Мистер Кэвендиш, я полагаю (ЛП) - Куин Джулия. Страница 19

Нет, каждый раз, когда требовалось принимать решение, любое решение, ничто из этого значения не имело. Он был Уиндхем. Все очень просто.

И в то же время это все усложняло. Поскольку его преданность своему имени и своему наследству была совершенно неумеренной. Он сделает то, что считает правильным, надлежащим. Он делал так всегда. Но это же смешно, в самом деле, в этом есть некая чудовищная ирония, если приглядеться. Он все сделает правильно только потому, что он герцог Уиндхем. И это правильное решение вполне может означать, что ему придется передать свое собственное имя незнакомцу.

А что если бы он не был герцогом… это сделало бы его свободным? Мог бы он тогда делать все, что пожелает, например, грабить экипажи, лишать девственности и тому подобное, что делают мужчины, не видящие никаких препятствий, не задумывающиеся о последствиях?

И после всего, что он сделал, кто–то посмел предположить, что он опустится до того, что поставит свою личную выгоду выше обязанностей, связанных с его фамильным именем…

Это пробрало его до мозга костей. Это жгло его изнутри.

И тут Одли повернулся к Грейс с раздражающе вкрадчивой улыбкой и сказал:

— Я — угроза его личности. Конечно, любой разумный человек подверг бы сомнению свою безопасность.

И в ответ на это все, что мог сделать Томас, это держать свои руки, хотя бы и сжатые в кулаки, подальше от этого наглеца.

— Нет, вы неправы, — возразила Грейс. Тот пыл, с которым она это произнесла, странным образом подействовал на Томаса успокаивающе. — Вы его недооцениваете. Герцог… — На мгновение она остановилась, запнувшись на слове, но, распрямив плечи, продолжила: — Он самый благородный человек из тех, кого я когда–либо встречала. Вам никогда не придет на ум, что вы можете получить какой–либо ущерб в его компании.

— Я вам гарантирую, — вежливо произнес Томас, одарив своего нового кузена прохладным взглядом, — какие бы побуждения мною не овладевали, я не стану действовать в соответствии с ними.

Услышав его слова, Грейс развернулась к нему.

— То, что вы сказали — ужасно, — и затем, совсем тихо, так, чтобы только он мог услышать: — И это после того, как я вас защищала.

— Зато честно, — слегка поклонившись, признал Одли.

Двое мужчин посмотрели друг другу в глаза, и между ними было заключено негласное перемирие. Они отправятся в гостиницу вместе. Они не будут задавать вопросы, они не будут высказывать свои мнения… Черт, они даже не будут разговаривать без крайней необходимости.

Томаса это вполне устраивало.

Глава седьмая

— У вас почернело под глазом.

Это были первые слова, которые сказал ему Одли спустя почти час после того, как они выехали из поместья.

Томас повернулся и посмотрел на него.

— У вас щека фиолетовая.

Они были недалеко от гостиницы, где Одли оставил свои вещи, и потому замедлили свой ход и двигались прогулочным шагом. Одли ехал на одной из лошадей, взятых в конюшне Белгрейва; он был, Томас не мог этого не отметить, чрезвычайно опытным наездником.

Одли без всякой деликатности потрогал свою щеку, проворно ощупав ее тремя пальцами правой руки.

— Ничего страшного, — констатировал он, очевидно оценив ушиб. — Ясно, что не так плохо, как у вас с глазом.

Томас окинул его надменным взглядом. Впрочем, откуда ему знать? Щека была фиолетовой, точнее совершенно багрово–синей.

Одли взглянул на него поразительно вяло и сказал:

— Я перенес огнестрельное ранение в руку, а также колотую рану ноги. А вы?

Томас ничего не сказал. Но почувствовал, как сжались его зубы, и ему было мучительно слышать звук собственного дыхания.

— Щека — это ничего, — снова заговорил Одли, и, не дождавшись ответа, сосредоточил свой взгляд на изгибе дороги, смотря строго вперед.

Они находились недалеко от постоялого двора. Томас хорошо знал это место. Черт, половина всего этого принадлежала ему.

