Ведьмы Алистера (СИ) - Шатил Дарья. Страница 142

Люциан глубоко вздохнул и пошёл домой. Прежде чем браться за это дело, ему нужны были кофе и сигарета… Хотя нет, пожалуй, полпачки сигарет.

========== Глава 36. Пересечение ==========

Коул чувствовал себя тем самым листом бумаги, пропущенным через шредер по ошибке, а потом вновь склеенным по кускам. Только кусочки перепутались настолько, что воссоздать исходный документ никак не получалось. И вот в таком разбитом состоянии он плёлся за Мартой по рыхлому снегу, чуть ли не разваливаясь на каждом шагу.

В первый день он и дороги перед собой не разбирал, идя только благодаря девушке, которая время от времени поддерживала его, не давая свалиться в снег. Ночью стало ещё хуже: желудок крутило, перед глазами всё плыло, каждая мышца в теле ныла, бросало то в жар, то в холод. Конечно, госпожа Ева говорила, что в подобном состоянии нет ничего неожиданного — тело адаптируется, и вскоре все пройдёт. С другой стороны, Старейшина говорила ещё много такого, о чём Коул предпочёл бы даже не думать.

А вот что он действительно предпочёл бы — так это дождаться неясного «вскоре всё пройдёт», лёжа в кровати, а не таскаясь по лесам в тяжёлой одежде и загребая ногами снег. В какой-то момент захотелось просто лечь и умереть, вот только к тому времени он уже и так лежал в спальнике на брезентовом полу палатки. Примерно тогда рассудок его и покинул. Коулу снилась сестра. Красивая Ада: с высокой причёской, в подвенечном платье и фате, с крупными белыми цветами в руках. Смеющаяся, счастливая до чёртиков Ада, идущая к своему жениху.

А затем кровь. Кровь, растекающаяся по белоснежному платью. Кровь, заливающая мужскую рубаху. Кровь, всё ещё вытекающая из развороченных грудных клеток. Коул кричал. Коул звал. Коул просил прощения за то, что не смог помочь.

Тепло.

Он ощутил близкое тепло, которое отгоняло кошмары, даровав ему тяжкое забытьё без сновидений.

Проснулся же он задолго до пробуждения своих спутниц, да так и лежал, уткнувшись взглядом в оранжевый полог палатки. Марта в поисках тепла тесно прижималась к его боку, и, удивительное дело, у Коула это не вызывало отвращения. Чем больше он узнавал Марту, тем больше проникался к ней симпатией. Да, она была вспыльчивой — и даже очень. Она из тех людей, которые либо думают, либо делают. И уж точно никогда не думают, прежде чем делать. Чудная она, конечно, женщина, но, в отличие от Кеторин, понятная. Точнее, чем больше он узнавал Марту, тем более понятной она ему становилась. Стоило ему лишь на секунду позволить себе посмотреть на неё, как на обычную женщину, а не на жестокую ведьму, как он больше не мог отделаться от этого образа.

Тяжело вздохнув, Коул перевёл взгляд на Кеторин: та лежала на приличном расстоянии от них с Мартой и тихо сопела, завернувшись в свой спальник.

Коул ей не доверял и не понимал её. Он всегда опасался таких женщин, как Кеторин — женщин себе на уме. От них никогда не знаешь, чего ожидать. Такие, как Кеторин, могут улыбаться в лицо, но с той же вероятностью держать за спиной наточенный нож, чтобы убить тебя.

Так что Коулу оставалось только радоваться, что скоро их путешествие закончится и они пойдут разными путями. Он ещё не знал, что будет делать дальше: вернётся ли к охотникам или пойдёт своей дорогой. Его убеждения пошатнулись, и месть за сестру больше не была путеводной звездой его жизни. Раньше Коул думал, что ведьмы — зло во плоти. Теперь же знал, что ведьмы ничем не отличимы от людей, и по паршивой овце не стоит судить всё стадо.

И от этого на душе было смутно. Муторно. Неприятно. Хуже всего, когда встаёшь на распутье и сам толком не понимаешь, куда тебе идти.

Марта заворочалась во сне и что-то пробормотала ему в плечо, причмокнув губами, как ребёнок, поедающий вкусную конфету. Коул усмехнулся. Уж от кого, от кого, а от Марты Рудбриг подобных поступков, пусть и не осознанных, он не ожидал. И каждая подобная выходка раз за разом подрывала образ злобной ведьмы.

