Красный вервольф 4 (СИ) - Фишер Саша. Страница 6

Это все было так трогательно. И так тепло. Не надо больше прикидываться, корчить из себя кого-то другого, все по-русски говорят вокруг. В общем-то, само по себе общение на немецком у меня не вызывало каких-то особенных затруднений, конечно. Но дело ведь было не только в немецком языке…

— Доброго утречка, товарищ Волков, — раздался над самым ухом знакомый, но не очень приятный голос. Вот уж по ком не соскучился…

— И вам не хворать, товарищ Хайдаров, — я медленно повернулся к особисту и сцепился взглядом с его хорячьими глазками.

— К нам в отряд, значит, теперь пожаловали? — криво улыбаясь, проговорил он. Умиление и радость сразу же сдуло, как и не было. Народ вокруг тоже поумолк сразу, разговорчики и смешки стихли. Партизаны уткнулись кто в свои тарелки, кто принялся оружие чистить, а кто сделал вид, что птичек на деревьях разглядывает. «Ага, расслабился, дядя Саша, — мысленно сплюнул я. — Прикидываться не надо, все свои…»

— Как получится, Мурат Радикович, — миролюбиво сказал я. — Мы же с вами люди служивые. Куда Родина прикажет, туда и направимся.

— И что же на этот раз вам приказала… гм… Родина? — Хайдаров сверлил меня подозрительным взглядом. Да бл*ха! Какая муха его укусила? Вроде больше уже меня не в чем подозревать, доказал, что свой. И даже миссию свою, которую с самого начала ему озвучил, выполнил. Теперь-то что?

— Вы как позавтракаете, Александр Николаевич, в штаб ко мне загляните, — подчеркнуто вежливо сказал Хайдаров.

— Договорились. Мурат Радикович, — кивнул я и отвернулся. Принялся грызть дальше свой пряник, который как-то резко стал безвкусным. Радужное настроение пропало. Пора было снова напрягать мозги. Сколько-то времени я могу потянуть, списывая отсутствие приказа от моего командования на превратности фронтовой судьбы и всякие логистические сложности, но потом нужно будет что-то думать. Как-то легализоваться. И это будет, может даже посложнее, чем в Пскове в самом начале…

Эх, недолго я пробыл самим собой. Но и на том спасибо.

— Кстати, ребятушки, а Яшка-то где? — спохватился я. — Он же с вами ушел тогда. И Кузьма Михалыч? Тот, что дорогу грузовикам на лоханке немецкой показывал?

— Да дрыхнет твой Яшка, не волнуйся, дядя Саша! — отозвался тот парень, что придумал буксиром баржу на мост толкнуть. — В госпитале он.

— Ранили? — быстро спросил я.

— Да не, он уже тут, на подходе к лагерю ногу повредил, — ответил другой партизан из моей прошлой команды. — По лесу ходить непривычный, а нам побегать пришлось немного, ну вот и… Вроде сначала ничего, но к обеду нога распухла. Но ты не волнуйся, Марья говорит, что через недельку будет бегать опять.

— А Кузьма? — снова спросил я. — Кузьма Михалыч? Лесник?

Партизаны попрятали глаза. Повисло неловкое молчание.

— Не было его у нас, — ответил за всех пожилой дядька с вислыми седыми усами. — Он же к Хотицам свернул, когда мы в стороны разъезжались. Ну так с тех пор мы его и не видели.

— Может еще придет, — сказал самый молодой. Жалобно так сказал. Будто сам не верил в это.

— Может быть, — я уперся взглядом в свою кружку. На поверхности остывшего чая образовалась радужная пленка, как будто бензиновая. «Куда же ты запропал, Михалыч? — подумал я. — В какой-то из деревень схоронился? Или все-таки в плену? Или…»

Даже мысленно не решился проговорить самый страшный из вариантов.

— Дядя Саша, ты бы это… — тихонько сказал мне вислоусый, коснувшись моего плеча. — Шел бы к Хайдарову. А то осерчает он, тогда добра не жди.

— Твоя правда, — сказал я и поднялся. Тут же заныли колени, спина и, кажется, даже зубы. Так мне не хотелось сейчас в эти словесные баталии, врать не хотелось. Хайдарова видеть не хотелось. У него, конечно, работа такая — всех подозревать…

Ладно, чего тянуть? Раньше сядешь, как говорится, раньше выйдешь.

