Неждана (СИ) - Родникова Ника. Страница 69

Лязгнули затворы на воротах, распахнулась перед Коркутханом и Нежданкой новая жизнь… Какая уж по счету?

Обрадовался ханский сын, что на свободу выбрался, хоть первый шажочек в сторону шатров степных сделал. Запрокинул голову в ясное зимнее небо, уж заклекотать хотел по привычке.

— Не смей! Признают тебя сразу, — тихо Нежданка прошептала. — Пляши лягухой давай, смотреть нам в затылки станут, покуда за синим лесом не скроемся.

Нехотя, да начал ханский сын кривляться. И Нежданка пляшет уж, старается, Шуба рядом наперегонки с ней по тракту бежит — чай, тоже свободу почуял.

Глава 58. Шуба уходит в лес

Далеко уж зашли, синий лес по опушке обогнули да в сторону Разгуляя путь держат.

Справа Красные Кулемы в небо трубами дымять, слева — топи да болота, прямо — Веснянка на пригорке, за ней — Лебединая Слобода. Как уж густо деревень вокруг Града понатыкано — негде медведя на волю спустить.

Хмурится Нежданка, на Коркута обижена, не разговаривает. Хотела она за синим лесом костюм скомороха на платье свое сменить, а энтот… Заместо рубахи ее да тулупчика, что в руки ему за баней сунула, у Морицы из покоев платье бархатное темно-голубое скрал, да шубу к нему такую же — бархатную, длинную, по пятки. Как то летнее платье шелковое цвета морской воды, в котором на пиру с Гуляшей плясала.

Название одно, а не шуба — плащ для теплого листопада, с золотой оторочкой. Мехом горностая только по краю обшита для красоты. Как в том бархате сквозь морозы и метели пробиваться? На север ей, чай, — в Медовары, к тетке Любаве… Давно уж туда душа рвалась.

Ему самому до южных застав еще четыре дня пути на самых быстрых конях, а в платье своем узорном да шелковых шальварах, сам застынет ледышкой, так и останется истуканом на ветру стоять у тракта. О чем думал? Как красиво в шатер войти под улюлюкание степняков?

Так и бредут в скоморошьих костюмах, бубенцы только срезали с рубахи Жердяя, чтоб вдоль дороги не звенели.

— Знаю я домик охотничий за холмами, там укрыться можно, — мрачно Коркутхан молвил, наконец.

Нежданка не откликается, зря рот не открывает, тепло последнее не тратит.

— Летом князь туда ездит с соколиной охотой, на ночь останавливается, а зимой там никого не должно быть, даже сторожа. Не домик, так изба простая меж холмами в лесах у звериной тропы.

— Далеко? — мрачно Нежданка спросила.

— Коли до холмов на быстрых конях доскачем, да там еще по лесу пешком… Дотемна на месте должны оказаться, — ответил.

Все уж посчитал, все за нее решил. Как не слышал, что в разные стороны им надобно, не останется она с ним.

Глянула Нежданка на степняка, а у того уж губы синеют, совсем замерз. Даром его лекарь столько седмиц лечил…Уж сызнова, как в прорубь Коркутхан окунулся. В терему четыре зимы прожить — это не по лесным тропкам полдня пешком торопиться. Не постиг до конца силу наших морозов, коли в шелка рядиться удумал.

— До Разгуляя еще две версты, — предупредила. — Сначала мне тулуп там добудешь — как уж хошь, так и добывай. Шубу бархатну бестолковую взамен оставь, чтоб грабителями нас хоть не считали. Потом уж себе коня сведешь. Дальше наши пути-дороженьки расходятся, и скачи ты куды хошь… Можешь в домике охотничьем за холмами хорониться, да помни, что настигнут быстро, коли вперед день и ночь скакать не станешь.

Осмотрелась Нежданка по сторонам, отстегнула цепь с медвежьей шеи, удавку кожаную сняла да в снег выбросила. Нельзя уж ближе к деревне да к тракту зверя вести. Шуганула в лес звереныша. Хотела у матушки Макоши защиты для него попросить, да сначала степняка отослать надо, потом уж…

— Прямо иди, никуды не сворачивай. — то уж Коркутхану вслух велела. — Коня сведешь, на княжий тракт выезжай, я тебя у обочины в ольховнике подожду. Да, себе костюм смени, а то видать издалека красно да зеленое. Чисто Белояр — смотреть тошно…

Не стал спорить Коркутхан, чуял вину свою с одежой, молча пошел по лесной тропе в сторону Разгуляя.

