Таящийся ужас (ЛП) - Лавкрафт Говард Филлипс. Страница 72

Лучше было бы для Авикта, - и для меня, - если бы мой учитель ограничился знаниями, унаследованными от ученых и магов Атлантиды и Туле или от тех, что пришли к нам из земель My. Поистине, Этого было бы довольно, ибо на пожелтевших страницах манускриптов Туле были начертаны кровью руны, с помощью которых маг был способен вызвать демонов пятой и седьмой планет, прочитав эти письмена вслух в час восхода названных светил; волшебники из My оставили описание того, как приоткрыть врата отдаленного будущего; нашим же предкам, атлантам, были ведомы пути меж атомами и дороги к далеким звездам. Но Авикт жаждал проникнуть в самые страшные тайны, получить безраздельную власть над миром… И вот, на третий год моего ученичества в руки ему попала блестящая, словно зеркало, пластина, оставленная давно исчезнувшим Змеиным народом.

Когда, отлив обнажал крутые утесы, мы спускались по скрытым в гроте ступеням к окруженному стеной скал, изогнутому как полумесяц берегу, где за мысом стоял дом Авикта. Там, на влажном сероватом песке, за пенными языками прибоя, мы часто находили обломки странных вещей, принесенных течением с чужих берегов или выброшенных ураганом из неведомых морских глубин. Там были пурпурные и кроваво-красные завитки огромных раковин, куски амбры, белые букеты вечно цветущих кораллов; а однажды нам попался варварский идол из позеленевшей меди, стоявший в незапамятные времена на носу галеры Гиперборейских островов…

Ночью бушевал шторм, всколыхнувший море до самого дна, к утру буря утихла, и в этот роковой день небо было безоблачным, ветры посланные демонами, притаились среди голых скал в своих черных безднах; море тихо шептало, и волны лепетали, шурша на влажном песке; словно парчовые наряды бегущих девушек. За набегающей волной, в клубке ржаво-бурых морских водорослей, мы заметили что-то сверкающее солнечным блеском.

Я бросился вперед и, прежде чем волна отхлынула, унося с собой находку, выудил ее из сгнивших водорослей и отнес Авикту.

Это была пластина, отлитая из какого-то неизвестного металла, похожего на сталь, но значительно тяжелее. Она была треугольной формы и у основания немного шире, чем человеческое сердце. С одной стороны ее поверхность была зеркально-гладкой, а на обороте в металле были вытравлены, словно какой-то едкой кислотой, ряды небольших, причудливо изогнутых знаков; эти знаки не были ни иероглифами, ни буквами какого-нибудь знакомого алфавита.

Ничего нельзя было сказать ни о возрасте, ни о происхождении пластины, и мы даже не пытались строить предположения, находка повергла нас в полную растерянность. Много дней мы изучали письмена и вели бесплодные споры. Ночь за ночью в высоких покоях Авикта, укрытых от вечно бушующих ветров, мы склонялись над загадочным треугольником при свете ярких огней серебряных светильников. Ибо Авикт был уверен, что в загадочных извилистых знаках, смысл которых оставался для нас темным, содержится некая тайна, дошедшая до нас из глубины веков. Тщетными оказались все наши знания. И тогда Авикт решил призвать на помощь свое искусство волшебника и некроманта. Но ни один из демонов и призраков, явившихся в ответ на его заклинания, ничего не мог сказать об этой пластине. Любой на месте Авикта оставил бы напрасные попытки. О, лучше бы он отчаялся и не старался разгадать таинственные знаки!

Проходили Месяцы и годы. Волны все так же бились о темные скалы, и ветры шумели вокруг белых башен. И мы не переставали биться над разгадкой неведомых письмен, творя разнообразные заклинания; все дальше и дальше проникали мы в темное царство неизведанного, стараясь приоткрыть врата бесконечности. Время от времени Авикт вновь пытался найти способ прочесть надпись, расспрашивая вызванных нами гостей об ее толковании.

Наконец, во время одного из безрезультатных опытов, случайно вспомнив еще одну формулу, Авикт вызвал бледный, тающий на глазах призрак колдуна, жившего в доисторические времена, и тот еле слышно прошептал на диком, полузабытом наречии, что надпись на пластине сделана на языке Змеиного племени, чьи древние земли погрузились в пучину моря за много тысячелетий до того, как Гиперборея поднялась из жидкого ила. Но видение ничего не могло сказать нам о смысле этих знаков, ибо даже в его время Змеиное племя уже превратилось в смутную легенду, и его предания, магия и мудрость, глубоко чуждые людям, были уже им недоступны.

И во всех книгах заклинаний, которыми владел Авикт, не было ни одного, способного вызвать из легендарного прошлого кого-нибудь, принадлежавшего к Змеиному племени.

