След «Семи Звезд» - Лещенко Владимир. Страница 31
Раскланявшись с опечаленными австрийцами, Гроссман отбыл в Париж, где не мешкая явился к директору Лувра, мсье Бурвэ.
Тот, до которого от австрийских коллег уже дошли невероятные слухи, немедленно созвал экспертный совет музея – и повторилась венская история: все единодушно признали тиару подлинной, уникальной, великолепной, бесценной. И соответственно – достойной занять место в Лувре!
В ответ на вопрос о сумме, за которую он согласится расстаться с древней короной, Гроссман не моргнув глазом назвал совершенно невероятную цифру: двести тысяч франков – что в золоте составляло ни много ни мало – четыре пуда, по русским мерам, веса.
Это намного превосходило все возможные фонды Лувра, но когда мсье Бурве заикнулся насчет того чтобы подождать, пока он оформит запрос в казначейство и утвердит ассигнования в парламенте, Гроссман как отрезал – ждать он не намерен, у него дела в Одессе… Кстати, поступило любопытное предложение из Берлина, из Музея кайзера Вильгельма…
Допустить, чтобы бесценное произведение искусства перехватили проклятые боши, оттяпавшие у ля белль Франс Лотарингию и Эльзас?! Директор Лувра, сломив гордость, побежал с подписным листом по меценатам, и те, проникшись патриотической гордостью, собрали требуемые двести тысяч золотом.
Затем Бурвэ с Гроссманом ударили по рукам, и вскоре корона царя Скилура торжественно заняла место в специальной витрине главного зала Лувра.
Лежала бы она там и до сих пор – да вот выплыла правда на свет божий! Случайно выплыла – потому что старый одесский ювелир-пропойца Шломо Шмульц, хлебнув пару стопок, проговорился в кабаке, что, мол, его работу никакие профессора не просекли…
А потом в газетах появилось открытое письмо парижского негоцианта Лефоше, услышавшего эту историю от одесских друзей…
Ушлые французские журналисты быстренько нашли в Одессе Шмульца, благо он и не скрывался, а наоборот, подтвердил, что именно он изготовил подделку и готов приехать в Париж, чтобы это доказать, если только ему дадут денег на дорогу. Да чего там – если господам будет угодно оплатить хотя бы две тысячи, что заплатил ему тот человек за работу – он им сделает такую же – а то и лучше!
– Подделка? Но позвольте – при чем же тут я? Я негоциант, а не археолог – я продаю и покупаю… – заявил Арон Гроссман, когда к нему явилась полиция для объяснений. – Откуда бы мне, обычному еврею, знать про всю эту премудрость? Шмульц? Верить болтовне старого пьяницы? Разве он видел меня? Или осмелится сказать, что я лично заказывал ему подделку?
«Да, – невольно усмехнулся майор, – вставили фитиля Европе наши одесситы, им пальца в рот не клади…»
А бедняга Шмульц и мелкие сошки пошли по этапу, только господин Арон Гроссман вывернулся и даже свидетелем не проходил…
После Октябрьской революции глава семейства ухитрился со своими домочадцами и богатствами оказаться в Риге.
Там дела пошли не очень хорошо, и почти разорившийся Аронас Гросманис скончался в 1937 году, оставив пошатнувшееся дело старшему внуку Янису, выпускнику факультета истории Варшавского университета (куда девались сыновья старика, указано не было, да и не важно).
А в 1940 году внук господина Арона совершил вполне неожиданный, как говорили в родном городе его деда, «финт ушами»: добровольно сдал в казну все оставшиеся у него древности и переехал в Москву, где пристроился в Пушкинский музей экспертом…
Как выяснилось всего через год, он поступил весьма мудро.
Чем занимался Янис Гроссман между сорок первым и сорок пятым – неизвестно. Но Вадим подозревал, что не бедствовал – не верится, чтобы не оставил господин-товарищ антиквар себе заначку на черный день.
В сорок шестом он опять в Риге и занимается инвентаризацией художественных ценностей, включая вывезенные из Германии. Убит, предположительно «лесными братьями», в пятьдесят четвертом.
А в пятьдесят пятом у него родился сын Отто, которого воспитывали мать и прабабушка – вдова Арона, Эсфирь Гроссман, урожденная Шмулевич – своего рода живая легенда рижского антикварного мира.
