Зови меня моим именем - Инфинити Инна. Страница 7

– Матерь Божья! – Только и услышала я от пожилой женщины в белом халате.

Когда я открыла глаза в следующий раз, я лежала на белой постели. Повертела головой по сторонам и увидела слева и справа от меня на таких же койках женщин.

– Это больница? – Спросила я сиплым голосом.

– Да, гинекологическое отделение. – Ответила мне одна из соседок и улыбнулась уголками губ.

Я попыталась встать на кровати, но не тут-то было.

– Давай позову медсестру? – предложила все та же девушка.

– Да, давай.

Она встала со своей койки и вышла за дверь. Через несколько минут она вернулась с женщиной в белом халате.

– Как себя чувствуете? – Спросила медсестра.

– В целом нормально, только слабость чувствуется.

– Так и должно быть. Пару дней полежите и вас выпишут.

– Как мой ребенок?

Женщина поджала губы.

– Это вам все лечащий врач скажет.

Через два дня, когда меня выписывают, я сижу на стуле в кабинете лечещего врача и жду, когда она оторвется от компьютера и обратит свое внимание на меня.

– Прости, деточка, – наконец, поворачивается ко мне. – Я изучила твои снимки и результаты узи.

– И что там? – С дрожью в голосе спрашиваю.

– Ну, как ты понимаешь, плод спасти не удалось. Кровотечение было слишком сильным.

До меня не сразу дошли ее слова.

– В смысле плод спасти не удалось?

– У тебя случился выкидыш.

Эти слова вонзились в меня словно пуля в сердце. Врач, видимо, поняла по моему лицу, насколько мне сейчас плохо, поэтому тут же поспешила взять меня за руку.

– Но это еще не все, – тихо сказала она. – Ты больше не сможешь иметь детей. Пришлось чистить матку и оперировать…

Дальше я ее не слышу. Просто чувствую, как снова теряю сознание. Женщина начинает вокруг меня прыгать, дает мне стакан воды, я даже выпиваю его. Минут через 10 я нахожу в себе силы встать со стула и выйти из ее кабинета. А в голове пульсирует услышанное:

Плод спасти не удалось. Ты больше не сможешь иметь детей.

Я выхожу из больницы на ватных ногах. Еле-еле доползаю до лавочки и беспомощно на нее опускаюсь. Просто тупо сижу и смотрю в одну точку.

Плод спасти не удалось. Ты больше не сможешь иметь детей.

– Девочка, ты чего такая бледная? – Спрашивает меня соседка по лавочке, пожилая женщина.

– Я потеряла ребенка, – говорю ей, продолжая смотреть в одну точку.

– Ой-ой-ой! Как же такое произошло-то? Ты же еще совсем молоденькая! Организм сильный должен быть.

– Решила сказать о беременности отцу ребенка, а он не захотел даже слушать.

– Нервный срыв, значит? Да, это дело опасное. Ох, поубивать надо всех, кто доводит беременных до выкидышей. Вот есть в уголовном кодексе статья – доведение до самоубийства, а надо добавить туда еще одну – доведение до выкидыша. Потому что это тоже убийство. Это ведь еще не рожденный человечек!

Женщина продолжила причитать дальше, а в меня будто ударила молния.

Илья убил нашего ребенка. Илья навсегда сделал меня бесплодной. Илья лишил меня последнего шанса на нормальную человеческую жизнь. Илья лишил меня смысла существования.

Я воссоздаю в памяти его глаза, его светлые волосы, его улыбку, его движения, взмах его ресниц. Но больше я не испытываю любви. Я испытываю по отношению к этому человеку бескрайнюю животную ненависть и жажду убить его, как он убил нашего ребенка.

Я встаю с лавки и, не прощаясь с женщиной, плетусь по тротуару. Я не знаю точно, где я нахожусь. Кажется, я вышла к Фрунзенской набережной. Я иду по ней и смотрю на реку. Мимо проплывает речной трамвайчик, а на нем громко играет музыка и танцуют люди. Я останавливаюсь, прислоняюсь к перилам и смотрю на них, пока кораблик не проплывает мимо. Я еще никогда не чувствовала себя такой одинокой, как сейчас, глядя на этих веселых людей.

Мне никогда не быть такой счастливой, как они.

У них есть жизнь, у них есть счастье, у них есть веселье, они могут иметь детей. У меня нет ничего из этого. А Илья Токарев лишил меня последней надежды на нормальную жизнь. Он забрал у меня последний шанс вылезти из этой ямы, в которой я всегда находилась и в которую я провалилась еще больше после смерти мамы и папы.