Как уж скрылся он из виду, зашептала Нежданка свое, в небо серое взгляд уперла. Днем оно хоть и не видать, где там семь заветных звездочек прячутся, из которых на небе ковш сложился, да она уж знает давно, в какой половине неба Матушка Макошь обретается.

— Матушка, прими под защиту детеныша лесного, убереги его от зла, от охотников, научи, где на зиму укрыться… — шепчет со слезами, подбородок вверх дерет. — Дала я Шубке свободу, из неволи вытянула, от мучений спасла, а больше и нечего у меня для него нету, неча косолапому дать. Помоги, родимая, убереги медвежонка лютой зимой…

Услышал ее что ли Шубейкин? Зарычал из леса — как попрощался.

Главное, чтоб Матушка Макошь ту просьбу сердечную услыхала да тот рев звериный до нее долетел, чтобы на помощь сызнова пришла. Уж сколько раз она помогала, пусть уж еще разок откликнется. Очень на то Нежданка надеялась, больше уж тут никто не поможет.

Сотканный из серого тумана призрак молодой медведицы тяжело ступал по чужому лесу. Она оставляла на снегу кровавые следы. Недавно ее убили злые охотники, бродит еще между мирами медведица, больно ей рев детеныша своего слышать, потому оставить его не может. Да, тянет в другую сторону сила неумолимая, в клочья изнутри рвет… Уж не может более тому сопротивляться…

Ткнула мордой в глубокий снег из последних сил — лаз в заброшенную берлогу медвежонку своему показала. Перезимует теперь, коли догадается… А она…

Ушла боль из сердца, ушла тяжесть из лап, не кровоточат больше раны. Теперь и ей уходить черед настал…

Огромный седой медведь проводил взглядом молоденькую безутешную медведицу, как по кромке неба за горизонт пошла, оставляя дитя свое на земле.

А он…

У него своя забота. За внучкой Нежданкой старый Беляй с рождения ее приглядывает. Чует, что понадобится ей скоро помощь Рода, сама против бед своих не выстоит. Уж до чего судьба у девки напутана, уж такое еще впереди…

Справится ли он сам на это раз? Чай, тоже не всесильный — охотник простой, что когда-то побратался с медведем…

Глава 59. Черно-белая ночь, или Где луна?

Нежданка в черно-белом костюме скомороха стояла в чистом поле у княжьего тракта, хоронилась в ольховнике. Черные ветки деревьев, черные мелкие шишечки на ольхе, черные помпоны на рукавах среди белых снегов — как весь мир вокруг разделился на черное да белое, забрала зима иные краски…

Снова она одна, снова искать ее станут. Снова путь впереди опасный… Пройдет ли, одолеет? Три года назад еще собиралась Нежданка к тетке Любаве в Медовары — что тогда, что сейчас, то была последняя ее надежда.

Клубилась снежная пыль из-под копыт вороного конька — издалека то видать. Черной стрелой летел Коркутхан в сторону ольховника. Сумел коня свести у лихих людей, и погони пока не видать. Молодец! Да, уж те в долгу не останутся, не простят таку дерзость, скоро бросятся по следам.

Вот уж близко совсем Коркутхан по тракту мчится, начал скорость сбавлять, чтобы одежу теплую Нежданке на обочину кинуть, а потом… Понесет его вороной конь в сторону южных застав, да еще дальше — в сторону степных шатров. Последний разок, чай, она его видит — последние мгновения… Ох, до чего красив степной дикарь, что несется во весь опор, поднимая снежную пыль на княжеском тракте. Да, не судьба уж…

На лету подхватил ханский сын свою лунную цаплю, к себе в седло затянул. Опомниться Нежданка не успела, как вороной конь снежным вихрем мимо ольховника промчал.

Крепко держит девчонку степной лихач — уж не выпустит больше. Дышит волосьями ее — надышаться досыта не может.

Коню что-то кричит на своем языке, ничего Нежданке от ужаса не разобрать. А конь понимает его, не иначе, — еще пуще припустил, скоро уж совсем от земли оторвется…

Несет их вороной сквозь снега, замерла она, глаза зажмурила, того гляди чувств лишится. Уж безвольной куклой на руках Коркутхана повисла, не видит, как мелькают елки да березы, как правит конем ханский сын в сторону холмов, с тракта на дорожку неприметную съезжает.