Ружемант 4 (СИ) - Лисицин Евгений. Страница 10

Рядовая Ипина спала в обнимку со Старшенькой. Последняя в ее хватке походила на плюшевую игрушку.

Волчьими лапами, не смея жаловаться, рядовая Ипина оттаскивала прочь отрезанные куски скверны. Не знаю, куда девала, но был благодарен, скверна норовила прожечь перчатки. Одно касание кожей било болью, словно дубиной по голове. Она принимала ее в широкие волчьи лапы, шипела, скулила, но уносила…

Фел сказала, что если оставить эти куски здесь, завтра могут быть проблемы. Не спорил, как много не знал про этот мир…

Держал в руках Бейкин вещмешок — отстегнул с нее первым делом. Сейчас рылся в поисках съестного, не хотелось тащиться к сброшенному впопыхах своему. Положу завтра свой сухпай вместо съеденного.

— Не хочу спать. Ты? — Острый взгляд Фелиции пронзил насквозь.

Тоже ни в одном глазу. Но сил было разве только на то, чтобы шевелить языком. Проговорил одними губами:

— Расскажи мне про Бейку. Откуда знаешь, что надо делать? — вскрыл бумажный пакет своей добычи. В ноздри ударил запах еды: зерновые брикеты, шоколад, галеты…

— Про Бейку, значит? — Фел хмыкнула, призадумалась. Откинулась на спину, блаженно потянулась. Еще чуть-чуть — и услышу, как трещат ее кости. — Почти с детства знаю Шарлинн.

— С детства? Вита тоже?

Отрицательно затрясла головой. Спросил:

— Ты, значит, тоже урожденная царенатка?

— Можно сказать и так. На самом деле, девочка, которую она пожалела. Могла бы сдать полицейским и… меня бы отправили в фильтрационный лагерь. Потом в шавы, а если повезет — в серво. Царенат не любит долгих разговоров. Посмотрела на меня, увидела все еще не понимающий взгляд: — Я из семьи беженцев.

— Беженцы в Царенат? Из Российской Империи?

— Знаешь, как это бывает? Кто-то из родителей отчаянно верит, что про рабов — это ложь и пропаганда. Что стоит появиться здесь, как все расстелятся в ковровую дорожку. Тогда еще не было войны, только отдаленные отголоски ее начала. Отец забрал нас с собой, до последнего убеждая, что бежит из настоящей страны рабов на родину свободы, — она вдруг замолкла. Ей будто не хотелось вспоминать.

Не мог сказать, что осуждаю ее.

— Если не хочешь, можешь не рассказывать, — как назло, сунутый в рот крекер громогласно захрустел.

— Нет, знаешь, этот волдырь рано или поздно надо сорвать. С чем там у тебя крекеры? С луком? Дай-ка парочку, — протянула ко мне руку. Вставать было лень, потому взял два себе, остальные в бумажном пакете швырнул ей. Поймала на лету, продолжила: — По приезде ему выдали рабочую визу. Улыбчивость вокруг обещала гражданство первой категории, иногда специалисты из других наций здесь ценятся. В особенности когда владеют инженерными данными или секретами. Стоит ли говорить, что нам не показывали районы рабов, мать наткнулась на них самостоятельно. Отец долго отговаривался, сложно поверить, что пропаганда еще не равна лжи. Когда же увидел своими глазами, спросил. Ему было не занимать смелости, как и глупости. Для него и мамы все кончилось печально. Я же… бежала, пока их забирали в концентрационный лагерь. Поклялась, что обязательно их найду.

Вопрос о том, получилось ли, был риторическим.

— Шарлинн первая, кто наткнулся тогда на меня. Больную, голодную, замерзающую. Правду, наверное, говорят, что детям не видна большая политика. А еще она приняла меня за гражданку, долго спрашивала, где мои родители. Я огрызалась, представляешь? — еще одна горькая усмешка. Словно проговаривая, Фел избавлялась от юношеской глупости. — Закончилось тем, что мы подружились. Это она сумела переправить меня обратно на родину. Ждала, что на меня будут смотреть, как на дочь предателя. А меня приняли как родную. Да что там, я и была родная, только вновь оказавшись дома, поняла это. Всю неправоту отца, всю слепую неуверенность матери. Свою бестолковость в то, что легко поверила словам…

— Не вини себя. Выбор у тебя точно был невелик, — вспомнил, как сам хотел на футбол, а отвели в драматургический кружок. И никаких разговоров!

