Маска Ктулху - Дерлет Август Уильям. Страница 32
Я вздрогнул, когда голос его вдруг смолк: настойчивый шепот Пола Таттла как-то гипнотизировал, убеждал меня гораздо сильнее власти самих слов. Где-то глубоко, в тайниках моего рассудка, отозвался некий аккорд — мнемоническая связка, которой я не мог пренебречь, но не мог и проследить ее: она вызывала ассоциации с беспредельной древностью, словно космический мост, уводящий в иное место и время.
— Вроде все логично, — наконец опасливо вымолвил я.
— Логично! Хэддон, все так и есть — не может не быть! — воскликнул он.
— Допустим, — сказал я. — Ну и что?
— А если это так, — с горячностью продолжил он, — получается, что мой дядя Амос дал обещание подготовить пристанище к возвращению Хастура из тех пределов открытого космоса, где тот сейчас заточен. Где это пристанище, каким именно может оказаться такое место, меня до сих пор не очень занимало, хоть я, возможно, и способен догадаться. Но сейчас не время для догадок, и все же, судя по другим имеющимся свидетельствам, кое-какие умозаключения вполне допустимы. Первейшее и важнейшее — само по себе явление двойной природы: ergo [35], что-то непредвиденное предотвратило возвращение Хастура при жизни моего дядюшки, однако себя проявило некое другое существо. — Он взглянул на меня с нехарактерной для него открытостью и без малейшей нервозности. — Что же до улик такого проявления, я бы предпочел их сейчас не касаться. Достаточно сказать, что, я полагаю, доказательства у меня есть. Итак, возвращаюсь к первоначальной посылке… Среди дядиных пометок на полях две или три особенно примечательные — в «Тексте Р’льеха»; и впрямь, в свете того, что нам уже известно или можно оправданно предположить, эти записи крайне зловещи и угрожающи.
На этих словах он раскрыл древнюю рукопись и обратился к началу повествования.
— Смотрите внимательно, Хэддон, — сказал он, и я поднялся с места и склонился над ним, глядя на паутину почти неразборчивого почерка, в котором узнал руку Амоса Таттла. — Видите подчеркнутую строку в тексте: «Ф’нглуи мглв’наф Ктулху Р’льех вга’нагл фхтагн», — а дальше написано дядиной рукой: «Его приспешники готовят путь, и он больше не видит снов? (ЖИ: 2/28)», и далее дописано относительно недавно, если судить по дрожи пера, — вот, единственное сокращение: «Инс!» Очевидно, не переведя текста, смысла надписи не постичь. Впервые увидев эту запись, я и впрямь ничего не понял и обратился к тому, что значится в скобках. Вскоре мне удалось расшифровать ее: сноска отсылала меня к популярному журналу «Жуткие истории» — к номеру за февраль 1928 года [36].
Пол открыл журнал рядом с бессмысленным текстом, частично накрыв строки, которые у меня на глазах уже окутывались жутью таинственных веков. Под рукой Таттла теперь лежала первая страница рассказа, настолько очевидно относившегося к этой невероятной мифологии, что я невольно вздрогнул от изумления. Из-под ладони Пола выглядывал заголовок: Г. Ф. Лавкрафт, «Зов Ктулху». Но Таттл не задержался на первой странице; он перелистывал журнал, пока не углубился в рассказ. Где-то в середине он сделал паузу, и моему взору открылась та же неразборчивая строка, что в невероятно редком «Тексте Р’льеха», на котором покоился журнал, была выведена корявым почерком Амоса Таттла. Абзацем ниже приводился, судя по всему, перевод с неведомого языка «Текста»: «Дома в Р’льехе мертвый Ктулху ждет, видя сны».
— Вот вам и отгадка, — с некоторым удовлетворением подвел итог Таттл. — Ктулху тоже ждал часа своего нового появления — сколько эпох, узнать никому не дано. Но дядя усомнился, действительно ли Ктулху по-прежнему ждет и видит сны, а потому записал и дважды подчеркнул те буквы, которые могут значить только одно: «Инсмут!» Все это, вместе с той мерзостью, на которую отчасти намекает вот эта откровенная история, таящаяся под вывеской художественного вымысла, открывает нам просторы немыслимого ужаса, вековечное зло.
