#В поисках янтарного счастья - Бартош Джейн. Страница 16

Мои воспоминания залиты солнцем – я совсем не помню, была ли там зима, но я помню песок повсюду. А из окна машины, когда нас куда-то везли, – бескрайние поля с алыми маками и синими колокольчиками, прораставшими прямо на выжженном солнцем песке. Днем мы жмурились от света, а вечерами любовались бархатным небом, щедро усыпанным звездами, словно россыпью алмазов.

Край, где мы жили, славился суровым климатом. Летом температура воздуха могла достигать сорока градусов. Но жара была не так страшна, как песчаные бури, поднимающие огромные столбы песка. В такие дни люди без острой нужды не выходили из своего жилища – старались отсидеться дома.

Мама заделывала окна целлофановыми пакетами, а под входную дверь подкладывала мокрые тряпки. Это означало, что ближайшие дни нам придется провести, не выходя наружу. Ветер Центральной Азии, приносящий клубы песка и пыли, задувавший во все щели и безжалостно хлеставший по лицу, попадавший в глаза, уши и рот, называется «афганец». Он возникает стихийно на краю пустыни Каракум, со стороны Афганистана. Он может дуть от нескольких суток до нескольких недель. В такие дни видимость на улице плохая, жители прячутся по домам, закупоривая окна и двери, чтобы песок не проник внутрь.

Я нечасто покидала территорию военной заставы, моя жизнь проходила в нашем дворе, огороженном высоким кирпичным забором. Стена была настолько толстой, что, взобравшись на нее, можно было без труда пройти поверху. Забор был небрежно выкрашен белой краской, местами кирпич обсыпался, оголяя коричневый камень. Мы представляли, что это наша крепость, а двор – королевство, где мы правили и сражались с незваными гостями, которые в большинстве своем нам нравились, – кошками, ящерицами, жуками, птицами. Вот только с петухом игры были плохи, мы обходили его стороной. Мама рассказывала, что, когда мне было два года, этот петух прыгнул мне на плечи и начал клевать в голову. Я долго мечтала ему отомстить и проделать то же самое с ним, чтобы он понял, что так поступать не стоит, но очень уж грозный у него был вид.

Со двора взрослые могли выйти только двумя путями – через главную калитку шла дорожка в военную часть, где жили солдаты и работал папа. Вторая калитка, в противоположном конце двора, вела в пустыню – повсюду был голый песок. Даже холмы были сплошь из песка, без деревьев и какой-либо растительности. Лишь кое-где виднелась сожженная солнцем трава, колючки и низкорослые цветочки на тоненьких стебельках.

Ну а мы, дети, могли выйти со двора в любом месте, где удавалось перелезть забор, – мы каждый день гуляли без всякого присмотра и изучали окрестности, и, хотя родители не разрешали покидать территорию заставы, иногда нам удавалось улизнуть. Двор был нашим местом для игр, а под верандой жила кошка с малюсенькими котятами. Тетя Тамара говорила, что они еще слепые, и мы ждали, когда же можно будет взять их на руки, положить в коляску вместо куклы и повезти на прогулку.

Вдоль забора разместился продолговатый одноэтажный дом с белыми стенами, покатой крышей и широкой террасой, выложенной деревянными досками. Дом предназначался для семей военных, работавших на пограничной заставе, расположенной сразу за забором.

В нашем доме было два подъезда с длинными коридорами и всего четыре квартиры. Теперь, вспоминая свой первый дом с особым чувством, понимаю, что для меня это был дом, полный загадок и тайн, которые мы придумывали и сами разгадывали, а по рассказам мамы – наша жизнь там была нелегкой. В квартире не было ни ванной комнаты, ни туалета. Наше жилище состояло из двух комнат, маленькой кухни и прихожей.

Перед домом росли огромные деревья, казавшиеся мне лесом. На противоположной стороне от дома, в дальнем углу двора, находились хозяйственные постройки – баня и туалет, они были общественными. Здание туалета представляло собой классическое советское сооружение из белого кирпича с двумя входами с разных сторон – для мужчин и для женщин. Дверей в этой постройке не было, а стены заворачивали несколько раз таким образом, чтобы с улицы ничего не было видно. Внутри вместо унитазов были дырки в полу, отгороженные друг от друга перегородками без дверей. Ни туалетной бумаги, ни мыла, ни полотенец в туалетах не было. В те далекие советские времена люди редко задумывались об удобствах, нас учили воспринимать жизнь такой, какая она есть. И суровые условия жизни военные принимали с благодарностью, радуясь каждому благу, дарованному страной. Общие туалеты и бани, по-видимому, должны были уравнивать всех военнослужащих между собой и располагать к свободному товарищескому общению.