Но учителю была известна древняя формула лемуров, неясная и неопределенная, с помощью которой тень умершего человека можно было отослать в прошлое, и через некоторое время тот, кто произнес заклинание, снова вызывал его. Тени, не обладающей субстанцией, перемещение во времени не причиняло никакого вреда, она помнила все, что узнавала, странствуя, и могла поведать об этом магу.

Итак, Авикт снова вызвал призрак древнего колдуна, носившего имя Бит, и совершил некий таинственный ритуал, использовав застывшую смолу, с незапамятных времен оставшуюся на морском берегу, и куски окаменевшего дерева. Потом мы вместе произнесли формулу, отсылая полуистаявший дух Бита в отделенную от нас тысячелетиями эпоху Змеиного племени.

Через некоторое время мы совершили иной обряд и произнесли заклинание, дабы вернуть дух Бита в наше время. Перед нами предстал призрак, подобный рассеянному в воздухе легкому пару, и голосом, еле слышным, как замирающее эхо исчезающих воспоминаний, указал нам ключ к загадочной надписи, найденный им в отдаленном прошлом, когда на Земле еще не было человека. После этого мы уже ни о чем не стали спрашивать Бита и позволили ему возвратиться в царство вечного сна и забвения.

Мы прочли надпись на пластине и записали ее буквами нашего алфавита, встретив при этом немало трудностей, ибо сами звуки языка Змеиного племени, не говоря уже о мыслях и выборе символов для их обозначения, были чужды роду человеческому. Расшифровав надпись до конца, мы поняли, что в ней содержится формула некоего заклинания, применявшегося магами Змеиного племени. Но известными оставались цель заклинания и то, какое существо должно явиться в ответ на свершаемые обряды. Здесь не было ни изгнания духов, ни иного средства, необходимого для того, чтобы маг был в состоянии отослать обратно существо, явившееся из неведомой бездны.

Велико было ликование Авикта, понявшего, что мы узнали нечто, прежде неведомое людям. И несмотря на то что я пытался отговорить его, он решил испытать заклинание, убеждая меня, что наше открытие не случайность: оно предопределено самой судьбой. Авикт, презрел опасность, которой мы могли подвергнуться, если бы вызвали к жизни создание, происхождение и свойства которого были нам не ведомы.

- Ибо, - говорил он, - ни разу за все те годы, что я посвятил магий и волшебству, не вызвал я ни бога, ни дьявола, ни демона, ни покойника, либо духа, которого не мог бы покорить своей воле и отослать обратно по своему желанию. И мне ненавистна сама мысль о том, что Змеиное племя, как бы ни было оно искусно в некромантии, могло покорить себе какого-нибудь духа или силу, пред которой оказались бы беспомощными мои заклинания.

Итак, видя, что Авикт упорствует в своем намерении, и признавая власть учителя, я согласился, хотя и не без страха, помочь ему в опыте. И тогда мы, дождавшись благоприятного расположения звезд и точно определив час, собрали в покоях, где обычно совершали ритуалы, всередчайшие вещества и предметы, необходимые для успеха нашего рокового опыта.

Умолчу о том, какие ингредиенты пришлось нам использовать, какие действия мы совершали; не буду описывать резкие, свистящие звуки заклинаний, недоступные устам тех, кто не рожден Змеиным племенём, и составлявшие основную часть обряда. К концу его мы начертали свежей голубиной кровью треугольник на мраморном полу. Авикт стал в одном углу, я - в другом, а в третий мы поместили иссохшую темно-коричневую мумию воина-атланта, носившего когда-то имя Ойгос. Находясь внутри треугольника, мы с Авиктом держали между пальцев обеих рук медленно тлеющие сальные тонкие свечи, вытопленные из жира мертвецов и держали их так, пока они не догорели до конца. А в вытянутых распростертых ладонях мумии Ойгоса, словно в неглубоких кадилах, горели тальк и асбест, разожженные известным лишь нам способом. Сбоку на полу обозначили мы неразрывный эллипс, составленный из бесконечно повторяющихся сплетенных друг с другом двенадцати тайных знаков Оумора, ибо здесь мы могли найти убежище, если вызванный дух проявит враждебность или откажется повиноваться. Мы ожидали до тех пор, пока не взошли северные созвездия, как было предписано змеиными магами. И когда зловонные свечи догорели меж наших обожженных пальцев, а тальк и асбест превратились в золу на изъеденных ладонях мумии, Авикт произнес СЛОВО, смысл которого оставался темным для нас, и Ойгос, оживленный нашей магией и подвластный нашей воле, выждав необходимое время, гулко, словно могильное эхо, повторил его, а затем и я, в свой черед, произнес это СЛОВО.