— Господи боже! — невольно воскликнул я. — Но вы не считаете, что эта фантазия сейчас воплощается?
Таттл обернулся и бросил на меня до странности чужой взгляд.
— Что я считаю, Хэддон, значения не имеет, — мрачно ответил он. — Но вот что мне самому очень бы хотелось знать: что произошло в Инсмуте? Что происходило там последние десятки лет, отчего люди его избегают? Почему этот некогда процветавший порт впал в запустение, почему часть домов брошена, а недвижимость в городке практически ничего не стоит? И чего ради правительственные агенты квартал за кварталом взрывают прибрежные постройки, дома и склады? И наконец, зачем, во имя всего святого, подводную лодку отправили торпедировать участки открытого моря за Рифом Дьявола на выходе из гавани Инсмута?
— Я ничего об этом не знаю, — ответил я.
Но он не обратил внимания; голос его, неуверенный и дрожащий, стал чуть громче:
— Я могу вам сказать, Хэддон. Все так, как написал мой дядя Амос: Великий Ктулху восстал вновь!
Какой-то миг я потрясенно молчал. Затем промолвил:
— Но ведь он ждал Хастура…
— Именно, — четко, как настоящий ученый, согласился со мной Таттл. — В таком случае мне бы хотелось знать, кто или что ходит в глубине земли под домом в те темные часы, когда взошел Фомальгаут, а Гиады склонились на восток.
3
После этих слов Таттл резко сменил тему. Принялся расспрашивать о моих делах, о практике и в конце концов, когда я уже собрался откланяться, стал уговаривать меня остаться на ночь. На это я, подумав, согласился — правда, без особой охоты, — и он сразу вышел приготовить мне комнату. Я воспользовался случаем и более тщательно осмотрел его рабочий стол: нет ли здесь «Некрономикона», пропавшего из библиотеки Мискатоникского университета. На столе книги не было, но, подойдя к полкам, я сразу ее обнаружил. Едва я успел снять том, чтобы удостовериться, оригинал ли это, в комнату вошел Таттл. Бросил быстрый взгляд на книгу у меня в руках и слегка улыбнулся.
— Не могли бы вы, Хэддон, захватить ее с собой к доктору Лланферу завтра утром, когда будете уходить? — как бы между прочим сказал он. — Я уже переписал весь текст, и она мне больше не нужна.
— С радостью, — ответил я, подумав: хорошо, что дело можно уладить так быстро.
Вскоре я удалился в приготовленную комнату на втором этаже. Пол проводил меня до двери и замялся на пороге, будто словам, готовым сорваться с языка, не было позволено покидать его уст; прежде чем уйти, он еще раз или два обернулся ко мне, пожелал спокойной ночи и в конце концов вымолвил то, что не давало ему покоя:
— Кстати… Если вы ночью что-либо услышите, Хэддон, не тревожьтесь. Чем бы то ни было, оно безвредно… пока.
И лишь когда он ушел, а я остался один, на меня снизошло осознание того, что и как он мне сказал. Стало понятно: этим подтверждались те дикие слухи, что наводняли Аркхем, и Таттл говорил со мной вовсе не без страха. Задумавшись, я медленно разделся и облачился в пижаму, которую Таттл разложил для меня на кровати; разум мой ни на миг не отклонялся от мыслей о зловещей мифологии древних книг Амоса Таттла. Я никогда не принимаю скоропалительных решений, а сейчас и подавно не склонен был размышлять быстро. Несмотря на очевидную нелепость измышлений, мифологическая конструкция все же была выстроена недурно и заслуживала не просто мимолетного внимания. К тому же мне было ясно, что Таттл более чем наполовину убежден в ее истинности. Уже этого одного хватало, чтобы задуматься, ибо прежде Пола Таттла всегда отличало тщание в исследованиях, а его опубликованные труды никогда не подвергались критике за неточности даже в малых деталях. Стало быть, я, по крайней мере, готов был допустить: у мифологической структуры, очерченной для меня Полом Таттлом, имелись некие основания. Что же до ее истинности или ошибочности, разумеется, тогда я еще не мог принять ее рассудком: ибо стоит человеку сознательно допустить или отвергнуть возможность чего-либо, впоследствии ему вдвойне — нет, втройне — сложнее будет избавиться от своего умозаключения, каким бы пагубным оно ни оказалось.