Ведьмы Алистера (СИ) - Шатил Дарья. Страница 127

Однако с того угла, за которым спряталась девушка, разглядеть можно было лишь книжный шкаф, потёртое кожаное кресло и самого Люциана. Мертвецки пьяного Люциана.

Кеторин усмехнулась. Мужчина полулежал в этом кресле с бутылкой — отсюда, конечно, не разглядишь, но Кеторин и так знала, что в бутылке если что и есть, то только односолодовый виски. Хотя, судя по тому, в каком состоянии пребывал Люк, виски в бутылке не осталось. Скорее всего, даже в нескольких бутылках. Зато Кеторин была видна его тёмная макушка и белая рубашка. А на кресле висел пиджак. С годами страсть Люка к костюмам только увеличилась.

— Ну и зачем ты сюда пришла? — спросила она непонятно у кого, и недовольно добавила: — Дура!

Тихо проклиная себя, Кеторин развернулась, чтобы уйти, но в тот же миг поймала на себе взгляд Люциана. Так, только этого ей не хватало. Продолжая костерить себя на чём свет стоит, Кеторин побежала к дому госпожи Евы, надеясь, что Люциан настолько пьян, что спишет всё не галлюцинации.

***

Мегги сжала в руке магический хрусталь, стараясь зажечь его. Ища в себе силы, чтобы наполнить его. Но маленький шарик не желал загораться, вообще не светил.

И это расстраивало. Мегги привыкла всегда добиваться своего. Она хотела во всём быть лучше, стремилась к идеалу и всегда достигала поставленных целей. Потому что знала, что может больше, а полурезультат её не интересовал.

В школе девочка как-то подслушала разговор учителей и нисколько не стыдилась этого, ведь предметом их разговора была она сама. И Мегги считала, что имеет полное право знать, что говорят о ней люди. А говорили они следующее: девочка она, конечно, хорошая и старательная, вот только синдром отличника ни к чему хорошему не приведёт.

Тогда Мегги не знала подобной характеристики и обратилась за ответами к своему верному другу Интернету. Немного поразмыслив, девочка пришла к выводу, что правы взрослые лишь отчасти. Мегги умела оценивать свои возможности. Если она знала, что добьётся результата, то шла прямо и до конца. А вот если понимала, что ничего не получится, то бросала или же даже не начинала. Так произошло с занятиями по скрипке, на которые её затащила бабушка. Понимала же, что рвать струны и драть чужие уши - не её.

С магией всё было иначе. Магия была её. И Мегги это знала. А если знала, то шла до конца. Да, пока никакого результата не было. Но ведь Джуди не столько учила её колдовать, сколько рассказывала о ведьмах города Шарпы, целебных травах и немного о стихийной магии, которая Джуди недоступна.

А вот её отец, колдун, владел той в совершенстве, судя по словам наставницы. Джуди рассказывала, что ведьмам, в отличие от колдунов, стихийная магия даётся неохотно. Они больше привязаны к природе, к земле как таковой, и вся их магия по большей части несёт в себе землю и её плоды. Колдуны же были стихийниками. Почему были? Да потому что отец Джуди — последний в своём роде колдун.

Конечно, у Джуди ещё был брат, вот только он не умел колдовать. Не мог. Чем немало расстроил родителей. Они ведь надеялись, что мальчику перейдёт дар отца.

Мегги искренне сочувствовала Рою, но только уж слишком много она теперь о нём знала, потому что Джуди была болтушкой. Она вываливала на Мегги истории из своего детства со скоростью пулемётной очереди, перемежая их с фактами о ведьмах и основами магии. Так что Мегги приходилось очень сильно стараться, чтобы из нескончаемого потока мыслей Джуди по крохам собирать необходимую информацию.

Так Мегги узнала о том, что магию нужно пробудить, и пробуждает её лишь сильное эмоциональное потрясение. И, как только узнала, начала думать и строить планы. Ей нужно было как-то растормошить себя, чтобы побудить свою магию проснуться. Жаль, конечно, что не было какого-то универсального будильника, но…

Мегги вновь попробовала зажечь хрусталь.

Ничего. Ровным счётом ничего. Даже того маленького огонька, который она вызвала в «У Бобби», не появилось.

Тяжело вздохнув, Мегги убрала хрусталь к карман джинсового комбинезона, где уже лежали мамины и папины кристаллы памяти. Как пользоваться ими, она тоже должна научиться — уж больно манили её родительские секретики.

