Госпожа Загадка (СИ) - Цветкова Виктория. Страница 8

— Не смотрите вниз, Эвади! Вы отлично справляетесь. — Кай давно влез в окно на третьем этаже и теперь, высунувшись, шепотом руководил моим вползанием по пожарке. Рядом с ним выглядывали еще две симпатичные мордашки: одна вихрастая, другая — с косичками. — Еще буквально метр…

Лестница жалобно поскрипывала. Не могу сказать, что я много вешу, но хозяину дома следовало бы позаботиться о менее шатком экстренном выходе для жильцов. Поравняться с окном третьего этажа стоило невероятных усилий, но еще сложнее оказалось перебраться с лестницы в раскрытое окно. Для этого нужно перекинуть ногу через верхнюю перекладину лестницы, повернуться к ней спиной, а затем, наклонившись, дотянуться руками до подоконника, ухватиться за раму и постараться не загреметь вниз. Если бы я только знала, что мне предстоит… Не стала бы платить пятнадцать леев и осталась бы в тюрьме: там намного спокойнее и кормят бесплатно.

Кай, разумеется, помогал, но его силенок было бы недостаточно, чтобы удержать меня. Наконец, осев на пол у окна, я долго не могла прийти в себя — руки и ноги ходуном ходили.

— Ну, Кай! Легко поднимемся!.. Это ты в моряки готовишься… Я служанка, а не акробат.

— Простите, Эвади. Правда, не думал, что это трудно. Вон даже Мирри легко залазит, когда мама на ключ нас запирает.

Ну что тут скажешь? Я не могу всерьез рассердиться, когда на меня смотрят три улыбающиеся мордашки и еще одна — печальная. Симпатичные детки: все мальчики — блондины с карими глазами, а вот у их сестренки — каштановые волосы и серые глаза.

— Это Дейк, — Кай хлопнул по плечу парнишку лет восьми. Его брат заулыбался, демонстрируя отсутствующий передний зуб. — Вот Мирриэлла, ей уже пять, а это наш братик Барри — тот, кто никому не дает спать.

Улыбнулась несчастному малышу, тот вроде бы силился ответить, но из глаз текли слезы, и получилась лишь жалкая гримаса. «Печать Марраны» должна быть снята, это так несправедливо, что у семьи нет на это средств. Сердце щемило от этой мысли.

Я осмотрелась: комната, чуть больше моей, два окна — одно на улицу, другое во двор. Свободного места почти нет: все заняли две кровати, пара грубо сколоченных табуретов и большой перевернутый ящик, который служит столом. На нем, на расстеленной газете, — гора древесных опилок, какие-то фигурки. Краски в скорлупках от орехов и кисточка. Ага, это та самая мастерская, где изготавливаются амулеты из плавника. Мириэлла не без гордости продемонстрировала мне уже готовые изделия, осталось только продеть кожаный шнурок. Довольно искусно выточенные фигурки драконов, вердов, наалов, ханнов были ярко раскрашены.

— А где же ваша мама?

— Она на фабрике, моя госпожа, до девяти, как обычно.

— У меня есть конфеты для вас, сейчас принесу. — Я вышла в коридор и отперла дверь своей комнаты.

Было темно. Не стала зажигать свет, потому что окно выходит на улицу, а там, наверное, все еще дежурит негодяй Рей. Я прижалась спиной к двери и прикрыла глаза. Сквозь сомкнутые веки просачивались горькие слезы.

Что мне делать? Я всего второй день в столице. Работы нет и перспектив ее отыскать тоже. Вдобавок пришлось отдать солидную сумму, чтобы избежать тюрьмы. А внизу ждет маньяк, которому что-то нужно от меня. И это не просто сумасшедший, а сильный маг, который, не колеблясь, применяет магию. Он, вероятно, знатный эйс, а значит, на его стороне закон.

Как ни жаль (ведь за коморку заплачено вперед), но нужно бежать. Спрячусь пока где-нибудь в пригороде. Может, наконец, Шандор смилуется, и меня возьмет в кухарки какой-нибудь фермер или жрец.

В окно заглядывала светлая Веолика[2], ее света мне хватало. Я собрала вещи в сумку и в последний раз вышла из комнаты, оставив ключ в дверях.

***

Дверь соседской комнаты открыла миловидная женщина с гладко уложенными на затылке каштановыми волосами. Слегка полноватая, в коричневом поношенном платье и подвязанном переднике. В серых глазах — огонек интереса и сочувствия.

