Нелюбовь - Сокол Лена. Страница 9

Во рту горчит от произнесенных слов, но обратно уже ничего не вернуть. Мама бледнеет, по ее лбу расползаются тревожные складки морщин.

– Потому что мне не нужны отношения. – Говорит она глухо.

Берет сумочку и проходит мимо меня к двери.

– Может, ты тогда, хотя бы, начнешь думать, с кем спишь?! – Ору я ей в спину. – Чтобы потом мои друзья не говорили мне, что капитан школьной футбольной команды трахает мою мать!

Мама останавливается на секунду, затем расправляет плечи и продолжает движение. Молча.

– Может, ты и про отца мне не говоришь, потому что не знаешь, кто он?! – Бросаю я, когда она выходит в дверь. – Не удивительно, если спать с кем попало!

Последнее, что она мне оставляет перед тем, как уйти, это полный разочарования взгляд. Дверь закрывается, и пару секунд я просто стою столбом.

А потом начинаю крушить мебель в гостиной: пинаю диван, переворачиваю столик, швыряю в стену настольную лампу. Оттолкнув стул, я бросаюсь на кухню и умываюсь холодной водой. По моим щекам бегут слезы.

Я ненавижу себя за то, что сказал ей все это. Я так не думаю, мне очень стыдно. Но в то же время злюсь. И мне очень обидно. И этот коктейль из эмоций буквально валит меня с ног.

Это ее жизнь, она может делать, что хочет. Может встречаться с кем хочет. Но я бы предпочел, чтобы мама встретила кого-то достойного и была с ним счастлива. А не так. Она заслуживает большего, гораздо большего.

Проходит полчаса прежде, чем я успокаиваюсь и нахожу в себе силы, чтобы пойти в берлогу к остальным. Прохожу в темноте по тропинке и останавливаюсь у окна, из которого льется свет. Слышно, как играет знакомая мелодия. Вижу, что ребята расположились внутри: кто на стуле, кто на старом кресле, кто развалился на диване. Аленка сидит посередине, остальные – вокруг нее. Она играет на гитаре мою песню, а друзья громко ей подпевают.

Ее душа грустит о небе,
Моя душа грустит о ней,
Звезды тают в бесконечности
Ярких огней.

Ее голос звучит тонко и стройно – будто журчание ручейка. Он всегда меня успокаивает.

Я толкаю дверь и вхожу. Алена замечает меня, и ее губы трогает легкая улыбка. Прижав к себе гитару, она продолжает:

Вечность –                                         глубокая яма
Разлук и ветров,
Небо –                                         летящий мрамор
С глыбами облаков.
Но есть кое-что выше неба –
Это любовь.

Я беру вторую акустическую гитару, начинаю играть, наклонившись к ней, и мы поем вместе:

Ночь –                                         черная пропасть,
Она сжигает мосты.
Небо –                                         тихая гавань,
Приют для мечты.
Но есть кое-что выше неба –
Это ты.

Мы смотрим друг на друга, и я думаю о том, как мне повезло, что рядом с детства был такой друг, как Алена. И печаль меня отпускает.

3.3

АЛЕНА

Я спала всего часов пять от силы. Вчера мы допоздна зависали в берлоге, пели, танцевали, играли в настольные игры, и время пролетело так незаметно, что я удивилась, когда мне позвонил отец, чтобы напомнить, что уже за полночь, и завтра мне в школу. Пришлось валить домой. Те из ребят, кто к этому часу еще не ушел, тоже стали расходиться.

Помню, Дрыга отвел Никиту в сторону, чтобы спросить, можно ли им с Ксеней остаться и переночевать в берлоге. Высоцкий отказал ему. Да и Ксене как раз в это же время позвонили родители и велели немедленно явиться домой. Леха отправился ее провожать.

