Жесткая посадка - Лезер (Лизер) Стивен. Страница 23

«Кожаная куртка» наклонился и приставил к его горлу нож.

— Если я надрежу здесь, через минуту ты сдохнешь, — прошипел он.

— Не надо, пожалуйста! — выдохнул Нелсон. — Мой бумажник... в пиджаке.

— Деньги нам не нужны.

— Машина... Возьмите машину. Вот ключи...

«Кожаная куртка» прижал лезвие к щеке Нелсона и полоснул по коже. Его обожгла боль, по лицу заструилась теплая кровь.

— Заткнись и слушай, — произнес мужчина, почти вжавшись губами в его ухо. — Слышал о деле Карпентера?

Нелсон кивнул. Речь шла о совместной операции отдела по борьбе с наркотиками и управления таможенных пошлин и акцизных сборов. Ему предстояло выступить в качестве эксперта и подтвердить показания, записанные на пленку двумя тайными агентами. Требовалось доказать, что записи не фальсифицированы и голоса на них действительно принадлежат Джералду Карпентеру и агентам.

— Ты откажешься от дачи показаний, — прохрипел «кожаная куртка». — Соври, что болен, потерял память, говори что хочешь, но если появишься в суде, мы вернемся и закончим свою работу. Тебе ясно?

— Они догадаются, что меня заставили...

Мужчина со всей силы ударил его по ребрам. У Нелсона хрустнула кость, и половину тела пронзила боль. Он закричал, но человек с ножом зажал ему рот.

— Я очень плохой парень, но у меня есть дружки, которые еще хуже, — усмехнулся он. — Они спят и видят, как бы поближе познакомиться с твоей женой. Миссис Нелсон — очаровательная женщина, у нее такие замечательные волосы. Мои дружки даже засомневались, натуральная ли она блондинка. Им не терпится проверить. Тебе понравится, если твою жену изнасилуют? Брак уже не будет столь приятен, верно?

На глаза Нелсона навернулись слезы, но не от боли, а от сознания своей беспомощности. В последний раз такое происходило с ним в девять лет, когда двое старшеклассников отбирали у него деньги на школьные обеды. Нелсон тогда был слишком напуган, чтобы пожаловаться родителям, и боялся, что, узнав, старшие ребята сделают с ним что-нибудь ужасное, поэтому платил им каждую неделю. Он начал красть мелочь из карманов в раздевалке и кормился на эти деньги. Нелсон никому и никогда об этом не рассказывал. Ни родителям, ни учителям, ни жене. Долгие годы он хранил эту тайну, но теперь, лежа на холодном полу с окровавленной щекой и ножом у горла, испытывал то же чувство стыда и отвращения к себе.

— Мы знаем, где ты живешь. Гари. Нам даже известно, где твоя жена выгуливает собаку. Попробуешь трахнуть нас, мы трахнем тебя.

«Кожаная куртка» убрал руку от его губ. Нелсон судорожно втянул в себя воздух. Каждый вдох был мучением — концы сломанного ребра ходили ходуном, — но его переполняла благодарность, что он жив и его не собираются убить.

— Если понял, просто кивни, — велел мужчина, ткнув ножом в затылок Нелсона.

Тот кивнул.

* * *

Шеферд проснулся рано. Его безумно раздражало отсутствие часов. Их все еще держали в судебной экспертизе, и Шеферд не знал, когда ему их вернут, если вернут вообще. Сосед Ли похрапывал внизу. Шеферд взглянул в зарешеченное окно. Он смог разглядеть лишь полоску серого неба. Казалось странным, что всего в нескольких милях отсюда находится центр Лондона. Пабы, магазины, футбольные стадионы — все, что раньше подразумевалось само собой, теперь не существовало. Ему хватило бы полчаса, чтобы добраться до жены и сына.