— Вы Эвади? — Я кивнула, неловко переступая порог. Неудобно было тревожить семью в такой поздний час. Мать Кая слегка наклонила голову: — Мари Джером. Проходите, дети мне все уши прожужжали о том, какая вы смелая и решительная. Прошу, отобедайте с нами, Эвади.

Деваться мне было решительно некуда, и я вошла. Семья расположилась вокруг стола. С ящика исчезли краски и опилки, их заменила расстеленная чистая салфетка, в центре которой сиротливо лежали аккуратно нарезанные ломтики грубого хлеба из кимуры[3], кусок дешевого сала и луковица. Вот и весь ужин.

Кай махнул мне, чтобы садилась рядом, на кровать, что я и сделала. Мари подвинула ко мне нехитрое угощение. В ответ я вытащила из сумки сверток со съестным. Даже маленький Барри перестал тоскливо ныть и блестящими темными глазенками уставился на большой кусок соленого мяса и хороший белый хлеб. Запах ветчины поплыл над столом. Мари, явно смущенная, запротестовала, и мне стоило большого труда заставить ее принять мой вклад в трапезу. Кажется, ее больше убедили не мои слова, что для меня этого слишком много, а голодные и явно разочарованные глаза ее детей.

Вся ватага, включая бедного, крохотного для своих двух лет, Барри, смела угощение за минуту. Вскоре, сытые и довольные, дети начали зевать. Я засобиралась уходить.

— Куда же вы пойдете, Эвади? Этот тип все еще караулит там, у крыльца. Оставайтесь с нами. Хотя бы на эту ночь. Давайте, я налью вам еще травяного отвара. Сейчас уложу Мирри и Барри, и мы поговорим. У нас есть матрас, постелим его тут, у окна.

Мальчики уже тихо посапывали в кровати у противоположной стены. Мирри улеглась на кровать матери. Мари взяла крошку Барри на руки и принялась укачивать.

Это такое искушение, остаться с этими милыми людьми. Хотя бы на одну ночь окунуться в то величавое спокойствие, с которым они несут тяжкую сиротскую долю. Я пила травяной настой и слушала тихое пение Мари, чувствуя, что горечь разочарования от неудач, преследующих меня в этом городе, постепенно растворяется.

Малыш заснул, Мари уложила его под бочок сестренке и подсела ко мне. Мы заварили новую порцию душистых трав (единственная роскошь, которую могут позволить себе бедняки, ведь травы растут свободно: собирай и суши) и постепенно разговорились. Я узнала историю несчастий этой дружной семьи, которая началась в тот день, когда муж Мари, служивший боцманом на торговом судне, пропал без вести в море.

— Я так виновата перед бедным Барри. На руках было трое детей, без крова, на сносях — я забыла обо всем, хотела уйти, забыться… И… бедняжка родился вот таким, с проклятьем, которое заслужила его несчастная глупая мать. И ему все хуже, месяц от месяца… Это справедливое наказание за пагубные мысли, но я бы предпочла, если бы наказывали только меня.

— Что бы было с остальными детьми, если бы Маррана наказала вас, Мари? Подумайте.

Я обняла несчастную мать, но как утешить ее? Ее горе неизбывно, ведь она винит себя в болезни сына.

— Верно. А вы, моя бедная красивая девочка? Что думаете делать вы?

Широкими мазками я обрисовала туманные перспективы будущего. Внимание Мари располагало к откровенности, а выговориться мне было необходимо. Слово за слово, выложила о себе все. Поведала даже о несчастном случае в дороге и о гибели несчастной молодой женщины.

— Эти бумаги при вас? — оживилась Мари. — Можно взглянуть?

Я выудила из сумки помятый бумажный сверток. Мари просмотрела характеристику и особенно внимательно прочла послание управляющего.

— До замужества мне довелось поработать в конторе стряпчего. Бумаги с подлинными печатями, и, если я правильно понимаю, ни лорд, ни управляющий не представляют, как выглядит Вероника Ивинг.

— Да, думаю, она ответила на объявление, еще находясь в своем городке на севере.

— Здесь написано, что нужно прибыть до пятнадцатого сего месяца. А сегодня тринадцатое.

Я непонимающе смотрела на Мари. Та дотронулась до моей руки.

— Вы ведь в отчаянном положении, девочка моя. С вашей внешностью скитаться в поисках работы просто опасно. Не все мужчины порядочны, и уж извините, не всех можно напугать, брызгая в них водой. Думаю, сам Шандор привел вас в тот момент на дорогу к несчастной умирающей женщине.