#В поисках янтарного счастья - Бартош Джейн. Страница 34

– Но я не хочу на стол! – жалобно пискнула я, перепугавшись до смерти второй раз за несколько часов.

– Это операционный стол. Тебя будут оперировать, – не вдаваясь в подробности, сухо произнесла тощая женщина средних лет в белом халате.

Медсестра сделала мне укол в ягодицу и оставила лежать посреди холодного металлического стола, накрытого рыжей клеенкой, в небольшой квадратной комнате с тусклым освещением. Меня трясло то ли от страха, то ли от холода. Простынку, которой женщина накрывала меня, видимо, забрали. Перед глазами все расплывалось, я почувствовала прилив тепла и покалывание в ногах; нога немела.

Не знаю, сколько я так лежала… мне показалось, что вечность. Пришел врач. Он был высокий, в белом халате и шапочке, в маске и перчатках.

Он подкатил к столу металлическую тумбочку, на которой лежал поднос с инструментами, позвякивающими во время движения.

– Сейчас подлатаем тебя, – бодро заявил хирург.

– Может, не надо?! – я сглотнула ком в горле.

– Не бойся, ты ничего не почувствуешь, тебе сделали местную анестезию.

Мне очень хотелось посмотреть, как будет проходить операция, но собака укусила меня сзади, и, хотя я лежала на боку, мне были видны только руки врача, который заправлял белую нитку в какой-то странный изогнутый крючок. Потом я почувствовала, как что-то втыкается в мою плоть и как нить медленно скользит через малюсенькое отверстие в коже. Мне не было больно, но доктор все же обманул меня: я чувствовала себя тряпичной куклой, которой пришивают ноги. Каждый шов отдавался ужасом в моей голове, я не могла понять, как можно шить тело человека. Я представляла страшные картины: дыру до самых костей, следы огромной пасти на ноге, висящее клочьями мясо. Даже мысли о холоде не помогали отвлечься.

Когда все закончилось, мне забинтовали ногу и одели в мои окровавленные ярко-зеленые штаны.

Обеспокоенные родители ждали в кабинете у доктора, куда меня вернули на каталке.

– Доктор, ну как все прошло? – напала на врача мама с вопросами. Она всегда любила поговорить. – Что теперь делать? Когда на прием? Как долго будет заживать рана?

– Все хорошо, и ваша дочка держалась огурцом. Но для начала расскажите мне про собаку, которая напала на ребенка. Она бездомная или у нее есть хозяин?

– Если честно, мы ее не видели, – ответила мама, – это произошло в деревне Сосновка. Вряд ли там есть бездомные собаки.

– Мне принципиально важно это выяснить, – не унимался врач. – Вам придется съездить в ту деревню и поговорить с хозяином псины. Нужно привезти собаку в клинику и взять у нее анализы на бешенство.

– Как бешенство?! – ахнула мама.

Пока мама допрашивала врача, папа помог мне слезть с каталки и посадил на стул.

– Если собака так агрессивно настроена и бросается на людей, не исключено, что у нее бешенство. Это очень опасно, поэтому нужно будет назначить сорок уколов в живот. И чтобы не делать их зря, нужно предварительно проверить собаку.

Когда мы уехали из больницы, родители были не на шутку обеспокоены и всю дорогу домой обсуждали случившееся, решая, когда же они смогут выбраться в деревню, чтобы разыскать хозяина и взять анализы у собаки. Но через несколько дней родители и думать забыли про собаку и ее возможное бешенство. Мама посчитала, что собака не могла болеть бешенством, ведь у нее был хозяин, да и возить меня на уколы возможности не было. Поэтому мы съездили в больницу один-единственный раз, чтобы снять швы, и мама убедила врача, что уколы мне не нужны. Родители были из тех людей, которые с доверием и добротой смотрели на мир и верили, что с хорошими людьми ничего плохого не случается.

Я была очень рада, что мне не стали делать уколы в живот, – больше всего на свете я боялась врачей, больниц и шприцев с длинными иглами. На радостях мы с друзьями весь день носились по двору, а когда мама пригрозила, что если я не перестану бегать, то швы разойдутся и придется зашивать меня снова, я решила пойти поиграть со Светкой в куклы.

Хотя я и была сорвиголовой, но девчачьи забавы были мне не чужды, и иногда мы вылезали из окопов, чтобы поиграть в дочки-матери: с важным видом шествовали по дорожкам, толкая перед собой кукольные коляски с пупсами внутри, укрывали «детей» от ветра одеялами и спорили, как их воспитывать.