Принимая душ, я снова прокручиваю в голове картинки вчерашнего вечера. В жизни, как и в музыке, мы с Никитой понимаем друг друга почти без слов – одними взглядами. Разве это не должно что-то значить? Например, что наш союз это что-то особенное, и что мы предназначены друг другу? Почему когда он смотрит на меня, не видит того же, что и я? Откуда вообще появилась эта Полина и почему встала между нами? Как так вышло? Может, нужно было вовремя открыть ему свои чувства?

Когда я спускаюсь вниз, вижу, что отец уже ушел на службу. Никто никогда не знает, сколько его не будет. Он может отсутствовать день или сутки, а может позвонить и сказать, что задерживается на неделю.

У нас с Никитой была куча таких вечеров наедине, когда моего папы не было дома, и мы при желании могли заняться всем, чем угодно, только почему-то никому из нас это даже не приходило в голову. А теперь – когда мы достаточно взрослые, чтобы задумываться об этом всерьез, он влюбился в другую, и даже призрачная надежда на то, что Никита однажды заметит во мне женщину, тает на глазах.

Я долго смотрю на себя в зеркало. Что со мной не так?

Средний рост, среднее телосложение, правильные черты лица. Все стандартное, и ничего выдающегося. Наверное, мне не хватает какой-то изюминки, которая имеется у ярких девушек вроде Полины: уверенности в походке, блеска в глазах, стильной стрижки и модной одежды, добавляющей женственности.

У меня все обыкновенное, но я это и люблю: удобную одежду, свой цвет волос, короткие ногти, чистое лицо без макияжа. Неужели, нужно что-то менять в себе, чтобы понравиться парню? Это как-то даже унизительно: словно ты выпрашиваешь его внимание и предлагаешь полюбить вместо себя эту яркую картинку, нарисованную на твоем лице.

Позавтракав, я беру рюкзак и выхожу к условленному месту.

– Мур! – Никита уже там.

– Мяу. – Я таю в его присутствии.

Уже даже и не понимаю, как годами мне удавалось сохранять спокойствие, когда мы были рядом. И сердце так не грохотало, и щеки не краснели. А сейчас каждая наша встреча вызывает фейерверк из мурашек, разбегающихся по всему телу.

– Как ты?

– Не выспалась. – Я стреляю себе в висок воображаемым пистолетом.

– И я. – Вздыхает Высоцкий.

На нем тонкий синий джемпер, подчеркивающий ширину плеч, и голубые джинсы, красиво облегающие длинные крепкие ноги. Он само совершенство. И мурашек на моей коже становится только больше.

– Может, возьмем папин пикап? – Предлагаю я.

– Он уже на службе?

– Ага.

– Ну, давай. – Соглашается он.

И мы идем в гараж. Никита заводит автомобиль, я прыгаю на пассажирское сиденье, и мы отправляемся в школу.

Да, такое иногда происходит – мы нарушаем правила. Двое школьников без прав на тачке, взятой без спроса. Но так как отец никогда не спрашивает, кто намотал несколько лишних километров пробега и потратил бензин на его пикапе, то мы время от времени рискуем. Главное, поставить машину подальше от школы, чтобы никто не настучал классной. И помнить про дорожных инспекторов, которые могут словно из ниоткуда материализоваться на дороге. Но с нами такого еще не происходило.

– Я поссорился с мамой. – Признается Никита, когда мы уже подъезжаем к соседнему со школой зданию.

– Так и знала. – Выдыхаю я.

– Наговорил ей кучу всякого.

– Очень похоже на тебя.

– Да. – Он паркует пикап на стоянке и глушит двигатель. – Утром она ушла пораньше, чтобы не столкнуться со мной. Обиделась.

Я выбираюсь из машины, не дожидаясь, пока мне откроют дверцу.

– Помирись с ней, ладно? Скажи, что был не прав.

– Легко сказать. – Произносит он хмуро.

– Ты опять без учебников? – Спрашиваю я, когда мы идем к зданию.

– А на фига они? – Усмехается Никита, пожав плечами.

– Действительно.