Девочка откинулась на спинку дивана и с грустью осмотрела гостиную. Мегги уже порядком утомилась от постоянного сидения дома. Вот сколько раз за этот месяц она выходила наружу? Прогулки до калитки не в счёт. Три, может, четыре раза?

Мегги по своей натуре выросла деятельным ребёнком — она не умела просто ничего не делать. Если бы не охотники, она сейчас сидела бы в классе на уроке и, возможно, слушала бы что-нибудь интересное. Мегги любила учиться, а дома учиться не получалось: девочка постоянно отвлекалась на созерцание стен или картин, а те, нарисованные Мартой, вызывали мысли о сестре.

В их доме все картины нарисовала Марта, начиная от страшненького грифельного человечка в папиной спальне и заканчивая огромным натюрмортом с красными яблоками и расписным голубым графином с цветами, которых и в природе-то не существовало — Марта их выдумала и нарисовала. А название они так и не придумали. Цветы напоминали пионы, только вот лепестки у них были колючими, а листья какими-то бурыми.

Ох, Марта.

Мегги грустно вздохнула. Сестры не было уже больше недели, и, в отличие от папы, Мегги переживала. Хотя и отец, скорее всего, переживал, только виду не подавал: его взгляд становился всё мрачнее и мрачнее, а лучики от морщин стали ещё глубже. Он и у Джуди спрашивал, когда они вернутся — сухо так, словно между прочим, но учительница лишь пожимала плечами и отвечала, что не знает, мол, сама переживает, но связаться с Кеторин у неё никакой возможности нет.

Без Марты Мегги чувствовала себя брошенной, ведь сестра никогда не покидала дом — сколько Мегги себя помнила, Марта всегда была рядом, а теперь её не было уже неделю, и в доме стало тихо. Хотя не сказать, что при Марте было шумно: она в целом была тихушницей и одинокой затворницей. Без друзей, без парня. Вот только без самой Марты всё вокруг становилось каким-то не таким.

И без Коула тоже. Что бы там сестра ни говорила, но Мегги относилась к мужчине хорошо. Он не был плохим человеком, в этом девочка была уверена.

Мегги, конечно, где-то читала, что девочкам её возраста свойственно идеализировать взрослых малознакомых мужчин и что они даже могут влюбляться в них некой детской наивной любовью, но пришла к выводу, что Коул нравился ей так же, как и отец. Хотя нет — папу Мегги любила, а вот Коул ей просто нравился. И она ничего не имела против, если бы такой человек, как Коул, был рядом с Мартой. Человек, который мог бы раскачать её сестру-затворницу, ведь до появления Коула Марта была более отчуждённой. Мегги иногда шутила, говоря, что у сестры эмоциональный диапазон, как у зубочистки. Точнее, такой Марта была по отношению к посторонним — в кругу семьи она всё же становилась чуточку живее.

Мегги не нравилось то, что она скатывается до копания в чувствах своих близких, обычно она так себя не вела. Точнее вела, но не настолько дотошно, а сейчас ей было нечем заняться, и поэтому она анализировала. Бесполезное занятие, на самом-то деле, — сидеть и перебирать в голове факты, которые и так знаешь. Наверное, так ведут себя сплетницы: собираются группками и начинают перетирать косточки окружающим. Вот и Мегги как те сплетницы.

Умей она колдовать, создала бы себе двойника, чтобы сидеть и сплетничать на пару — глядишь, в какой-нибудь момент темы закончатся, если думать их в две головы.

Мегги достала свой планшет и вбила в поисковую строку: «Можно ли причислить постоянные самокопания к болезням?». Если кто-нибудь когда-нибудь решит проверить историю её браузера, то посчитает Мегги либо чересчур дотошной, либо сумасшедшей, либо гением.

Мегги предпочитала думать, что вобрала в себя всего понемногу.

После обеда она таки напросилась с отцом в больницу. Папа оказался против, но Мегги нужно было развеяться, пока она сама не начала считать, что сумасшествия в ней чуточку больше, чем гениальности. Она умоляла, уламывала, выдвигала ультиматумы, строила глазки и даже пустила одинокую слезинку — и таки сломила отца. С Мартой такое срабатывало через раз, но вот отец всегда сдавался.