Плач по тем, кто остался жить - Юрьев Сергей Станиславович. Страница 9
Может быть, генерал Попов из Степного похода, может быть, генерал Сидорин оттуда же, может, генерал Стариков, в феврале-апреле партизанивший с отрядом казаков из станиц Екатерининской, Усть-Быстрянской и Усть-Белокалитвенской.
И атаманы слушались. Один однохуторянин Николушки, к тому времени склонный к неумеренному пьянству, верховую лошадь продал и стал пропивать полученное. Так атаман захотел беднягу арестовать за то, что он лошадь пропил, хотя ныне сословия упразднены, оттого никто уже этого пьяницу не обязывает выступать на службу со своим конем.
И никто из советских органов не приказывал ему идти ловить отряд Подтелкова.
Это все говорит о том, что существовала параллельная система власти. Есть Донская Республика, председатель СНК, то бишь премьер которой Подтелков, а есть какие-то посторонние силы, приказывающие откуда-то поселковому или станичному атаману подняться и идти арестовывать их же премьера.
И атаман, а также старые казаки начали проводить подготовительную работу.
С молодыми казаками, вроде Николушки, это было попроще. Николушка еще хотел быть героем, с почтением глядел на георгиевские кресты и медали на груди их кавалеров и мечтал сам стать таким. Не будем забывать, что война несла и военную добычу. Привезти ее с австрийского фронта могло быть сложным и неосуществимым, но если воевать с Донецко-Криворожской Республикой или УНР, то все не так безнадежно.
Николушку на нужный путь сманил его дядя Иван Кострыкин, дослужившийся до хорунжего. Дядюшка был побогаче семейства брата и интуитивно чувствовал, что Советская власть богатых не любит. А оттого может часть земли у него оттяпать и передать иногородним.
Иван Николаевич же легче перенес бы социализацию своей Авдотьи Марковны (ходили и такие слухи, про обобществление баб), чем земли и скота.
Поддерживал ту же линию и старший брат Николушки, Яков, уже женатый и успевший пару лет повоевать.
Таким образом желавший славы Николай умело подталкивался в нужную сторону. А контрпропаганды не было. На хуторе были казаки с условно красными убеждениями, но они с молодежью вроде Николушки не общались. Да и другое противоядие против жажды славы, а именно «окопная мука солдатская», Николаем не воспринималась. Поэтому войну он воспринимал однобоко, как в последующие годы воспринимали голливудские фильмы.
О разных ее темных сторонах Николай тоже слышал, но они не ощущались им как неотъемлемая часть войны, скажем так. Он мог сказать: «Кому-то повезло, а кому-то нет. А с мной такого не случится».
Полку Секретева прибыло – дядя и два племянника. Дядя годился даже в командиры сотни, Николай пока себя не показал на практике, но, как оказалось, он на многое был способен.
И Николай поддался искушению и выбрал.
Но враг рода человеческого, по своему обыкновению, подсунул «отроку» совсем не то, о чем тот мечтал.
И снился ему сон про то, как человек лет так пятидесяти, с искаженным страхом лицом бежит по коридору. На нем ночная рубашка и какая-то накидка, сползшая с левого плеча. Босые ноги топчут каменный пол, и бегущий прямо ощущал, как холод камня под ногами доходит до сердца. Эта дверь заперта, эта тоже. И никого вокруг! Некого позвать на помощь! Некого!
Последней мыслью угасающего сна была та, что он сам виноват в том, что «некого». Но Николай Семенович слишком сильно был человеком действия, чтобы предаваться размышлениям и философствовать.
Поэтому подсознание хоть и подсказало ему, что не прав, но бравый капитан этого не понял и пошел умываться. Чтобы встретить новый день и новых врагов с чистой шеей и выбритым подбородком. Вдруг бедствия попробуют за щетину зацепиться – а нет ее!
Николай Семенович так и не понял, что его бывшая написала письмо про подвиги благоверного в Туве и Гражданскую, и Особому отделу дивизии уже про кое-что известно. Анкеты из личного дела товарищи особисты прочли и обнаружили, что там про службу у белых ничего не сказано. В РККА Николай Семенович официально числился с 1918 года, когда вступил он в красногвардейский отряд товарища Ковалева (служба в Красной Гвардии тоже учитывалась, как военная служба), и так и служил в ней. О товарище Ковалеве нынешние товарищи особисты не имели представления, кто он такой. Зато есть сигнал, что Свиридов служил в белых.