— Спасибо, товарищ лейтенант. Что понимаешь, не осуждаешь. Став старше, решила пойти в армию, бороться за… знаешь, еще бы месяц назад сказала за то, чтобы отыскать своих родителей. Но знаю, это просто самообман. Посмотрела на тебя и подумала: какого черта? Мне не нужно оправдание для того, чтобы делать, что делаю.

Неужели в самом деле вел себя так?

— Рад, что вдохновляю на хорошее.

— Не смейся, — она нахмурилась. И в мыслях не было, но озвучивать не стал. — Я же была первой, к кому Бейка обратилась после своего… бегства, если можно так назвать. Можно сказать, ее военная карьера в части — моя заслуга. Частично, не будь она столь хороша в управлении, никогда бы не достигла своих высот. Собственно, оттуда и знаю, что делать, думаешь, первый раз с ней такое?

Она кивнула на руки командующей.

Сглотнул, вспомнил, что Фелиции Бейка доверяла как самой себе. Теперь понятно, откуда такая привязанность.

— Хотелось помочь и Бейке, и себе, благо была такая возможность. Здесь я следила за Витом Скарлуччи, смогла втереться к нему хоть в малое, но доверие. Ну и пост — мне досталась должность, на которой могу спасать людей. Думаешь, никого из карсиров, действительно наших, оставшихся верными Российской Империи, не переправила? Это я предупредила Бейку о рейде. Жаль, что оказалось поздно…

Замолкла, ей в самом деле жаль.

— Ладно, давай попробуем уснуть? После еды потянуло в сон. Потапов, слышишь?

Я не слышал. Из вещмешка Бейки выпала знакомая пресловутая колба. Взял двумя пальцами и почувствовал себя нехорошо.

— Руж-волны, — успела предупредить Ириска где-то на задворках сознания. Вязкий, тягучий чужой сон вновь брал меня в плен…

Она любила хлопушки. Мышки и игрушки. А еще миленькое…

Как же меня раздражает ее «миленькое».

Отличаюсь от остальных, служу насмешкой, и все-таки забочусь о девчонке.

Другие звали ее Веселушкой. Имя? Имена лишь для учебников, их не запоминают.

Она не понравилась мне сразу, оптимизму не место на войне. Ее оптимизму тем более. Извращенный ум, извращенное сознание, попытка найти хорошее во всем. Даже в уродливом шраме царапины на моем боку. Хвалился остальным — боевой шрам! В какой-то миг ей пришло в голову, что я его стыжусь, заклеила змееподобным монстриком.

Ага, с улыбающейся мордочкой.

Девчонке будто всю жизнь не хватало хорошего, хотела яркости. А там, где серые будни красили все тусклым и мрачным, добавляла радужных блесток. Выглядело отвратно, но ей нравилось. А потом я привык.

У нее по-женственному маленькие руки, теплые пальцы, неугомонность движений. Таким опасно доверять палку, но нашелся уникум — выдал ружье.

Теребит брелок башмачка, оглаживает клееные стразы на магазине. Они отвалятся не сегодня, так завтра.

Если бы ее это хоть чуть волновало, в коробчонке «все для скрапбука» прятались неограниченные запасы. А еще любила читать, в самые жуткие, ненастные из дней с головой ныряла в глупость чужих приключений.

Не понимал, маги, разбойники… варвары. Сражались за невесть что, незнамо зачем, но были ей героями. Перенимала их повадки, словечки-фразочки. Иные девчонки подчас даже не понимали, о чем она. Частенько на нее хмурилась Молчунья, Верной доставалось не меньше: девчонка спешила вклинить неуместный комментарий о любви. О которой знала разве что с бумажных строк…

Иногда было стыдно за нее. В первые дни всегда. Потом сошло на нет, принял какой есть. Какой есть ее принимали все, даже окружающий мир. Жаль, что сегодня не будет как обычно.

Раньше думал, а убивает тоже с улыбкой? Был удивлен, получив ответ: нет никого серьезней на боевой позиции, чем она.

Словно в ней жило сразу две девчонки…

Переговорник шепчет и хрипит, знать бы, как она разбирает в белом шуме слова? Кивает, подхватывает за рукоять переноски, закидывает на плечо. Заставляет смутиться, мой ремень промеж ее небывалых размеров объемной груди. Тяжесть для плеч, нагрузка на спину, предмет зависти почти плоской Верной…