«Своего рода живая легенда рижского антикварного мира» – перечитал майор еще раз.
Довольно подробная, однако, справка – и где раскопали? В посольство, что ли, запрос сделали? И откуда такой художественный слог? Наши все норовят про «дохлый труп мертвого человека»…
Дальше – Ленинградский университет, специализация – история искусств… Ага, вот оно! Вот откуда и почему такая подробная информация.
В семьдесят седьмом году Гроссман Отто Янисович, младший научный сотрудник Латвийского государственного музея, задержан за попытку продать иностранцам предметы из все тех же скифских курганов. «В составе организованной группы». Прошел свидетелем, а подельники получили по десятке.
В восемьдесят третьем – привлекался по делу музейных воров и контрабанде художественных ценностей. Уголовное дело против искусствоведа Гроссмана О. Я. прекращено за недостатком улик.
Восемьдесят восьмой год – уже серьезнее: нападение на машину, перевозившую картины из Эрмитажа. Один труп, двое тяжелораненых, пытались отстреливаться от милиции (новые времена наступали!). Главарь банды получил высшую меру, остальные – по пятнадцать лет. Гроссман вертится вокруг этих людей, но проходит свидетелем.
Отложив бумаги, Вадим глубоко задумался. Ясно, что все не просто так. Даже сейчас на такое везение не хватит никаких денег. Или, может, дело в другом? Может, он был стукачом высокого класса, сдававшим своих клиентов органам? И больше того – вполне вероятно, не в угрозыск их сдавал, а хм… в другое ведомство, которое нынче опять в силу вошло? Но если так, становится понятным, отчего наверху не верят в «самоубийство».
Ладно – что там дальше?
В девяностом организовал предприятие «Рижский антиквариат» и быстро пошел в гору. На какие деньги? Ну, этот вопрос многим воротилам бизнеса можно задать!
Уже через год – филиалы в Москве, Питере и Стокгольме, участие в «Сотбис» и Амстердамских торгах…
И все.
Ни у налоговой инспекции, ни у российской прокуратуры никогда за прошедшие пятнадцать лет не возникало проблем с детищем Гроссмана, или, что точнее, у него с ними. Скандальных разоблачений в прессе тоже не имелось, с «органами» или мафией конфликтов не было.
Да – просто идеально чистое дело. И, как говорят в плохих детективах – это и подозрительно!
Кстати, насчет мафии…
Вадим поднял трубку и набрал номер Кукушкина.
– Привет, это Савельев. Я по нашему антикварному «терпиле»: а кто крышевал «Рижский антиквариат», не подскажешь?
– Ты смеешься, что ли?! – ответил Михаил. – Это иностранная фирма, кто ж ее крышевать будет? Да и к тому ж у него половина наших авторитетов отоваривалась.
Несколько обескураженный сыщик пожал плечами и принялся изучать дела двух главных фигурантов и ближайших кандидатов в подозреваемые.
Итак, Толстунов Жан Демьянович, шестидесятого года рождения, сверстник покойного, уроженец города Москвы. Образование высшее, разведен, имеет сына. Единственный отпрыск видного деятеля «секретной» науки, избалованный родителями сверх меры, он, несмотря на старания отца, к науке оказался непригоден. Пристроенный по звонку в ФИЗТЕХ, а затем в МИФИ, Жан (нет, все же его родители были изрядными юмористами) Толстунов последовательно вылетел оттуда и лишь в художественном институте сумел как-то зацепится.
Карьера искусствоведа шла ни шатко ни валко, пока в 1990 году он не вошел в состав правления московского представительства «Рижского антиквариата», а потом и возглавил его. И преуспел, как видно.
Мог ли быть убийцей Гроссмана? Пожалуй, нет. Конечно, Жан Демьянович запросто сумел бы прийти к шефу домой, сославшись на какое-то важное срочное дело. Но вот так качественно прирезать… Нет, ни физической силы, ни храбрости для этого у него не имеется.
Бельков. Тут информация почти отсутствует. Школа, погранвойска, Высшее алма-атинское пограничное училище, служба в Прибалтийском пограничном округе, в ноябре девяносто первого – по понятным причинам – демобилизация в чине капитана и переезд в Москву. Разведен, детей нет.