Я зашла домой попить, как тут же услышала Светкин голос под окном: «Анька! Анька!» Боясь, что мама посадит меня за уроки или нагрузит работой по дому, я пулей помчалась к окну. В два счета распахнув оконную раму, залезла на подоконник.

– Чего тебе?

– Пойдем играть! У меня сюрприз! – засветилась Светка, явно распираемая чувством гордости и своего превосходства.

– Сейчас у мамы спрошу, можно ли потом уроки доделать.

– Подумаешь, уроки! Как узнаешь, что у меня, – про все дела позабудешь.

Любопытство взяло верх, поэтому я схватила свою авоську с куклой Синди и направилась к входной двери. Выйдя на улицу, я начала доставать Светку расспросами:

– Покажи, что у тебя там?

– Погоди! Придем и покажу!

– А куда мы идем?

– Пойдем в солдатскую комнату отдыха, там сейчас должно быть пусто, потому что все на плацу маршируют, – объяснила Светка.

Мы без препятствий пробрались в здание, прошли по коридору и поднялись по лестнице на второй этаж. Вторая дверь слева и была той самой комнатой отдыха для солдат.

Мы отворили дверь и прошли в пустое помещение. В одном краю комнаты стоял диван и телевизор на тумбочке, а в другом – столы и стулья. Здесь солдаты могли почитать книгу или написать письмо домой. В канун новогодних праздников солдаты делали открытки своими руками, а мы открыв рты наблюдали за невероятным преображением – как строгие дяденьки с автоматами становились добрыми, творческими и очень сентиментальными мальчишками. Они рассказывали, как скучают по дому. Исписывали по несколько листов с двух сторон, рассказывая мамам о своей службе. Кто-то писал возлюбленной, кто-то рисовал прямо в письме.

Мы выбрали стол у окна, уселись на стулья, и я стала выжидательно глядеть на Светку. Подруга почувствовала, что пора нарушить интригу, и достала из своей авоськи новенькую, блестящую куклу Барби. Настоящую, в сногсшибательном атласном платье и с гнущимися коленями. У нее было стройное загорелое тело, длинные белоснежные волосы, стильный макияж и несколько сменных нарядов.

– Мне родители привезли из Польши, – гордо сообщила Светка.

Мой мир померк. Я так долго мечтала о настоящей Барби, но мои родители не выезжали в Польшу, поэтому кукла мне не грозила. Я достала свою Синди – дешевую подделку под настоящую Барби. А Светка в свою очередь вытащила круглую жестяную коробку из-под импортного печенья, где у нее хранились кукольные наряды. Мы сами их шили, поэтому кукольная одежда была простой и с массой огрехов: то рукава разной длины, то по шву торчали нитки…

Момент с куклой стал досадным разочарованием – помню, как упрашивала маму купить мне Барби, уж очень мне хотелось иметь самую красивую куклу на свете. Но мама убеждала меня, что нужно иметь собственные желания, а не навязанные рекламой и обществом, поэтому в следующую поездку в город она приобрела для меня тонкую картонную книжечку, на обложке которой красовалась девушка в нижнем белье, а на страницах книжечки были изображены всевозможные наряды: платья, головные уборы и даже маленькие туфельки. По краям нарисованной одежды в районе плеч, талии, рук и ног были размещены белые клапаны. Как оказалось, нужно было вырезать одежду вместе с ними, а потом надевать на куклу, загибая эти клапаны назад, за плечи и за талию картонной красавицы. «Вот тебе красивая кукла, иди играй. И забудь ты уже про Барби!» – сказала мама. Прижимая к груди картонную девочку, я поняла, что поблажек не будет. Ни импортных сладостей, ни заграничных кукол.

Двери в нашем доме всегда были открыты – к родителям часто приезжали друзья, собирались шумными компаниями, пели песни, шутили и смеялись. Мы любили гостей, потому что нам часто перепадали сладости или милые безделушки. Один из друзей папы привез нам видеокассеты и свой видеоплеер, и с тех пор мы собирались в большой комнате и смотрели красочные американские фильмы. «Один дома», «Трудный ребенок, «Няньки», «Полицейский из детского сада» – мы засмотрели эти кассеты до дыр, выучили наизусть диалоги. Это были первые фильмы после советских и индийских, которые мы видели. И жизнь на экране была нам в диковинку – люди жили в просторных домах с красивой мебелью, слишком зеленой травой на лужайке, с дорогими машинами и яркими игрушками. Мы никогда не видели ничего подобного…