Шеферд подумал, каково приходится тем, кто отбывает пожизненное заключение и никогда не выйдет на свободу. Наверное, тюрьма свела бы его с ума. Как и Джастин Давенпорт, он направил бы все силы и энергию на то, чтобы вырваться на волю. Никто не заставил бы его примириться с мыслью, что остаток жизни он проживет по чужой указке. Очевидно, Ллойд-Дэвис была права, утверждая, что военная служба готовит человека к тюрьме: общее питание, строгий распорядок дня, жесткая дисциплина, необходимость повиноваться и выполнять приказы, даже самые нелепые, — все это живо напомнило Шеферду армию. Но существовала большая разница между солдатами и заключенными тюрьмы Шелтон — свобода выбора. Шеферд мечтал об армии с тех пор, как вместе с тремя школьными приятелями заглянул в помещение вербовочного пункта, чтобы переждать дождь. Промокшие до нитки, они сидели в зале с пакетиками чипсов и смотрели рекламный ролик. Друзья смеялись и резвились, но Шеферд не отрывал взгляда от экрана. Родители хотели устроить его в университет. Они видели его адвокатом или доктором, солидным человеком, которым будут гордиться перед соседями, и когда он явился домой с пачкой армейских брошюр, пришли в ужас. Отец с матерью пытались отговорить сына, но он даже не стал дожидаться выпускных экзаменов и завербовался в армию.

На службе Шеферд старался стать лучшим из лучших и два раза проходил отборочные курсы САС ^[3], пока его не взяли. То, что ему пришлось потом пережить, не могло сравниться ни с какой тюрьмой, но это был его выбор. Он сам выбирал свою жизнь — не важно, хорошо или плохо, — и в любой момент мог все бросить и уйти. Потом он действительно ушел, и тоже сам, хотя в то время на него повлияли просьбы жены. Но в Шелтоне люди не имели выбора. Именно поэтому тюрьма была таким страшным наказанием — не из-за скверных условий и плохой еды, даже не из-за людей, а от отсутствия выбора. Он просто не существовал, или его определяли другие. Верхняя койка или нижняя? Чай или кофе? Вегетарианский обед или стандартный? Выбор без выбора. Шеферд и теперь находился в тюрьме по собственной воле. Он мог отказаться от работы и спать в теплой постели вместе со Сью, а не торчать на жесткой койке в компании с головорезом-расистом. Но если бы у него отняли право выбора, Шеферд не вынес бы этого. Он пошел бы на все, лишь бы отсюда выбраться.

Шеферд сел, недовольный тем, куда завели его мысли. У Джералда Карпентера тоже была семья, и ему грозило пожизненное заключение. Шеферду хватило двух дней, чтобы понять, что это такое — остаться здесь на десять или двадцать лет. А Карпентер уже давно рвется на свободу и готов заплатить за это любую цену. Он не остановится и перед убийством. Шеферд помассировал ладонью шею, на которой напряглись твердые, как стальные тросы, сухожилия. Сумел бы он сделать то же самое? Убивать ему приходилось — на его счету уже пять трупов, — но это в бою, в пылу сражения, перед лицом врага. Не каждая битва справедлива и почетна, но там солдат встречается с солдатом: если не убьешь ты, убьют тебя. А сможет ли он хладнокровно убить другого человека, если на кон поставлена его личная свобода?

Шеферд спрыгнул с койки и начал отжиматься от пола. Он сконцентрировался на дыхании и ритме и скоро весь покрылся потом. Шеферд увеличил темп и через пару минут уже не думал ни о чем, кроме физических усилий, боли в мышцах, напряжения в пальцах и крови, циркулировавшей по венам. Двадцать. Тридцать. Сорок. Пятьдесят. Он остановился на шестидесяти, хотя могбы продолжать дальше, и перешел на укрепление пресса, разрабатывая сначала левый бок, затем правый. Вскоре он перевернулся на живот и отжался еще пятьдесят раз.

— Черт! Чем скорее тебя пустят в спортзал, тем лучше, — сказал Ли.

Он смотрел на Шеферда, приоткрыв один глаз.

— Извини, Джейсон, — произнес Шеферд.

Невозможность уединиться — один из самых неприятных моментов в тюрьме. В одиночестве он оставался лишь в крошечном сортире, где имелась тонкая пластиковая дверь, но и она не мешала соседу по камере слышать все отправления его организма. С тех пор как он попал за решетку, рядом с ним всегда были какие-то люди. Шеферд обещал себе, что, оказавшись на свободе, сразу отправится куда-нибудь за город. Например, в Брекон-Биконс, где находился лагерь САС. Раньше он ненавидел все эти сельские пейзажи и унылые холмы, тяжелый секущий дождь, который насквозь пропитывал одежду и до костей пробирал холодом, ледяную воду протоков и ручьев, хлюпавшую в ботинках, ветер, обжигавший щеки и лицо. Но теперь отдал бы все, чтобы оказаться на просторе и вдохнуть чистый воздух, не прошедший через сотни чужих легких.