Переплет 13 (ЛП) - Уолш Хлоя. Страница 11

— Это потому, что я не из Корка, — ответил я, не в силах удержаться от того, чтобы протянуть руку и пригладить прядь ее волос. — Я родился и вырос в Дублине, — услышал я свое объяснение, заправляя непослушный локон ей за ухо. — Я переехал в Корк с родителями, когда мне было одиннадцать.

— Итак, ты Даб, — заявила она, явно удивленная этой информацией. — Джекин.

Я посмеялся над термином и отбросил один из своих. — А ты Калчи.

— Мои двоюродные братья живут в Дублине, — сказала она мне.

— Ах, да?

— Клондалкин, я думаю, — ответила она. — А как насчет тебя?

— Черная скала.

— Саутсайд? — ее улыбка стала шире, глаза стали более внимательными. — Ты прекрасный парень.

— Я кажусь тебе прекрасным? — я поднял бровь

— Я не знаю тебя достаточно, чтобы сказать. — она пожала плечами

— Ну, я не такой, — добавил я, чувствуя себя неловко при мысли о том, что она вынесла упреждающее суждение обо мне.

Мне должно быть все равно. Черт, обычно меня это никогда не волновало. Так почему я дулся из-за этого сейчас?

— Я верю тебе, — ее тихий голос прорвался сквозь мои мысли. — Ты никогда не сможешь быть прекрасным.

— И почему это?

— Потому что ты ругаешься, как моряк.

— Да, в этом ты, наверное, права, — я рассмеялся над ее рассуждениями

Она засмеялась вместе со мной, но быстро остановилась и застонала, схватившись за виски. Сожаление вспыхнуло во мне.

— Мне жаль, — сказал я ей, теперь твердым и немного тоном.

— За что? — прошептала она, казалось, наклоняясь ближе, когда она прикусила нижнюю губу.

— Что я причинил тебе боль, — честно ответил я.

Господи, мой голос даже не звучал так, как будто он принадлежал мне. Это было напряженно … грубо.

Я прочистил горло и добавил:

— Это больше не повторится.

— Ты обещаешь?

Ну вот, она снова взялась за обещания.

— Да, — сказала я, теперь уже хриплым тоном. — Я обещаю.

— Боже, — простонала она, теперь морщась. — Все будут смеяться надо мной.

Эти слова, это маленькое, блять, предложение пробудили к жизни какие-то странные, чертовы эмоции, которых я раньше не испытывал.

— Мне так стыдно, — продолжала бормотать она, опустив глаза. — Обо мне будет говорить вся школа.

— Посмотри на меня.

Она этого не сделала.

— Эй — я сделал паузу и приподнял ее подбородок большим и указательным пальцами. Как только я убедился, что снова привлек ее внимание, то продолжил: — Никто не скажет о тебе ни слова.

— Но они все видели меня.

— Никто не собирается открывать рот по этому поводу, — понимаю, что мой тон граничит с гневом, я сбавил его и попробовал снова. — Ни команда, ни тренер, ни кто-либо еще. Я им не позволю.

— Ты им не позволишь? — она моргнула в замешательстве.

— Да, — подтвердил я кивком. — Я им не позволю.

— Ты обещаешь? — прошептала она, и крошечная улыбка тронула ее распухшие губы.

— Да, — хрипло ответил я, чувствуя, что отдал бы все гребаные обещания в мире, только чтобы эта девушка почувствовала себя лучше. — Я прикрою тебя.

— Нет, ты завладел моей головой, — прохрипела она. Она посмотрела на свое тело и вздохнула. — На самом деле, я думаю, что ты разрушил все во мне.

Спасибо, черт возьми, за это, потому что ты прямо сейчас разрушаешь меня целиком, подумал я про себя.

Господи, откуда, черт возьми, это взялось? Отбросив эту мысль, я остановился на более безопасном:

— Я попрошу своих людей позвонить вашим людям, чтобы обсудить законопроект, — прокомментировал вместо этого.

Это вызвало у нее улыбку, настоящую улыбку, не застенчивую или маленькую. Это была мегаваттная улыбка, честное слово.

Она была просто чертовски хорошенькой.

Я ненавидел это слово, «хорошенькая» — это слово для слабаков, употребляемое женщинами и пожилыми людьми, но именно такой она и была.

