След «Семи Звезд» - Лещенко Владимир. Страница 19

– Так вот, вернемся к нашей «Книге Семизвездья».

Упоминаний о ней не так много – десятка полтора всего наберется, если по совести.

Ее автором считается ученый монах Теобальд, бывший рыцарь и посланник Ватиканской курии. Есть легенда, что он сбежал сперва в Ливонию, а потом на Русь – тогда католическая церковь вообще переживала не лучшие времена: грызня пап, королей, епископов. Инквизиция опять же… Но так или иначе – на Русь она как-то попала!

А последние сведения гласят, что книга находилась в книжном собрании небезызвестного Брюса, которое было замуровано в подвале Сухаревой башни. Потом еще писали, что после ее сноса в тридцатые годы прошлого века оно попало в руки НКВД. Но это писалось, сами понимаете, когда, да еще в желтых газетах, – Николай Семенович махнул рукой. – Потому будем считать что достоверных свидетельств нет…

Книга подразделялась на две части. Первая – это записи тех, кто владел ею. Например, все того же Елисея Бомелия. Или патриарха Никона – тоже знаковая фигура. Утверждают, что там есть страницы, способные перевернуть наше представление об истории.

Кроме того, в ней содержались краткие выписки из не дошедших до нас книг, включая, может быть, и тех, что сгорели вместе с Александрийской библиотекой. Не забывайте – сей манускрипт побывал в руках многих истинных мудрецов.

«Сейчас он вспомнит библиотеку Ивана Грозного», – промелькнуло у завороженной Варвары.

– Есть мнение, что именно в ней указано место захоронения знаменитой либереи Ивана Грозного, – сообщил книжник. – Впрочем, эта библиотека – особая история, как и то, почему Иоанну Васильевичу вздумалось ее прятать.

А вторая часть книги – оригинальный текст Теобальда – это, собственно, и есть высшая магия, точнее, ее раздел, именуемый теургией, иначе – способами получить в свое распоряжение часть божественной силы. Причем, как говорят те, кто с книгой ознакомился, способы оные доступны даже и обычным людям. Простые и не требующие ничего вроде кровавых жертв и сверхсложных заклинаний.

– Вот даже как? – невольно почесал нос Савельев.

– Да, именно так, – подтвердил профессор. – И я бы не стал от этого отмахиваться, несмотря на весь мой материализм.

Допустим, что может быть проще паровой машины? А сколько времени потребовалось человечеству, чтобы ее придумать? И если на то пошло, первые примитивные паровые машины и даже роботы появились еще в Античности, но были забыты… Почему бы и тому, что мы именуем сверхъестественным, не быть таким вот забытым открытием? По сути, эта книга – итог тысячелетних наблюдений за природой и человечеством…

– Простите, Николай Семенович, – несмело, будто школьница, произнесла Варя. – Вот вы сказали, что последние упоминания о «Семизвезднике» связаны с именем Брюса…

– Да-да, – закивал ученый.

– А как же «Девичья игрушка» Баркова? Ведь она была написана через двадцать лет после смерти знаменитого фельдмаршала?

Профессор посмотрел на девушку так, словно она сказала такую несусветную глупость, что ни в какие ворота не лезла.

– Как вам не стыдно, сударыня? А я вас еще почитал серьезным ученым! Барков! Ха! Это вы «Оду Семи звездам» имеете в виду?

– Угу, – еле слышно произнесла покрасневшая, как маков цвет, Озерская.

– То-то, что «угу», – передразнил профессор. – Несомненная фальшивка! Нет такой оды ни в одном авторитетном списке «Девичьей игрушки»! Не-ет!

Он резко махнул рукой, разрубая невидимый гордиев узел:

– Ну что ж, молодые люди, не смею вас больше задерживать… – встав, Стрельцов смешно потер руки. – Тем более у меня заседание кафедры. Всего доброго. Надеюсь, смог быть полезным.