Я перешагнул бревно, покинув гостеприимный партизанский кружок, и решительно направился к штабной землянке.

Пригнулся, чтобы войти в низкую дверь. Остановился на пороге, чтобы к полумраку привыкнуть. Присвистнул мысленно. По сравнению с прошлым штабом, этот обставили не в пример уютнее. Деревянные лавки покрыты вязаными половичками. На длинном столе — полосатая льняная скатерть. Самовар. Печка-буржуйка. На бревенчатых стенах развешены рисунки. От примитивных и практически детских, до вполне художественных. На стене сбоку — потемневшее зеркало, а по бокам от него занавесочки белые в красный горох. Прямо-таки, дизайнерский ход. Чтобы землянка настоящим домом смотрелась. С настоящим окном.

Хайдаров сидел за столом сбоку. Не во главе, как бы подчеркивая, что главный в отряде все-таки Слободский. А он — всего лишь скромненько с бочка пристроился.

Это плюс. Значит угрожать арестами и расстрелами прямо сейчас не собирается. Типа, поговорить хочет. Бдительность проявляет, как ему должностной инструкцией и предписывается.

— Вы присаживайтесь, Александр Николаевич, в ногах правды-то нет, — лягушачий рот Хайдарова изобразил даже какое-то подобие улыбки. От этого, правда, его лицо симпатичнее не стало. Бл*ха, какой день испортил, хорек вонючий… Сразу после этой мысли я сам себя осадил. «А ну уймись, дядя Саша! — выдал себе воображаемого леща и сел на лавку напротив особиста. Положил руки на стол и тоже растянул губы в улыбке. Мы с Хайдаровым все-таки на одной стороне фронта, собачиться нам точно не стоит».

— Историю одну хочу тебе рассказать, Саша, — тон Хайдарова сменился с подчеркнуто-вежливого на фамильярный. — Был у меня знакомец один, рыбалку очень любил. Говорил, что может даже в луже окуней наловить, была бы только снасть хорошая. И ведь так и было. Приходит на речку, где другие мужики уже много часов никого, крупнее пескаря, не доставали, снасти свои достанет, на червя поплюет, и как начнет таскать одну за другой. Так и было — идут все с реки с пустыми руками, а у него — два ведра добычи. Иногда он сжаливался и отсыпал нам от щедрот рыбешек, чтобы не позорились. Но секрет никому не раскрывал, хоть мы и пытались его вызнать всеми правдами-неправдами.

Хайдаров замолчал, глядя на меня. Я тоже молчал, ожидая продолжения. Оторопел даже маленько, не понял, к чему он ведет.

— А в тридцать седьмом его расстреляли, — Хайдаров подался вперед и вцепился в меня взглядом, как когтями.

— За то, что рыбацкий секрет не выдал? — спросил я.

— За то, что предателем родины оказался, — отчеканил Хайдаров. — И врагом народа.

— Очень поучительная история, — я покивал, но ничего больше говорить не стал.

— Это я к тому, Александр Николаевич, что вы, может, и проявили какие-то положительные качества, — Хайдаров помялся. — И даже где-то героизм. Но это не значит, что вам теперь все позволено, ясно вам?

— Даже в мыслях не было, Мурат Радикович, — я простодушно развел руками. — Ни в коей мере не собираюсь подрывать ваш авторитет или что-то подобное. Я ведь у вас временно, пока новый приказ не придет…

— Новый приказ? — Хайдаров приподнял иронично бровь, но развивать тему не стал. — Вы лучше мне вот что скажите, раз уж у нас с вами такой доверительный разговор пошел…

Он раскрыл картонную папку, которая лежала перед ним на столе. Но сказать ничего не успел, потому что дверь распахнулась, и в землянку стремительным шагом ворвался здоровый тип, поскрипывая кожаным плащом, из-под которого выразительно выглядывали бордовые петлицы. На лице Хайдарова при его появлении появилось совершенно несвойственное ему желание немедленно забраться куда-нибудь под стол. А я с любопытством разглядывал новоприбывшего. Лет тридцать пять, темноволосый, до синевы выбритые щеки, в глазах за круглыми очками — смешливые искорки. Если бы не форма НКВД, то мужик был бы похож на учителя старших классов, из тех, по которым вздыхают все школьницы.

— Здоров, Хайдарыч! — новоприбывший фамильярно похлопал особиста по плечу. — Там Хавронья тебе хочет парочку шпионов выдать, сходил бы проверил сигнал, пока она в настроении.