А может он только думал, что ему что–то принадлежало. Кто его знает? Возможно, теперь он не герцог Уиндхем. А это значит, что он просто один из кузенов Кэвендиша? А таких было достаточно много. Страна была наводнена если не двоюродными, то троюродными и прочими кузенами.

Вот интересный вопрос. Интересный — это, конечно, единственное слово, которое он мог использовать, и которое не заставило его захотеть взорваться безумным смехом. Если он больше не герцог Уиндхем, то кто же он, черт возьми? Принадлежит ли ему хоть что–нибудь? Палка или камень, или небольшой участок земли, который можно назвать его собственным?

И помолвлен ли он все еще с Амелией?

О Господи. Он посмотрел через плечо на Одли, который, черт его задери, уставился на горизонт и выглядел спокойным и невозмутимым.

Он получит и ее тоже? Земли, титул, каждый последний пенни с его счетов — ату, дружище! Так что же с fiancée, раз уж о ней вспомнили.

Судя по реакции Грейс на эту назойливую сволочь, Амелия, похоже, будет от него без ума.

Он раздраженно фыркнул. Если продолжать в том же духе, то он достигнет седьмого уровня ада еще до сумерек.

— Я за пинтой, — объявил он.

— Пива? — удивился Одли, будто не мог себе представить герцога Уиндхема, пьющего как плебей.

— Пока вы будете заниматься своими делами, — пояснил Томас. Он глянул на него краем глаза. — Не думаю, что вы нуждаетесь в моей помощи для того, чтобы сложить ваши штаны.

Одли повернулся, выгнув брови.

— Нет, если у вас нет привычки копаться в чужом мужском белье. Побудьте–ка пока подальше от меня к вашей радости.

Томас встретил его взгляд с холодной решимостью.

— Не заставляйте меня снова наброситься на вас.

— Вы бы проиграли.

— Вы были бы мертвы.

— Не от вашей руки, — прошептал Одли.

— Что вы сказали?

— Вы все еще герцог, — сказал Одли, пожав плечами.

Томас натянул уздечку несколько энергичнее, чем было необходимо. И хотя он точно знал, о чем говорил Одли, его охватила упрямая потребность заставить его все обстоятельно объяснить. Потому он сказал резким, но истинно герцогским тоном:

— Под этим вы имеете в виду…

Одли повернулся. Он выглядел ленивым и хладнокровным, полностью держащим себя в руках, что Томаса, как раз, вывело из себя, поскольку Одли был или выглядел таким, каким обычно был Томас.

Но только не сейчас. Его сердце бешено колотилось, а в руках чувствовался зуд, и что самое неприятное, мир, казалось, слегка закачался. Это был не он. Он никогда не был неуравновешенным. Все что угодно, но только не это… Он почти боялся закрыть глаза, поскольку, когда он их откроет, небо будет зеленое, а лошади заговорят по–французски, и каждый раз, когда он попытается сделать хотя бы шаг, почва станет ускользать из–под ног.

И тут вновь заговорил Одли:

— Вы — герцог Уиндхем. Закон всегда на вашей стороне.

Томас в самом деле хотел его снова ударить. Тем более, что это доказало бы правоту Одли. Никто не посмел бы остановить его здесь, в деревне. Он мог бы избить Одли до полусмерти, и все, что от него осталось бы, аккуратно лежало бы в сторонке.

Да здравствует герцог Уиндхем! Подумать только, сколько возможностей и льгот дает титул, которыми он никогда не находил время воспользоваться в своих интересах.

Наконец они достигли постоялого двора, и он бросил поводья мальчику с конюшни, подбежавшему, чтобы приветствовать их. Его звали Бобби. Томас знал его многие годы. Его родители были арендаторами — честными, работящими людьми, настоявшими на том, чтобы каждый год на Рождество в Белгрейве появлялась корзинка с песочными коржиками, хотя они прекрасно знали, что Кэвендиши ни в чем не нуждаются, тем более в еде.

— Ваша милость, — Бобби радосто ему улыбался, тяжело дыша поле пробежки.

— Ты позаботишься о них, Бобби? — Томас кивнул на поводья Одли, которые мальчик тоже успел взять.

— Наилучшим образом, сэр.

— Вот почему я не доверю их никому другому, — Томас бросил ему монету. — Мы будем… через час? — Он посмотрел на Одли.