Любовница - Кренц Джейн Энн. Страница 99
«Позже, — пообещал он себе. — Ифигиния теперь моя, и это самое главное. Можно расслабиться. Она моя, она принадлежит мне с той самой минуты, как мы обменялись клятвами перед алтарем. Она моя жена».
С чувством глубокого удовлетворения он обхватил новобрачную за талию и легко пронес в окно. Ну какая еще женщина могла бы потребовать провести брачную ночь, обшаривая стол вымогателя? Нет, его Ифигиния — самая настоящая оригиналка!
Маркус решил позволить себе немного снисходительности — теперь-то она точно принадлежит только ему!
Он совершенно не одобрял сумасбродного плана обыска комнат Хоута, но убедил себя в том, что по крайней мере это безопасно. В конце концов, Герберт человек светский, а значит, его не будет дома до самого рассвета. Маркус знал также, что слуга Хоута имеет обыкновение коротать вечера в ближайшем трактире.
— Задерни занавески! — тихо приказала Ифигиния, зажигая фонарь.
Маркус повиновался. Обернувшись, осмотрел комнату. Уютно. Воплощение скромного приюта небогатого молодого человека. Письменный стол в углу, ряды книжных шкафов вдоль стены. Кресло с изогнутой спинкой возле холодного камина. На столике рядом полупустая бутылка бренди и хрустальный бокал.
— Похоже, Хоут не вкладывает грязные денежки в обустройство своего гнездышка, — заметил Маркус.
— Нет, но зато у него фраки от Уэстона, а недавно он обзавелся еще и собственным экипажем! — сообщила Ифигиния, быстро осматривая стол Герберта. — Не забывай о музее доктора Хардстаффа — он наверняка стоил целое состояние!
— Еще памятник на Ридингском кладбище. — Маркус выдвинул ящик бюро и увидел кипу чистых, свеженакрахмаленных галстуков.
— Трудно поверить, что человек, совесть которого отягощена убийством и вымогательством, мог выстроить такой грандиозный памятник своей матери… Ага-а-а! — присвистнула вдруг Ифигиния.
— Что означает твое «ага-а-а»?
— То, что стол не заперт. — Она начала деловито копаться в верхнем ящике.
Маркус прошелся по комнате.
— Терпеть не могу изрекать прописные истины, но спешу напомнить: если ящик не заперт, значит, в нем нет ничего важного для хозяина.
— Ерунда! Ничегошеньки это не значит! Просто Герберт не считает черный воск и печать опасными уликами.
— В таком случае он гораздо глупее, чем я думал. — Маркус нахмурился, увидев, коробочку с воском в руках Ифигинии. — Ну?
— Красный воск, — разочарованно протянула она. — Но может быть, где-то есть еще одна коробка! И печать…
Однако двадцать минут самого тщательного обыска не дали никаких результатов — ни воска, ни печати с фениксом нигде не было.
— Не понимаю. — Стоя посреди комнаты, Ифигиния озадаченно постукивала об пол носком туфельки. — Они же должны быть где-то здесь!
— Совсем не обязательно! — Маркус с нетерпением ждал, когда они наконец смогут уйти отсюда. Конечно, приятно идти на поводу у молодой жены, но всему же есть предел! — Он может носить их с собой или хранить в потайном сейфе. Существует множество мест, где легко спрятать подобные мелочи.
— Я знаю, где он хранит эти мелочи! — У Ифигинии вдруг загорелись глаза. — В музее доктора Хардстаффа!
Маркус застонал:
— Уверяю тебя, совершенно незачем обыскивать музей! А вдруг там сейчас проходят восстановительный курс несчастные пациенты?
— Непременно стоит попробовать! — Ифигиния погасила фонарь и направилась к окну. — Перестань брюзжать, Маркус! Ты же знаешь — у нас вся ночь впереди.
— Слава Богу! — Он быстро окинул взглядом темную комнату: не оставить бы где-нибудь следов своего присутствия. — И я очень бы хотел большую часть этой ночи провести в постели.
Ифигиния, подхватив плащ и юбки, перекинула ногу через подоконник.
— Как ты можешь ворчать?! Мы и так проведем там большую часть своей жизни!
Его сердце радостно забилось. Большую часть жизни рядом с Ифигинией!..
Как и в прошлый раз, улица позади дома номер девятнадцать по Лэмб-Лайн была темна и пустынна. Ступеньки, ведущие к задней двери, скрипели и вздыхали под тяжелыми шагами Маркуса, осторожно шедшего впереди Ифигинии.
Страшное чувство тревоги не отпускало его — чего не было раньше, возле дома Герберта.
Поднявшись на площадку, Маркус толкнул дверь. Она легко отворилась — точно так же, как и в прошлый раз. Волосы зашевелились у него на голове…
— Маркус? — Ифигиния остановилась на нижней ступеньке и подняла глаза. — Что-то не так?
— Стой где стоишь. Я пойду первым. — Он снял фрак и перекинул его через плечо. Ночной холодок пробрался под тонкий батист нарядной сорочки, но Маркус даже не заметил этого. Неожиданно ему захотелось почувствовать себя более свободным в движениях. — Давай сюда фонарь.
— Но, Маркус…
— Жди меня здесь, Ифигиния. Ясно?
К огромному его облегчению, она послушалась. Взяв фонарь, Маркус шагнул в темный холл. Там стояла глубокая, жуткая тишина. Похоже, богини мужской силы нынче отдыхают… Маркус прошел через холл в комнату, где перед сценой стояла огромная кровать.
Осторожно приоткрыл дверь. Свет фонаря выхватил обрывок прозрачного занавеса. Значит, экран не починили с тех пор, как Сэндс в ярости сорвал его с колец…
— Видишь что-нибудь? — шепотом спросила с порога Ифигиния.
Маркус резко обернулся:
— Черт возьми, Ифигиния! Я же приказал тебе ждать снаружи!..
И тут послышался зловещий звук шагов по деревянным половицам. Маркуса охватил ужас.
— Ифигиния, беги! — Он поставил фонарь и бросился к двери.
Но было уже слишком поздно.
Из темноты за спиной Ифигинии вдруг вынырнула чья-то рука и схватила ее за горло, заглушив тихий крик ужаса.
— Ни шагу больше, Мастерс. — Ограждаясь Ифигинией, как щитом, Герберт Хоут двинулся в комнату. Холодно блеснул ствол пистолета в его руке. — Или я убью вас.
— Отпусти ее, Хоут. — Маркус остановился. Неохотно шагнул назад, встал возле фонаря. — Ты зашел слишком далеко, и сегодня этому должен быть положен конец.
— Согласен, — зловеще ухмыльнулся Хоут. — Но поскольку именно я создал все сцены этой пьески, то я напишу и эпилог. Думаю, обществу больше понравится нечто мелодраматическое. Ну, скажем, так: знаменитая леди Мастерс убивает мужа, застав его в музее доктора Хардстаффа в брачную ночь. По-моему, неплохо!