Жизнь моя - Пейвер Мишель. Страница 64

— Вы уделали мою маму, — сказала она.

— Я сама уделалась, — ответила Антония.

Моджи метнула в нее взгляд:

— Каким образом?

— Прошлой ночью перебрала и теперь чувствую себя ужасно.

Моджи фыркнула.

— Патрика ты тоже уделала.

Если даже и так, то прошлой ночью он этого не показал. Когда она выболтала, что собирается найти кантарос, стоило посмотреть на его лицо — полное отсутствие реакции. Боже, как он владел собой!

— Он классный, ты ведь знаешь, — сказала Моджи, следуя за ее мыслями. — Когда я была в школе, он обычно посылал мне открытки из суда. Иногда он делал наброски. Прилегший отдохнуть судья или еще кто-нибудь. Он говорит, я — единственная, кто может прочитать написанное им. Он пишет ужасно. Он должен был учиться заново после того, как обжег руку.

Для Моджи это была речь эпических масштабов. Она поймала взгляд Антонии и вспыхнула. Потом кивнула на ковш:

— Это для чего?

— Ипполиту. Наше знакомство началось неважно.

— Он просто нервный из-за глаза.

— Именно так и сказал твой папа. Я переживала из-за этого. Потому и ковш.

— Я думала, ты не любишь лошадей.

— Не любила, — сказала Антония, удивленная тем, что она это помнит. — Но все же.

— Это не то место, — сказала вдруг Моджи.

Антония кинула на нее заинтересованный взгляд.

Моджи заважничала.

— Правда! Ипполит теперь сюда не вернется, потому что вы здесь. И, если хотите знать, лошадиные орешки были бы лучше, чем просто вода.

— Лошадиные орешки, — повторила Антония, гадая, что это такое.

Последовала неловкая пауза. Чтобы заполнить ее, Антония спросила Моджи, любит ли она лошадей.

Та пожала плечами.

— Они хорошие. По крайней мере, не поучают тебя. — Помолчав, она добавила: — Чем я хотела бы заниматься, так это работать с лошадьми. Есть такой курс в Ньюмаркете. Но я никогда не попаду туда.

— Почему же?

— Мама хочет, чтобы я поступала в Оксфорд, как Идеал.

Антонии потребовалось время сообразить, что она говорит о Майлзе. Майлз? Идеал? Конечно, Дебра навела посмертный глянец. Бедный Майлз! Ему бы это страшно не понравилось.

— Каким он был? — внезапно спросила Моджи.

Антония покусала губу. Потом сказала:

— Иногда он бывал редким засранцем.

Моджи, утратив крутизну бывалой девицы, задохнулась.

— Но в случае Майлза дело было в том, — продолжала Антония, — что он это знал. И когда бывал в хорошем настроении, мог посмеяться над собой. У него было потрясающее чувство юмора. Очень черного юмора. — Она сделала паузу. — Мне это в нем нравилось.

Моджи притворялась, что не слушает. Она продолжала атаковать притолоку грязным ногтем.

Антония подобрала ковш.

— Так где же мне его поставить?

Опять пожатие плеч.

— Не знаю. Просто не так близко к мельнице.

— Покажи мне.

Моджи тяжело вздохнула. Они покинули мельницу. На мосту Антония обернулась и посмотрела на дорогу, ведущую к источнику.

Моджи отстранилась.

— Я не пойду туда, — сказала она обвиняюще, как будто Антония стремилась заманить ее в ловушку.

— Почему?

— Я никогда не хожу туда.

Антония посмотрела на дорогу. Внезапно она вспомнила восьмилетнюю девочку, скулящую, как щенок.

— Моджи, извини. Я должна была сообразить.

— Какая разница?! — вспыхнула Моджи. — Я этого даже не помню. — В ответ на удивленный взгляд Антонии она закатила глаза. — А с чего бы? Мне ведь было всего восемь. — Она помолчала. — Я думаю, ты помнишь. Я думаю, ты помнишь все.

— Я… стараюсь не думать об этом слишком много.

— Тогда зачем ты вернулась? Это бессмысленно.

Антония думала об этом. Моджи была права.

Моджи указала на место, шагах в двенадцати от дороги, около куртины зловещего вида морозника.

— Оставь здесь. Местечко ничуть не хуже любого другого.

Антония прошла по дороге и поставила ковш. Моджи осталась стоять, где была. Антония позвала ее:

— Я хочу немного пройтись. Может, ты пройдешь со мной часть пути?