Черт возьми, у меня было чувство, что ее красивое лицо будет запечатлено в моем сознании на очень долгое время. Но по-настоящему меня поразили эти огромные глаза, и у меня возникло безумное желание погуглить таблицы цветов глаз, чтобы понять, какой гребаный синий цвет у нее в глазах.

Я сделаю это позже, решил я. Жутко или нет, мне нужно было знать.

— Итак, — я попытал счастья, спросив, — это твой первый день?

Она снова кивнула, улыбка слегка дрогнула.

— Как у тебя дела?

Легкая улыбка приподняла ее губы:

— Все шло просто отлично.

— Правильно, — я съежился. — Еще раз извини.

— Все в порядке, — прошептала она, изучая мое лицо своими большими глазами. — И ты можешь перестать извиняться сейчас. Я верю тебе.

— Ты мне веришь?

— Да. Она кивнула, затем резко выдохнула. — Я верю тебе, когда ты говоришь, что это был несчастный случай, — выдавила она. — Я не думаю, что ты намеренно причинил бы кому-то боль.

— Что ж, это хорошо, — понятия не имел, почему она думает иначе, но я не собирался допрашивать девушку. Не тогда, когда я наполовину покалечил ее. — Потому что я бы не стал.

Она снова замолчала, отстраняясь от меня, и я обнаружил, что ломаю голову, что бы такое сказать. У меня не было объяснения, почему я хотел, чтобы она разговаривала со мной. Думаю, я мог бы свести это к необходимости держать ее в сознании. Но в глубине души я знал, что причина не в этом. Роясь в своем мозгу, чтобы найти, что сказать, я выпалил:

— Тебе холодно?

— А? — она посмотрела на меня с сонным выражением лица.

— Холодно, — повторил я, сопротивляясь желанию провести руками вверх и вниз по ее рукам. — Тебе достаточно тепло? Должен ли я принести тебе одеяло или что-то в этом роде?

— Я …, — она сделала паузу и посмотрела на свои колени. Слегка вздохнув, она снова посмотрела мне в лицо и сказала:

— Я на самом деле горячая.

— Абсолютно чертовски точная оценка.

Крайне неуместный ответ сорвался с моих губ прежде, чем я успел отфильтровать себя. Я быстро последовал за этим, прикоснувшись к ее лбу, моя жалкая попытка проверить ее температуру, а затем торжественно кивнул:

— Ты определенно горячая.

— Я же говорила тебе. — Ее большие глаза были широко раскрыты и пристально смотрели на меня. — Я действительно, действительно горячая.

Бог.

Черт.

— Итак, — небрежно бросил я, пытаясь отвлечься от своих своенравных мыслей. — В каком ты классе?

Пожалуйста, скажи «пятый год».

Пожалуйста.

Пожалуйста.

Пожалуйста, боже, сделай так, чтобы она сказала «пятый год».

— Третий год.

Да, и это было так.

Она была на третьем курсе.

И вот так я наблюдал, как мой пятиминутный сон выплывает из окна.

К черту. Мою. Жизнь.

— А как насчет тебя? — спросила она тогда мягким и сладким голосом.

— Я на пятом курсе, — сказал я ей, отвлеченный внезапным и заметным приступом разочарования, охватившим меня. — Мне семнадцать и две трети

— И две трети, — хихикнула она. — Трети важны для тебя или что-то в этом роде?

— Теперь да, — пробормотал я себе под нос. Смиренно вздохнув, я посмотрел на нее и объяснил — Я должен быть на шестом курсе, но я повторил шестой класс, когда переехал в Корк. В мае мне исполнится восемнадцать.

— Эй, я тоже!

— Ты тоже что? — я спросил осторожно, стараясь не обольщаться, но это было трудно сделать, когда она сидела так близко.

— Я повторила урок в начальной школе.

— Да? — Я выпрямился, луч надежды зажегся во мне. — И сколько тебе тогда лет?

Пожалуйста, будь семнадцатилетней.

Пожалуйста, черт возьми, брось мне кость и скажи, что тебе семнадцать.

— Мне пятнадцать.

К черту мою удачу.

— Я не могу представить, какие дроби для шестнадцати лет в марте. Она нахмурилась на мгновение, прежде чем добавила: — Я плохо разбираюсь в математике, и у меня болит голова.

— Десять двенадцатых, — мрачно отчеканил я.

Тьфу. Просто охуенно. В мае мне исполнится восемнадцать, а ей еще десять месяцев будет шестнадцать.