Красный вервольф 4 (СИ) - Фишер Саша. Страница 31

Несколько секунд Лаврик молча смотрел на меня. Ноздри его раздувались, в очках мрачно поблескивало пламя.

Потом его отпустило. Он расслабился, откинулся на спинку кресла и даже позволил себе криво улыбнуться.

— Тут вот какое дело, Александр Николаевич, — произнес он. — С одной стороны, ваша самодеятельность мне до лампочки. С другой, странно, что вы не хотите понять, что ваша жизнь и свобода сейчас зависит только и исключительно от моего к вам доброго отношения.

— И как я дожил до этого момента, ума не приложу, — пробормотал я себе под нос.

— Что вы там сказали? — он подался вперед.

— Ничего важного, — хмыкнул я. — Я тоже кое-чего не понимаю. Ваши инструкции я полностью выполнил. И документы подбросил, и новую жертву оформил, согласно всех пожеланий.

— Но вы покинули лагерь, не уведомив меня! — снова повысил голос Лаврик.

Бл*ха, не люблю я эти уловки чекистов всех мастей. Хороший-плохой полицейский в одном лице, угрозы-назидания-посулы в одном флаконе, смешать, не взбалтывать, подать холодным.

— А я разве должен отчитываться о каждом шаге? — я снова изобразил жизнерадостного придурка. — Насколько я помню, уговор был в том, что я продолжаю деятельность вервольфа с некоторыми вашими дополнениями. Вкидываю фрицам дезинформацию. Кстати, хотел спросить… Что именно мы им вкручиваем? Ну, то есть, что за выводы они должны сделать? А то вдруг у меня появится возможность для импровизации, так я бы и воспользовался ей по назначению…

— Ты не спрашиваешь, — веско сказал Лаврик. — Не рассуждаешь и не думаешь. Выполняешь приказ и возвращаешься с докладом. Так условия договора звучат более доступно?

— Понял, не мое дело, — я кивнул. — Есть еще какое-то задание?

По лицу Лаврика было понятно, что ему хочется продолжать трахать мне мозги до тех пор, пока я не сдамся и не поклянусь докладывать ему даже о каждом своем походе в сортир. Но этого я делать, конечно же, не собирался. Выбесило его то, что я в самом начале встречи рассказал ему только про его задание и отказался отвечать на вопросы, где я был последние три дня. Не стал с ним делиться ни своими подозрениями насчет строительства, ни, тем более, про Анну, и наше стремительное бегство из Заовражино. Допустим, резоны его секретного отдела — не мое дело. Но и ему совсем необязательно знать, чем я занимаюсь.

Пауза затянулась.

Я расслабленно сидел, не делая никаких попыток ее прервать.

— Есть задание, — сказал наконец Лаврик. — Сюда иди.

Он раскрыл папку, которая лежала перед ним на столе.

Та же история. Фотокарточка типичного такого фрица с железным крестом на шее и в форме эсэсовца. Карта. Пожелтевшие бумаги, покрытые кривыми непонятными значками и схематичными рисунками.

Вот только место для этого задания я очень хорошо знал. Лаврик отправил меня в Заовражино.

— И еще кое-что, — НКВД-шник посмотрел на меня сквозь очки. — Нужно будет устроить небольшой пожар. Вот здесь можете применить свою импровизацию, но так, чтобы в этом деле угадывалась лапа Вервольфа. Как угодно, вольфсангелями стену распишите или еще как. Доступно?

Я молча изучал фотографию жертвы. Нет, этого парня я раньше не встречал. Знал только его имя. Анхель Вольфзауэр. Лаврик отправлял меня убить моего предполагаемого деда. Это было… Иронично. И как-то странно.

— Есть возражения? — с нажимом спросил Лаврик.

— Все понятно, — я пожал плечами с деланным равнодушием, которого на самом деле не ощущал. Почему-то эта история мне перестала нравиться. — Вопрос есть. Или мне все еще не полагается задавать вопросы?

— Ох, и странный же ты тип, герр Алекс Вольф, — хмыкнул Лаврик. — Откуда в тебе столько гонора? Или ты совершенно не боишься, что стоит мне перестать тебя прикрывать, твой Хайдаров тебя с говном сожрет?

— Я хочу напомнить вам, Юрий Иванович, что я работаю в другом ведомстве, — сказал я.

