверь, это абсолютно невозможно. Во всем мире найдется лишь несколько компьютеров, которые смогут в приемлемые сроки выполнить такие сложные вычисления…

Ты вернешься домой? Нет, нет, не надо. Как же… просто слов не нахожу. Прости, мой друг, но Кати три дня назад не стало. Развилось отторжение и… и все. Елена восемь дней назад отправилась за лекарством для нее и так и не вернулась. Никто ничего не знает до сих пор… Я не знаю. Я с большим трудом дозвонился тебе домой. Соседи услышали звонок и рассказали мне. Александр, послушай, мой друг, приезжай в Москву! Жить будешь у меня. По крайней мере, твоя программа в целости и сохранности, а ведь она может изменить мир!

— Алло! Алло! Александр!

— Альфонсо, возвращайся в Аргентину. Я хочу побыть здесь один.

Они стояли перед хижиной. Александр печально улыбнулся.

— Спасибо тебе за все, что ты сделал. Совершенно искренне: большое спасибо.

— Резник говорил, что ты из Греции, но я вижу, что это не так, — сказал Альфонсо, пристально глядя на Александра. — Ты из Югославии. Не знаю, зачем ты сюда приехал, но наверняка это как-то связано с войной.

— Было связано, но теперь это уже совсем не важно.

— Я понял это по твоему лицу, когда ты слушал новости. Такое выражение лиц я много раз видел много лет назад, на Мальвинских островах. Тогда я был солдатом и дрался героически. Не хвастаюсь, я был смельчаком; все мы, аргентинцы, были смельчаками. Отваги и старания у нас было хоть отбавляй, а вот с suerte ^[12] оказалось куда хуже… В подробностях помню, как мы сдавались. На островах в тот день была очень пасмурно — тучи, дождь, холод… Хорошо хоть, англичане не стали нас унижать до конца и оставили оружие. — Альфонсо встряхнул головой. — Ладно, друг. Я вернусь через несколько дней. Не отходи далеко от хижины — в это время года здесь часто бывают метели.

Александр провожал взглядом самолет Альфонсо, пока тот не исчез в белом антарктическом небе, а потом повернулся и вошел в хижину. Через несколько минут он вышел оттуда с ведром.

Обратно в хижину он так и не вернулся.

С ведром в руке Александр зашагал, не зная куда, по бескрайней снежной равнине. Он сам не знал, сколько времени минуло до того, как он остановился.

«Механизм активации — резкое повышение температуры в чувствительной точке».

Он снял с ведра крышку и непослушным замерзшим пальцем крутанул колесико зажигалки.

«Взмахну крылышком бабочки ради моей исстрадавшейся страны».

Он поджег налитый в ведро бензин, сел на снег и уставился на взметнувшееся пламя. Это был самый обычный огонь. Он не смог бы оказать влияния на метеочувствительную точку и не принес бы на его родину тучи и туман.

Когда все завершилось, возобновили традиционные субботние танцы, и мужчины наконец-то смогли снять осточертевшую полевую форму, которую носили на протяжении трех долгих месяцев, чтобы нарядиться в наглаженные, хрустящие парадные мундиры. В ренессансном зале, под мягким светом огромной хрустальной люстры, мерцали золотые звезды генералов и серебряные звезды старших офицеров. Среди этих звезд пестрели, как цветы на клумбе, дамы из итальянского высшего общества, которые не только радовали глаз очаровательной внешностью, но были весьма начитанны и могли бойко поддержать любой разговор. Их присутствие усиливало действие искрящегося вина, лившегося рекой, и создавало поистине опьяняющее настроение. Все поздравляли себя с тем, что судьба даровала возможность участвовать в такой славной и романтической экспедиции.

Генерала Уэсли Кларка, появившегося в сопровождении своего штаба, зал встретил аплодисментами, которые были больше, чем признанием его достойной службы во время войны. Генерал Кларк был высок ростом, строен, в своей утонченности походил на ученого, внешне представлял собой чуть ли не полную противоположность генералу Шварцкопфу, командовавшему Объединенными силами во время Войны в Заливе, и пользовался огромной популярностью у дам.

После двух вальсов зазвучала кадриль. Этот танец был популярен в Пентагоне, но из местных дам почти никто не знал па, и младшие офицеры с большим энтузиазмом начали обучать партнерш. Генерал Кларк решил подышать свежим воздухом. Он вышел через боковую дверь и направился к пруду, окруженному шпалерами виноградных лоз. Следом за генералом из зала выскользнула еще одна фигура и последовала за ним на почтительном расстоянии. Генерал шел по тропинке через безлюдный сад к кромке воды и, казалось, был совершенно очарован прекрасным вечерним пейзажем.

Вдруг он сказал:

— Слушаю вас, полковник Уайт.

Уайт никак не ожидал, что генерал обладает столь развитым шестым чувством. Он поспешно шагнул вперед, отдал честь и попытался сострить:

— Вы все еще узнаете меня, сэр.

Генерал Кларк так и стоял к нему спиной.

— Полковник, работа оперативного отдела и ваша конкретно произвела на меня хорошее впечатление. Вы все заслуживаете благодарности.

— Генерал, прошу извинить, что обращаюсь к вам в личное время, не по уставу, но мне очень важно обсудить с вами один вопрос. Он… довольно личный. Боюсь, если сейчас упущу возможность, другой уже не будет.

— Прошу вас, говорите.

— На протяжении нескольких первых дней кампании часть метеорологических данных из зоны боевой работы была… не очень надежна.

— Лучше сказать, просто — явно ошибочна, — поправил генерал. — Нам пришлось четыре дня сидеть сложа руки из-за дождей и туманов. Имея точный прогноз, мы отложили бы нанесение первого удара.

Солнце зашло совсем недавно, и горы вдалеке вырисовывались черными силуэтами на фоне затянувшихся сумерек. Озеро было зеркально спокойным, над водой плыла песня гондольера… Момент был неподходящим для дискуссий подобного рода, но полковник знал, что это и впрямь единственная возможность для него, и продолжал.