Маска Ктулху - Дерлет Август Уильям. Страница 38

Я понял, что недолго смогу противостоять этой изматывающей нервы какофонии птичьего пения.

Не проспал я и часа, как меня, все так же совершенно измученного, поднял телефонный звонок. Я встал и снял трубку, недоумевая, что понадобилось от меня в такую рань и кто это вообще звонит. Я промычал в трубку сонное «алло».

— Хэрроп?

— Да, это Дэн Хэрроп, — ответил я.

— Мне надо тебе кой-чего сказать. Ты слушаешь?

— Кто это? — спросил я.

— Слушай меня, Хэрроп. Если хочешь себе добра, убирайся отсюдова — и чем скорее, тем лучше!

Не успел я выразить свое изумление, трубку положили. Я все еще был не в себе от недосыпа. Немного постояв, положил трубку и я. Голос мужской, грубый и старый. Явно сосед: телефон звонил так, когда номер набирал кто-нибудь из местных, а не с коммутатора.

Я уже был на полпути к своей импровизированной постели в гостиной, когда аппарат затрезвонил снова. Хоть на сей раз звонили не мне, я быстро вернулся. На часах было шесть тридцать, и солнце только что вышло из-за холма. Эмма Уэйтли звонила Лавинии Хок.

— Винни, ты их ночью слышала?

— Ох, царю небесный, конечно же! Эмма, ты думаешь, это?..

— Даже не знаю. Это что-то ужасное… Не слыхала такого с тех пор, как Абель ходил прошлым летом в леса. Целую ночь Вилли и Мэйми спать не давали. Боязно мне, Винни.

— Да и мне. Господи, неужто опять начнется?

— Тише, Винни. Кто знает, может, слушает кто…

Телефон не умолкал все утро, все разговоры вертелись вокруг одного. Вскорости меня осенило, что соседи столь возбуждены не чем иным, как козодоями и их неистовыми ночными воплями. Эти крики меня раздражали, но мне вовсе не приходило в голову считать их необычными. Однако, судя по тому, что я подслушал, такое настойчивое пение птиц было не только необычным, но и зловещим. Суеверные страхи соседей словами выразила Хестер Хатчинс, когда рассказывала о козодоях своей двоюродной сестре, звонившей из Данвича, что в нескольких милях к северу.

— Холмы опять сегодня ночью разговаривали, Флора, — говорила она приглушенно, но взволнованно. — Всю ночь их слышала, спать совсем не могла. Ничегошеньки больше не слышно, одни козодои, сотни и сотни — и вот так целую ночь. Из распадка Хэрропа кричали — да так громко, будто прям у тебя на крыльце сидят. Так и метят душу чью-нибудь поймать — совсем как тогда было, когда Бенджи Уилер помер, и сестрица Хок, и Кёртиса Бегби жена, Энни. Уж я-то знаю, знаю — меня не проведешь. Кто-то умрет, и очень скоро, вот помяни мое слово.

Определенно странное суеверие, подумал я. Тем не менее на следующий вечер, после тяжелого дня — хлопот у меня было столько, что не до расспросов соседей, — я твердо решил послушать козодоев внимательнее. Я уселся в темноте у окна кабинета: свет зажигать не пришлось, ибо до полнолуния оставалось каких-то три дня и всю долину заливало то бело-зеленое сияние, которое и есть странное свойство лунного света. Задолго до того, как ночная мгла накрыла распадок, она овладела лесистыми холмами вокруг, и первые неумолчные крики козодоев понеслись из темных чащ. До того как их голоса зазвучали, я отметил до странности мало обычных вечерних птичьих песен; лишь несколько совиных теней взмыло спиралями в темнеющее небо, пронзительно крича, и спикировало вниз в захватывающем дух падении, с каким-то особым гудением проносясь над самой землей. Но стоило пасть темноте, как их вовсе не стало видно и слышно, и один за другим начали кричать козодои.

Тьма постепенно вторгалась в долину, и козодои следовали за нею. Не оставалось никаких сомнений: они спускались с холмов на своих бесшумных крыльях именно к тому дому, где сидел я. Я видел, как прилетел первый: темный комочек в лунном свете опустился на крышу дровяного сарая; буквально через несколько мгновений за ним последовала другая птица, потом еще одна, еще и еще. Вскоре я уже видел, как они садятся на землю между сараем и домом, и знал, что вся крыша самого дома уже занята ими. Они сидели даже на каждом столбике забора. Я насчитал больше сотни, потом сбился — я не успевал следить за их передвижениями, ибо некоторые, насколько я видел, беспокойно перелетали с места на место.