– Да, – вдруг нахмурился он. – Могу сказать лишь одно – если эта книга действительно имела отношение к смерти Монго, то, выходит, в ней есть тайны, которые убивают до сих пор. Это может показаться смешным, но я изучаю древние книги не первый год, и поверьте, иногда и впрямь сталкиваюсь с вещами, необъяснимыми с точки зрения здравого смысла…

– По-моему, очень умный дядька, – констатировала Варвара, когда они вышли из подъезда. – Приятно было послушать!

– Так-то оно так, но, кажется, мы даром потратили время, – буркнул Савельев.

«Да уж, – с непонятным раздражением подумал он. – Значит, поклонялись, садясь на каменный фаллос! Каким местом, да каким способом садясь – тот еще вопрос!»

– Не дуйтесь, Вадим. Это вам ужасно не идет. Кстати, я живу тут неподалеку. Не хотите заглянуть на чашку кофе? Я ведь ваша должница…

Вадим протестующе замахал руками.

– Пойдемте, пойдемте! С Прохором познакомлю…

Глава восьмая. Монахини

Вологда, зима 1758 г.

Под водочку да соленые огурчики малость отпустило. Хоть и принял немного, больше не для веселия, а здоровья ради. А то совсем невмоготу стало от мыслей.

– Я же пиит! – ожесточенно доказывал Прохору. – Ученый э-э-э, муж, а не шпынь [7] какой-то! Разумеешь?

– Р-разумею! – соглашался ворон, а сам с неодобрением косился на стакан, которым размахивал его приятель.

– Меня послали сюда не для того, чтобы всякие вздорные слухи проверять, но для пользы отечественной науки. Верно?

– Вер-рно!

– Вот и стану заниматься делом. Шутка ли, три монастыря осмотреть. Да в четвертый, если получится, нагрянуть.

– Нагр-рянуть!

– Да что ты, словно попугай, заладил?! – озлился поэт.

Прохор тоже осерчал: ах, ты, значится, так! Ну, погоди же, милок.

– Бр-росай водку жр-рать! – завопил он благим матом. – Завтр-ра р-работать!

– Ты чего? – опешил поэт, не ожидавший столь предательского удара от вещей птицы.

Ворон, как это частенько случалось, ответил иносказанием. Причем его же, Ивановыми, стихами:

– Ты думаешь, надобно-таки начать с Покровской обители? – усомнился поэт. – Хотя я и сам собирался туда наведаться. Отдать Брюнетте ее вещи…

– Бр-рюнеттта! – снова запопугайничал Проша.

Экий вредина-то. Как упрется, ничем его не проймешь.

– Ладно, давай почивать. Утро вечера мудренее…

– Мудр-ренее!..

Снились Ивану этой ночью дела дивные да непонятные. Никак оттого, что натерпелся всякого за последние несколько дней? Или потому, что поначалу всегда так скверно спится на новом месте? А то и перебрал чуток. Кто знает…

Однако ж привиделись ему те самые молодые монахи, с которыми он встретился на речном обрыве. И были они не в своих черных рясах да скуфейках, а в длинных алых мантиях и такого же цвета шапочках. В руках один держал коробочку с притираниями, а второй – какой-то медицинский инструмент.

Подошли к его ложу, оглядели внимательно.

А он отчего-то лежит в чем мать родила.

Покачал головой первый, с коробочкой, и ткнул пальцем в Иванову ногу. Левую. Непорядок, дескать. Нога враз и заболела. Как огнем горит.

Привстал господин копиист чуток, чтоб рассмотреть, что же это такое с его нижней конечностью приключилось. И оторопел. Поелику вместо левой ноги у него наличествовала… большущая толстая змея. Вертит головой, грозит ядовитым зубом, языком раздвоенным туда-сюда поводит. Норовит укусить юношей в алом.

Другой, у которого инструменты, выхватил из их пучка огненный нож, положил ненужные на столик и кинулся на змеюку. Сжал шею гадины шуйцею [8] крепко-накрепко, чтоб не брыкалась. И так трудно ему совладать с чудищем, что даже кровавым потом весь изходит. Но давит. А ножом режет шею, пытаясь отсечь голову змеиную.