По щекам потекли слезы. Если бы родители были живы, ничего бы этого не случилось… Я бы не пошла ни на какую вечеринку и ничего бы этого не произошло. Правильно они делали, что никуда меня не пускали. Вот чем заканчиваются походы на такие мероприятия.

– Девушка, вам плохо? – Спрашивает меня какой-то парень, когда я уже сгибаюсь от рыданий.

Я ему не отвечаю. У меня сейчас нет сил что-либо говорить.

– Девушка, вас отвезти куда-нибудь? – Не унимается прохожий.

Я отрицательно качаю головой и спешу от него убежать. Я дохожу до квартиры, открываю ключом дверь и первое, что я вижу в прихожей и в гостиной – моя кровь. Она как доказательство того, что я потеряла своего ребенка и больше никогда не смогу иметь нового.

Я иду в ванную, смачиваю половую тряпку и начинаю оттирать кровь. Слезы продолжают меня душить, и чем сильнее мои рыдания, тем сильнее я тру пол. Кажется, если я не остановлюсь, то я затру линолиум до дыр.

Я все-таки нахожу в себе силы отбросить тряпку в сторону. Падаю на пол вниз животом и захожусь еще большим плачем.

В последюущие дни я заставляю себя выходить из квартиры, чтобы просто немного развеяться. Чаще всего я прихожу к Новодевичьему монастырю. Сажусь на лавочку в тени деревьев и просто сижу, уставившись на пруд. Потом возвращаюсь домой, ложусь на диван и смотрю в потолок. И так каждый день.

Этот день ничем не отличался от предыдущих. Через неделю 1 сентября, и начнется учеба в университете. Но у меня нет абсолютно никакого желания туда идти. У меня только одно желание – смотреть в одну точку и представлять разные варианты смерти Ильи Токарева.

Вот он падает под поезд. Вот он срывается с моста. Вот он разбивается на самолете. Вот его сбивает машина.

А вот я пускаю ему пулю в лоб.

– Последние теплые денечки в Москве. Скоро уже осень, – слышу я спокойный мужской голос слева от себя.

Резко оборачиваюсь и вижу пожилого мужчину в темных очках. Его седые волосы зачесаны назад, губы стянуты в нитку, а в руках он держит трость. Я даже не услышала, как он подошел и сел рядом. Бросаю на него беглый взгляд и тут же отворачиваюсь. У меня нет желания разговаривать с незнакомцем.

– Но, я думаю, в середине сентября еще будет бабье лето, – не унимается мужчина.

Он мне не нравится. Зачем он пытается со мной заговорить? Я встаю с лавочки и тороплюсь уйти.

– Куда же ты, Ксюша? – Обращается ко мне, а я замираю.

Откуда он знает, как меня зовут?

Медленно поворачиваюсь к незнакомцу и с подозрением на него смотрю. А он растягивает губы в едва заметной улыбке.

– Присядь, Ксюшенька. – И указывает мне рукой на место, с которого я только что поднялась.

– Кто вы? – Осторожно интересуюсь у него.

– Я старый добрый друг твоих родителей. – И снова едва заметло улыбается.

Эти слова заставляют меня вернуться на лавку, хотя на самом деле я должна бежать прочь. У моих родителей не было друзей. Мне это известно. Но откуда-то этот незнакомец знает мое имя.

– Что ты знаешь о своих маме и папе, Ксюша? – Тихо спрашивает мужчина, а сам смотрит вперед. Его голос тихий, но слышен хорошо. При этом слова он выговаривает практически не двигая губами.

– Их звали Андрей и Наташа. Папа работал инженером, а мама экономистом.

Сама не знаю, зачем говорю это ему, зачем вообще сижу тут с ним. Но есть в этом мужчине что-то магнетическое, что-то, что заставляет сидеть тут с ним и отвечать на его вопросы.

Он едва слышно засмеялся.

– Ты ничего не знаешь о своих родителях, Ксюша.

– А что о них знаете вы?

– Всё.

Это слово звучит так просто из его уст. «Всё». А я, родная дочь, – ничего.

Я молчу, продолжая прожигать незнакомца взглядом, а он все так же невозмутим и смотрит ровно вперед. Под его темными очками я не могу рассмотреть глаза. Но отчего-то мне кажется, что они не выражают никаких эмоций, как и его лицо.