И ни на минуту их крики не умолкали. Раньше я считал крик козодоя милым ностальгическим звуком — но не теперь. Окружив дом, птицы производили невообразимо дьявольскую какофонию; хотя голос козодоя, слышимый издалека, кажется мягким и приятным, тот же голос, доносящийся прямо из-под окна, невероятно жёсток и шумен — это помесь вопля и рассерженного стрекота. Усиленные во множество раз, крики действительно могли свести с ума; они раздражали меня настолько, что через час такой музыки — повторявшей ночной концерт накануне — я решил прибегнуть к вате, заложенной в уши. Это принесло лишь частичное облегчение, однако при общем изнурении после предыдущей бессонной ночи мне как-то удалось уснуть. Последней мыслью моей перед тем, как сон меня одолел, было: я должен без задержек завершить здесь все свои дела, если не хочу окончательно рехнуться от беспрестанного птичьего пения, ибо козодои, по всей видимости, намерены слетаться сюда с холмов каждую ночь, пока не минует их сезон.

Проснулся я перед зарей; усыпляющее действие усталости закончилось, но козодои кричать не перестали. Я сел на кушетке, потом встал и выглянул в окно. Птицы по-прежнему сидели во дворе, хоть и несколько передвинулись прочь от дома: их уже было не так много. На востоке тлел слабый намек на зарю, и там же, заменяя собою закатившуюся луну, горели утренние планеты — Марс довольно высоко поднялся в восточные небеса, а Венера и Юпитер менее чем в пяти градусах над восточным горизонтом пылали своим божественным великолепием.

Я оделся, приготовил себе кое-какой завтрак и впервые решил взглянуть, что за книги собрал у себя в доме Абель. Я уже мимоходом заглядывал в раскрытую книгу на столе, но ничего в ней не понял, поскольку ее, очевидно, напечатали шрифтом, имитировавшим чей-то на редкость неразборчивый почерк. Более того, касалась она неких совершенно чуждых мне материй, которые представлялись самыми настоящими фантазиями чьего-то одурманенного наркотиками мозга. Остальные книги брата, как вскоре выяснилось, были сходного с ней содержания. Приветливо выделялась лишь подшивка «Альманаха старого фермера» [38], но то было единственное знакомое мне издание. Хотя я отнюдь не был плохо начитан, признаюсь в ощущении полнейшей отчужденности перед библиотекой брата — если это чувство вообще можно как-то назвать.

И все же поверхностный осмотр шкафов снова заставил меня уважать Абеля, ибо его способности в том, что касалось языков, определенно превосходили мои, если он действительно мог прочесть все те тома, которые собрал. Книги были на нескольких языках, судя по их названиям, которые по большей части ничего для меня не значили. Я припомнил, что слышал кое-что о книге достопочтенного Уорда Филлипса «Чудеса магии на обетованной земле Новой Англии», но о таких трудах, как «Cultes des Ghoules» графа д’Эрлетта, «De Vermis Mysteriis» д-ра Людвига Принна, «Ars Magna et Ultima» Луллия [39], «Пнакотикские рукописи», «Текст Р’льеха», «Unaussprechlichen Kulten» фон Юнца и многих других, им подобных, я не слыхал никогда. Мне, честно говоря, не пришло в голову, что в этих книгах может таиться ключ к исчезновению брата, пока я к концу того же дня не предпринял кое-каких попыток расспросить соседей в надежде добиться большего, нежели люди шерифа.

Сначала я отправился к Джайлзам, жившим среди холмов где-то в миле к югу от братнина дома. Приняли меня там ничуть не ободряюще. Эбби Джайлз, высокая сухопарая женщина, увидела меня из окна и отказалась выходить к дверям, качая головой. Пока я стоял во дворе, раздумывая, как убедить ее, что я не опасен, из хлева торопливо вышел ее муж. Ярость в его взгляде несколько сбила меня с толку.

— Чего тебе надо здесь, чужак? — спросил он.