— Да нигде ты не работаешь, Волков! — взорвался НКВД-шник. — Ни один запрос о тебе не дал результатов! Нет тебя, понимаешь? Не су-щест-ву-ет! Так что вбей уже в свою упрямую башку, что ты живой только до тех пор, пока я этого хочу!

— Так можно вопрос или нет? — тихо спросил я.

— Спрашивай! — буркнул Лаврик и захлопнул папку.

— Другой вариант жертвы у меня есть? — я ухватил кончиками пальцев фотографию деда и снова вытащил его из папки.

— Ты отказываешься убивать этого врага? — опасно прищурился Лаврик.

— Суть вопроса не в этом, — сказал я. — Мне ведь нужно не столько убить конкретного фрица, сколько при помощи убийства донести нужную информацию. Так?

— Допустим, — после паузы кивнул Лаврик.

— Важно ли, чтобы конкретно этот тип был убит, или на его месте может быть кто-то другой?

— Хм… — Лаврик задумался. Потом поднял на меня глаза. — Жертвой может быть другой немец. Но этот конкретный человек в любом случае должен быть убит.

Я вышел из штаба, остановился посреди лагеря и почесал в затылке. Моя дрессированная интуиция, которая спасала меня уже кучу раз, молчала. С одной стороны, теперь-то уже какая разница? Мой отец родился, и я даже принял в этом процессе какое-то участие. Так что беречь жизнь и здоровье неведомого фрица уже никакой необходимости нет. С другой стороны…

С другой, мне было как-то не очень. И даже не в том смысле, что у меня не поднимется рука на прямого кровного родича, а в том, что я это сделаю по чужой указке. «В твоей душе сражаются два волка, — подумал я. — Один — воинская субординация, другой — простое человеческое любопытство. Кто победит?»

Почему-то хотелось узнать, каким он был человеком, этот Анхель Вольфзауэр. Ведь что-то в нем нашла моя бабушка. Гордая и несгибаемая. Этот человек ее не насиловал, она была с ним по доброй воле. Хрен знает, откуда я это взял, но почему-то уверен. Значит, что-то она в нем нашла… разглядела.

«Много думаешь, дядя Саша», — выдал я себе мысленного леща.

И пошел собираться на новое дело.

Я присел на свой любимый пригорок «для раздумий». Не очень золотая в этом году осень, вот что. Вместо роскошного яркого убранства лес покрылся бурой коричнево-зеленой пеной пожухлой листвы. Редкие деревья козыряли празднично-желтым, и смотрелись они на фоне остальных как неуместные мазки яркой краски на общем тусклом фоне. Как будто природа тоже говорила: «Чему радоваться-то? Вокруг посмотрите, человеки! Устроили тут…»

— Далеко собрался, Саня? — рядом со мной, покряхтывая, приземлился Кузьма.

— На дело, Михалыч, на дело… — сказал я и повернул к нему голову. Железный дядька — мой лесник. Всего-то неделю назад его притащил в лагерь чуть ли не на своем горбу. Он едва дышал, я уж думал, у него легкие вывалятся по дороге. А сейчас уже огурцом. Румянец, я смотрю, появился. Приодели его партизаны, ватник новый, тельняшка, штаны. И даже бороду будто подровнял. — А ты, я смотрю, цветешь прямо. Ты не влюбился тут, часом, Михалыч?

— Ну, скажешь тоже, влюбился, — Кузьма воинственно встопорщил бороду. А щеки-то порозовели! Опа, я что еще и угадал?

— Ну ты даешь, Михалыч! — я хлопнул лесника по плечу. На душе отчего-то стало тепло-тепло. И кольнуло тут же. Из-за Наташи. В этот раз я ее увидел только мельком, потом меня Лаврик забрал, а после ее Слободский на задние отправил. Не успел поговорить. Может и хорошо, что не успел. И так на душе неспокойно. — А не слишком молода для тебя медичка-то наша?

— А кто говорит про медичку? — нахмурился Кузьма. — Спору нет, она барышня хорошая. Но моя Глашка лучше!

— Рад за тебя, дружище, — улыбнулся я. — Жаль времени нет, а то бы познакомился.

— Но-но, ты лыжи-то не навостряй! — шутливо погрозил мне пальцем Михалыч. — Познакомиться ему! Знаю, какой ты прыткий!

— Да ты что, Михалыч! — возмутился я. — Женщины друзей для меня табу!

Мы расхохотались. Потом Кузьма порывисто меня обнял.

— Спасибо тебе, Санек, спас ведь ты меня, — сказал он. — Береги там себя только, ладно?