Мама рассказывала, как однажды соседка зашла в туалет, а за ней заползла змея, свернулась калачиком и загородила собой проход, и бедной женщине пришлось долго сидеть в этой клетушке, прежде чем на ее крик прибежали солдаты и убили гадюку. Поэтому я до смерти боялась заходить туда одна. Хорошо, что дома у нас стояло ведро, куда можно было справить нужду.

Мыться мы ходили в баню. На заставе банный день был по воскресеньям, и мы каждый раз с нетерпением его ждали. Сначала в баню шли женщины и дети, потом мужчины. Так что, если мы умудрялись сильно запачкаться среди недели, маме приходилось кипятить воду в кастрюле на плите и мыть нас в тазике на полу кухни.

Посреди двора был выведен высокий кран, а под ним вкривь и вкось слеплена из бетона продолговатая раковина с высокими бортами, которую женщины приспособили для стирки вещей. И хотя там не было горячей воды – ставили таз с бельем в раковину и полоскали тряпки. У мамы была маленькая стиральная машинка «Малютка». Мама выносила ее на крыльцо, включала в розетку, ведрами натаскивала внутрь воду и стирала. Машинка подпрыгивала на месте и колотила изо всех сил, будто не стирала, а выбивала грязь из наших штанов и кофт. После стирки мама перекладывала белье в алюминиевый таз с ручками и, как и другие женщины, шла полоскать его. Сохло белье тут же – на веревках, натянутых между деревьями. Детвора обожала играть в лабиринт среди развевающихся на ветру простыней и пододеяльников, вот только какая-нибудь тетка обязательно выходила на крыльцо и кричала на весь двор, что нам стоит немедленно прекратить беготню, иначе «будет худо».

Иногда папа с друзьями ездил на рыбалку и привозил большой улов, и тогда уличная раковина до краев заполнялась рыбой, которую чистили тут же, под краном. Однажды отец поймал сома выше меня ростом, и родители даже сделали черно-белую фотографию, на которой папа держит сома за голову, а я стою рядом, заметно проигрывая рыбине по высоте.

В то время у меня родился младший брат. С ним невозможно было играть, толку от него не было никакого. Он только и делал, что спал или орал, лежа в кроватке. Мама возила его в огромной коляске, а мне приходилось ходить пешком. Мама со мной редко играла, она постоянно была занята домашними делами: готовила, стирала, убирала, присматривала за малышом.

Раз в год к нам в гости прилетали бабушка Таня и дедушка Леня, они жили в Германии, поэтому мы очень редко виделись. В их Германии была такая красивая одежда, ковры и покрывала, что они привозили нам в подарок много всего. «Это импортные дивандеки и одежда внучатам!» – говорила бабушка, вручая маме сверток с комбинезонами и детской обувью. Оказывается, в нашей пустыне бывала зима и иногда выпадал снег. Песок становился холодный, особенно вечером. Делалось так неуютно и зябко, что бабушкины подарки приходились весьма кстати.

В наших краях с одеждой была напряженка. Мама с подругой часто шили себе платья на швейной машинке, встроенной в деревянную тумбочку. Помню, как мы с Аленкой сидели рядом и рассматривали мерцающую материю. Мамино платье получалось очень нарядным – с длинными рукавами и круглым воротом, длинное, ниже колена, с огромным цветком на груди из той же ткани. Оно было словно звездное небо – фиолетовое с серебристыми нитями. У меня была самая красивая мама – стройная, с темными кучерявыми волосами, с желтыми глазами.

В нашем доме всегда играла музыка – мама включала радио, когда готовила или наводила порядок. Я любила, когда исполняли песню «Учкудук – три колодца», и всегда напевала ее себе под нос, вспоминая, как мы с мамой гуляли по улочкам с глинобитными одноэтажными домами с плоскими крышами. В песне были слова про горячее солнце, пустыню, песок, и я была уверена, что эти строчки написаны именно про наш обветшалый, богом забытый городишко.