Может, потом этот Ковалев к белым перешел или к бандитам, как комбриг Маслак из Первой Конной, а Свиридов с ним? И чекистское чутье им подсказывало, что за эту ниточку стоит потянуть. Ведь даже сейчас Николай Семенович много лишнего болтал про политику. А если все вольется единым потоком – и сомнительное прошлое, и десятая часть настоящего, то это будет прямо радость несказанная!
И оперуполномоченный Кугно отправился на поиски в Азово-Черноморский край. Командировка оказалась слишком короткой, но плодотворной.
Капитан Свиридов был уличен в обмане и сокрытии своего прошлого, а также возможной подделке документов. То есть к партийной ответственности его привлекать можно было однозначно. Исключение же из партии часто становилось первым этапом к могиле. Но даже если он останется в кадрах, уже имея строгий выговор с занесением, то и для продолжения банкета кое-что было. Донские товарищи говорили, что он из антисоветской семьи и сам замаран в нехорошем. Поэтому чуть позже Николаем Семеновичем можно было заняться вплотную. Пока же пусть…
Глава третья. «Чемодан» навесом
– Я же говорю: все вскрылось! Сплошная липа! Вот, гляди, его листок из личного дела:
«Свиридов Николай Семенович
Из крестьян, середняк».
Он казак, а не крестьянин!
Работал: 1915 год г. Луганск, шахта «Надежда и Мария», чернорабочий.
А вот теперь читаю, что:
«Я гражданин станицы Вешенской Северо-Донского округа Губанов Арсентий Антонович, красный партизан, бывший член Ревкомитета Донской области в 1918–1919 годах, по вопросу о службе Свиридова Николая Семеновича могу сообщить следующее:
1. Что гражданин Свиридов Николай Семенович мне неизвестен.
2. Трудно предположить возможность ухода Свиридова на шахту, так как станичное правление не дало бы документы о выезде из станицы на частные работы, потому что тогда бы вся станица должна была бы справлять ему коня».
Врет, как старорежимный сивый мерин!
Служил в отряде Ковалева?
«В 1918 году в апреле месяце я не знаю, чтобы был такой отряд (Ковалева), был отряд товарища Забей-Ворота. До сентября 1918 года станция Морозова была занята белыми (восставшими).
Ковалевы, братья (Каменская) Василий, Иван, третьего не помню (два учителя, третий офицер), все три служили в Ревкомитета: один казначей, один в культпропе, один в хозчасти, а отрядом ни один не командовал.
Вывод:
1. Из всех этих частей, названных Свиридовым, нельзя установить, где был в 1918–1919 годах Свиридов, т. к. они не существовали. 14-ю сотню Ревкомитет, если была, то распустил бы или часть забрал бы себе куда-нибудь или в какой-нибудь отряд направил бы.
2. Если Свиридов попал в Морозовскую, то значит, был у белых, а в отряд Киквидзе, который был под Царицыном, мог бы попасть только с боем, но Свиридов не указывает, в какой части был.
3. На Дону тогда командовали отрядами Щаденко, Саблин, Петров, Ворошилов, Забей-Ворота.
В своих показаниях подписываюсь. Губанов».
Вот!
– Саша, это все? Потому что если все, то надо идти в дивпарткомиссию, а если нет, то, может, и к Вепринскому?
– Не все, Митя, есть еще такой документец.
«О Свиридове Николае Семеновиче мне известно следующее: его отец Семен Мануилович представляет середняцкую казацкую семью, занимавшуюся земледелием. До революции он имел 16 десятин земли, быков, двух коров, две лошади.
У Свиридова С. М. было два сына – Яков и Николай и дочь Александра. Старший сын Яков в старой армии служил в 11-м полку урядником. В 1918 году и 1919-м Яков служил у белых, точно не помню, но как будто бы в отдельной кавбригаде генерала Старикова, входившей в состав группы генерала Мамантова. Где-то под Филоновской (станция Филоново в районе Сталинграда) Яков был убит, его привезли на хутор и здесь хоронили.