Коул так и лежал, смотря на Марту, пока не проснулась Кеторин — через четверть часа или около того — и заставила будить Марту, а затем выдвигаться в путь. Коулу вновь пришлось бороться с собой и своим телом, которое хотело лишь одного — чтобы его оставили в покое и дали отдохнуть.

Лежать, просто лежать. Разве он много хочет?

И тот факт, что день выдался ясный — такой ясный, что на небе не было ни единого облачка, заставлял чувствовать себя ещё хуже. Солнце не только палило и пригревало, а ещё и слепило, отражаясь от белоснежного снега. Глаза нещадно слезились, и приходилось идти, прикрывая их рукой. Коул вздохнул с облегчением, когда солнце, достигнув высшей точки, начало свой путь к другому концу горизонта.

На холодный ветер бывший охотник не обращал никакого внимания — ему и так всё время было то жарко, то холодно. В какой-то момент Марта, заметив, что он постоянно отстаёт, предложила ему руку, и он продолжил идти, опираясь на её плечо.

— Знаешь, — сипло начал он, — из тебя вышел бы отличный посох… Такая маленькая… женщина-костыль…

— Тебе же лучше, если это был неудачный комплимент, — едко ответила Марта и резко подалась вперёд, выскальзывая из-под его руки. Коулу пришлось сильно постараться, чтобы не рухнуть в снег лицом.

— Жестоко издеваться над калекой, — сказал он, когда Марта вновь подошла, подставив ему плечо.

— Тоже мне нашёл калеку. Я знаю, что ты чувствуешь. И с такими симптомами вполне можно жить. Развёл тут драму. Руки-ноги есть — считай, не калека.

— Злая ты девка, а я уже было начал проникаться к тебе симпатией, — с усмешкой произнёс Коул. — Но больше не буду!

— Больно мне нужна твоя симпатия, — усмехнулась Марта в ответ. — От такой грязи потом не отмоешься.

Коул уже собирался сказать что-то ещё, но тут подошла Кеторин и отчитала их, как нашкодивших котят, требуя, чтобы они прекратили болтать без толку и шли вперёд, если не хотят ещё ночь ночевать в палатке посреди леса. Такая вот воспитательница в детском саду или директор школы; ни тех, ни других Коул никогда не любил.

***

К машине они вышли в сумерках. Серо-сизых, безликих и темных, в которых, казалось бы, мир терял свои краски. И Коул мог бы, конечно, полюбоваться этими сумерками и уходящей вдаль дороге, худо-бедно напоминавшей хоть какой-то ориентир и намёк на цивилизацию. Но было кое-что другое, полностью завладевшее вниманием мужчины — машина. Если верить стереотипам, машины всегда привлекают внимание мужчин. Но тут была другая ситуация, которая не просто удивила, а ошарашила: их не было больше недели, а машину, стоящую в лесу, не завалило снегом. Совсем. Коул ожидал увидеть огромный сугроб и уже готовился к тому, что машину придётся откапывать и выталкивать их маленькой группировкой из калеки и двух не приспособленных к физическому труду женщин. Если это какая-то разновидность магии, то Коул ничего не имел против неё.

— Рой! — возмущённо воскликнула Кеторин, и Коул перевёл взгляд с машины на неё. Лицо женщины налилось краской и, как ему показалось, не только от холода. Она чуть ли зубами не скрежетала. Ну, один в один учительница, которую не слушаются дети. — Что-ты-здесь-забыл? — прорычала Кеторин без пауз между словами.

В этот момент Коул и заметил небольшую цветастую палатку, расписанную замысловатыми символами, притаившуюся за машиной, и паренька, с опаской высунувшего голову над капотом.

— Машину от снега чистил, — звенящем голосом ответил Рой.

«Ой, да такую лопатную магию и я могу использовать!» — с досадой подумал Коул и мысленно поблагодарил парня. Герой — не иначе. Паренёк спас его от тяжёлого рабского труда. Где тут купить награду?

— Прекрати паясничать и говори правду! — приказала Кеторин, и от этого приказа даже Коулу захотелось встать по стойке смирно, а Рой чуть ли не сжался, прячась за колесом. Одна Марта стояла перед Коулом, даже не дрогнув.

Парень что-то бурчал из-за машины, но из-за завывания ветра его слов было не разобрать.

— Рой, у меня нет слухового аппарата, чтобы разобрать твой скулёж, — грозно оборвала его невнятные попытки объясниться Кеторин. — Подойди и скажи, как есть. У меня нет ни малейшего желания отмораживаться, пока ты возьмёшь себя в руки.