— Я же тебе говорила, — вскричала Моджи, — я никогда не поднимаюсь туда!

Антония вздохнула. Более чем достаточно общения с трудно поддающейся воспитанию молодежью за одно утро.

Она уже была почти вне пределов слышимости, когда Моджи пронзительно позвала ее:

— Антония! Что ты имела в виду, когда это сказала?

— Что сказала?

Лицо девушки было белым и напряженным.

— Ты знаешь, о чем я! Прошлой ночью… ты всерьез говорила насчет того, чтобы поискать этот… эту вещь?

Антония остановилась.

— Да, — сказала она наконец.

«По крайней мере, — произнесла она про себя, — я тогда так и думала. А сейчас?»

Она поднималась по дороге, и холодный северный ветер хлестал ее по щекам.

Кейт была права: ей надо определиться, ради чего она остается. И остается ли вообще. Была ли это запоздалая попытка найти кантарос? Или ей просто хотелось бросить вызов Пасморам (и Патрику), которые так явно хотели, чтобы она уехала?

Она была слишком усталой и разбитой похмельем, чтобы разбираться в этом сейчас.

Антония услышала звук конских копыт за собой и похолодела. Четкое клип-клоп, клип-клоп быстро приближалось. Маленький упряжной скакунок месье Панабьера несся вдоль изгиба дороги. Когда он увидел ее, то мгновенно остановился, как в мультфильме. Передние ноги подкосились, ноздри расширились, мрачный одноглазый взгляд вперился в нее.

Мексиканская ничья, слабо подумала она. Ее сердце учащенно забилось.

Скакунок был гораздо меньше, чем показалось накануне, и чрезвычайно грязный. У него была квадратная некрасивая голова на коренастой шее и мосластые ноги.

Он осторожно наблюдал за ней сквозь спутанную челку. Одно из его передних копыт было наклонено, готовое подняться в любую секунду, и, хотя он был не менее чем в тридцати футах от Антонии, она могла видеть, как он дрожит.

Он напуган, говорила она себе, так же, как и ты. Она заставила себя оставаться спокойной. Это всего лишь пони. Он боится тебя гораздо сильнее, чем ты его.

Но это не помогало ни в прошлом, ни сейчас.

Они продолжали смотреть друг на друга. Ее мысли метались в разных направлениях. Женщина и конь, сверлила ее неотступная мысль. На дороге к Конскому источнику.

Без предупреждения она поднялась в Серс лунной ночью и мальчишеский голос, хриплый от эмоций, сказал:

— Разве они не называли это место Конским источником? Вид соответствует, да?

Волосы на ее затылке встали дыбом. Тяжесть, ничего общего не имевшая с тяжестью похмелья, сжала ее нутро. Откуда это пришло?

Она мысленно вернулась к тому времени, когда в последний раз гуляла по этой дороге, полная алкогольной бравады, три дня назад. Прошлое не имеет власти. Какими пустыми сейчас были эти слова!

Прошлое не имеет власти? Да ведь оно повсюду вокруг тебя! Там, внизу, в ущелье, над которым Дебра Пасмор развеяла прах своего сына. Здесь, на этой дороге, где пальцы Патрика однажды легко касались твоей руки, а его дыхание обжигало лицо, когда вы планировали свой первый совместный уик-энд, который так и не состоялся.

Дрожа, она села на камень и опустила голову на колени. Она забыла о пони, она забыла обо всем, кроме взрывной волны, пронесшейся над ней.

Она оставалась сидеть так, пока мужской голос над ней не произнес:

— С тобой все в порядке?

В недоумении она подняла голову.

Это был Патрик.

Вспомни черта — и он появится, подумала она в оцепенении. Но только это не черт. Это просто мужчина, которого ты когда-то любила и который стал чужим.

Это была пронизывающая холодом мысль, и от нее стало только хуже.

— Ты очень бледная, — сказал он, глядя на нее. — Это лошадь?

Ипполит все еще был здесь, с опаской наблюдая за ними и мотая хвостом из стороны в сторону.

Она облизнула сухие губы.

— Да, — прошептала она, — это лошадь.

Она смотрела, как Патрик подошел к пони и почесал его уши. Ипполит обнюхал его грудь, оставляя след зеленой слюны на джерси. Патрик, казалось, этого не заметил. Он шлепнул пони по крупу и сказал: