Полюбить Джоконду - Соловьева Анастасия. Страница 13

— Саня! — остановил меня Макар. — Мы не филиал Лубянки. Ты, я вижу, все пытаешься мне поведать про каких-то бандитов. Я тебе отвечу: у нас мебельный комбинат. И в нашу задачу не входит их ловля. Но мы их можем обслужить: стол, стул, гроб. Итак, на шесть полных дней я заказываю в Швейцарии замок.

Я вышел от Макара. «Что делать? Есть частные детективы, есть целые агентства. Но выкладывать все перед незнакомым дядей… Да и стремно. Потом он еще и обернет это против тебя. Нужен свой человек». Поднимаясь по лестнице, я мучительно вспоминал: где, у кого есть такой детектив? Но ничего не шло на ум. Сзади послышался губановский топот. Я оглянулся: сияющий Губанов гнался за мной.

— В стиле модерн? — понял я.

— И прямо сейчас! — задыхаясь, подтвердил Губанов. — Я обещал, что наш специалист сейчас подъедет! Я, Алексан Василич, где только тебя не искал! Даже в туалете! Глядь — кабинка занята. Ну, думаю, ты там! И давай орать, как мартовский кот: Алексан! Алексан! Тут кабинка открывается… И знаешь кто выходит?!

— Ехать куда?

— Новый дом на Пятницкой…

На Пятницкой! Точно! Как я мог забыть?! На Пятницкой жил Витька Спиридонов — Спиридон, профессиональный сыщик! Мой школьный друг. Правда, дружить по-настоящему со Спиридоном было невозможно. Он постоянно за кем-то следил, вел какие-то тайные записи, которые сам же и шифровал непонятно от кого. Его «дипломат» с кодовым замком был всегда набит таинственными схемами и планами. Потом, после школы, Спиридон поступил в какой-то технический институт. Закончил его, тут и перестройка — и он воплотил свою детскую страсть: стал профессиональным частным сыщиком. И работает им сейчас. Мы давно уже не общались, но я иногда встречал кого-нибудь из класса, и те неизменно сообщали мне про Спиридона.

— Выезжаю! — Я выхватил папку с заказом и рванул к машине на радость Губанову.

От Таганки до Пятницкой рукой подать. Но я опять угодил в пробку. Я стоял на мосту и уже видел впереди в серой дымке старинные пятницкие кварталы, где прошли мое детство и юность. И вдруг я вспомнил, что дом Спиридона-то давным-давно снесли. Уже в десятом классе Спиридон ездил с какой-то окраины. Он не хотел менять школу перед выпуском. С какой же окраины? Я вынул телефон и набрал 009.

— Вы позвонили в платную справочную службу московской…

— Я хочу узнать телефон частного лица, — начал я.

— Его адрес?

— Если б знал я адрес…

— Хоть примерно.

— Нет.

— На нет и суда нет. — Девушка отключилась.

Я постепенно съехал с моста, и пятницкие кварталы исчезли с горизонта. Кто может знать о Спиридоне? В последнем классе он, шел я по следу, сблизился с Глинской. Как ее звали? Лена? Аня?

Вроде бы Аня. И кто-то рассказывал потом, что они даже поженились. Кто ж рассказывал? Ну да, сама же Глинская и рассказывала — я случайно встретил ее около Суриковского института. И потом я ее встречал, когда уже работал в «Мебели». И Глинская опять что-то говорила про Спиридона. Где она живет — я примерно знал. Раз, еще в детстве, я был у нее на дне рождения. И запомнил ее трехэтажный дом, последний этаж. Но это был старый дом.

Петляя в Лаврушинском переулке, я боялся не увидеть или увидеть на его месте что-то новое, офисно-ресторанное. Наконец, въехал во двор и остановился. В глубине двора стоял такой же желтоватый, как и в памяти, трехэтажный старый дом. Я не спеша закрыл машину и точно с опаской начал подниматься по ступенькам. «Конечно, они давно отсюда съехали, — носилось у меня в голове. — Все — на Спиридоне ставим крест. И что тогда? Но может быть, хоть кто-нибудь из ее родни тут остался».

Я поднялся на последний этаж. На широкой площадке было три двери. Я позвонил в первую. На лестнице и за дверью повисла гробовая тишина. Я постоял и уже собрался звонить в следующую, как дверь открылась. На пороге стояла Глинская…

Она стояла и молча глядела на меня. И я тоже молчал. Только сейчас я вдруг понял, почему я встречал ее на улице, а она всегда мне рассказывала про Спиридона.

— Я Спиридона ищу, — словно оправдываясь, молвил я. — То есть Витьку. Витю.

Глинская отступила, пропуская меня, и я вошел в кромешную тьму коридора.

Однако открытие это не удивило меня. Конечно, подспудно я это понимал, чувствовал. Но мне всегда было некогда подумать, сосредоточиться. Мне всегда было не до того.

В конце коридора раскрылась дверь — там, в светлом проеме, неподвижно стояла Глинская. Я двинулся на свет и вошел в неожиданно высокую, громадную комнату, но всю тесно и как попало заставленную старой мебелью, узкие проходы между которой вели куда-то. За окнами совсем близко качались голые ветви деревьев. От них в комнате было сумрачно и неподвижно. Мне подумалось, что здесь очень легко впасть в мечтательность и предаться одним лишь воспоминаниям. И ошибся.

Я снял пальто и озирался, ища место, куда бы его деть. Глинская подошла и бережно, точно ребенка, обхватила его, принимая. И вдруг, вскинув лицо, стала как-то торопливо, радостно и жалко глядеть мне в глаза.

— А где же Спиридон? — Я невольно отвел взгляд. Мне было нечем ей ответить.

— Сюда иди, пожалуйста.

Я пошел за ней между комодов, гардеробов, свернул направо и очутился в уютном закутке среди книжных шкафов с круглым столом под бордовой плюшевой скатертью.

— У тебя что-то случилось? — спросила Глинская, когда мы сели.

— Да.

— Понятно. Виктора теперь долго не будет. Он в Пензе. Там очень запутанное дело…

— А можно с ним связаться? Может, он хотя бы посоветует кого-нибудь.

— Он посоветует меня, — улыбнулась Глинская. — Мы давно работаем вместе.

— Да ты что?! — не поверил я. — Ты — сыщик?!

— Еще какой! А я же тебе говорила. Ты не удивился тогда.

— Я думал, ты так…

— С тобой случилось или с Леонардой? Говори.

— Ты знаешь о Леонарде? И кто она, знаешь? — неприятно удивился я.

— Знаю. Я ведь сыщик. Что с ней случилось? Говори!

Но я не мог поверить, что Глинская — детектив. Тихоня Глинская!

— Мне нужно узнать про один фонд.

— Тебе или ей?

— Ей.

— Ясно. И что ей нужно узнать?

— Есть такой фонд «Обелиск»…

— «Обелиск» — известный фонд, — заметила Глинская. — Знаю.

— И ты знаешь, чем они занимаются?

— Кажется, — припоминала она, — сталинской эпохой. Реабилитация невинно пострадавших. Значит, Леонарда теперь хочет стать жертвой сталинских репрессий?

— Мы с Леонардой разошлись и даже не видимся. Ты все правильно говоришь. Но мне очень нужно знать, чем они действительно занимаются…

И я все подробно ей рассказал. Она слушала, задумчиво глядя мне в глаза. Мне не хотелось говорить про Лизу, но оказалось, без нее не обойтись. Я рассказал и про Лизу.

— Интересный человек этот Иннокентий, — задумалась Глинская. — Судя по твоему рассказу — эстетствующий фашист. А такие люди не мараются. Это унизило бы их достоинство.

— На это есть Карташов, — подсказал я.

— Все равно — нет. Скажем, под флагом изучения блокадного периода они угоняют машины, перекрашивают и продают — исключено. Здесь должны быть идейные соображения. И самое простое — Гришкин, скажем, дед служил в НКВД. Но думать, что они хотят поквитаться с ним за деда — глупо. Иннокентий выше мщения. Да еще какому-то Гришке. Смотри — Иннокентий появляется в последнем акте Лизиной трагедии, и, возможно, Карташов выполняет только разовое его поручение. Хотя так бывает очень-очень редко. Да и неподдельный трепет Карташова перед Иннокентием… Ты прав — Карташов сам на крючке. И теперь Иннокентию во что бы то ни стало понадобился Гришка. Ну, Карташов ладно — он опер. Лизу они поймали по случаю. Но Гришка?

Она замолчала, уставившись за окно. Ветви все так же качались.

— Значит, решение одно. Чтобы понять игру Иннокентия, мы должны принять условия его игры. То есть: Гришка теряет голову от Лизы и уходит из семьи. Лиза с Гришкой переезжают на квартиру Карташова…

— Как? — поперхнулся я не хуже Губанова.