Толпа - Эдвардс Эмили. Страница 37

Эш грустно смотрит на Джека. Фред остается лежать на столе. Эш подходит к Джеку и говорит:

— Мне очень жаль.

Эш не успевает положить ему руку на плечо, Джек уворачивается и говорит:

— Держись подальше от меня и моей семьи, понял?

Но Эш не отвечает, он просто уходит тяжелым шагом в сияющее утро.

Суд графства Фарли. Декабрь 2019 года

Мои дети-подростки смеются над тем, что я прихожу сюда в свой выходной, сижу на местах для публики. Когда я говорю им, сколько миллионов жизней спасли вакцины, как они важны, дети закатывают глаза, изображая скуку смертную, и говорят: «Ну ладно-ладно», — а я зову их: «Идите и поцелуйте маму на прощание!»

Возможно, мне стоит сесть и поговорить с ними, как я делаю с родителями, которые приходят в мою клинику. С родителями, которые пугливо прижимают к себе детей, с родителями, чье мнение держится на зыбкой почве постов в соцсетях и на пропаганде.

«Послушайте, — говорю я, — я знаю, как страшно быть родителем, но поверьте мне, сделать прививку далеко не так страшно, как смотреть на вашего ребенка, который не может дышать из-за коклюша».

Кто-то успокаивается и только качает головой и бубнит что-то про свое право отказаться. Кто-то сверлит меня взглядом так, будто я похититель детей, и презрительно смотрит на мой докторский халат. Кто-то начинает разглагольствовать об учащении случаев аутизма, о том, что в вакцинах используются клетки абортированных эмбрионов, что вакцины опаснее болезней, от которых они защищают… Я сдерживаюсь, чтобы не нагрубить им.

Помню, ко мне пришел один отец, потому что его сыну нужен был ингалятор.

— Я вижу, в карточке написано, что ваш сын не привит. Могу я спросить, почему?

Отец кивнул и ответил медленно и четко, будто раскрыл огромный секрет:

— Из-за этих кровопийц, фармацевтических корпораций, которые каждый год делают на вакцинах миллиарды. Их не победить, их защищает правительство. Я ни за что не доверю им здоровье моего сына.

— Понятно, — сказала я, — а вы знаете, что нужный вам ингалятор производится крупнейшей фармацевтической компанией в мире, так что…

Сын посмотрел на отца, и тот это почувствовал.

— Просто дайте мне ингалятор, — сказал он.

Больше я их не видела.

Истцы, мать и отец, занимают свои места перед столом судьи. Я не знаю эту женщину, мать пострадавшей девочки, но стараюсь встретиться с ней взглядом, чтобы поддержать улыбкой. Она не поднимает головы.

Мне хочется сказать ей: «Вы молодец. Молодец, что проходите через все это, чтобы остальные услышали».

Люди могут подумать, что я ударяюсь в крайности, но я считаю, что вакцинация должна быть обязательной. Помните времена, когда никто не пристегивался в автомобилях? А я помню. Я тогда училась и работала медсестрой, и помню крохотные искалеченные тела, с болтающейся головой, как у сломанной куклы. А сейчас такого нет. Мы все пристегиваемся, не задумываясь, машинально первым делом тянемся за ремнем. То же самое должно быть и с вакцинами.

Входит судья, и все встают. Солиситор что-то шепчет женщине на ухо. Она кивает. Люди говорят о своих родительских правах. Но я никогда не слышала, чтобы о своих правах кричали родители тяжелобольного ребенка. Они просто хотят, чтобы мы его вылечили, чтобы дали им еще один шанс. Посмотрите на этих двоих. Они бы все что угодно отдали, только бы вернуть свою девочку, только бы она снова улыбалась и была счастлива, как всего несколько месяцев назад.

28 июля 2019 года

— Мама, возьми меня с собой!

Альба кричит и от обиды колотит кулачками по дивану. Целых десять дней они почти не расставались, и теперь Альба ужасно сердится, что Брай собирается выйти в большой мир без нее. Но весь этот срач в сети, все, что Эш скармливал ей маленькими порциями, все, что писали Роу и Эмма, когда Брай спрашивала их мнения… Брай нужно увидеть это самой, узнать, насколько все плохо, прежде чем выпустить туда Альбу. Эш нашептывает Альбе на ухо обещания мороженого и бассейна в саду, и она решительно берет его за руку и тащит, как щенка на поводке, к холодильнику, напевая: «Моложеное, моложеное!»

Выйти из дома было идеей Эша. Брай подозревает, что он беспокоится, как бы у нее не развилась боязнь открытого пространства. Возможно, в чем-то он прав. В течение четырех дней с того момента, как Клемми увезли на скорой, Брай чувствовала себя достаточно сильной физически, чтобы выйти из дома, но слишком слабой эмоционально. Когда Эш заводил об этом разговор, она кашляла и хваталась за лоб. При мысли о том, что она увидит кого-нибудь, кто знает, что она натворила, как лгала лучшей подруге, которой пришлось заплатить за это такую цену, Брай хотелось сбежать обратно в постель и никогда не выходить наружу. Но есть что-то в этом утре… Солнце заботливо согревает дом, в саду перекликаются птицы… Это внушает необъяснимую надежду, что все в конце концов наладится. Да, Клемми все еще в больнице, но Эш сказал, что ездил туда, когда не мог заснуть, и видел Джека. Он сказал, что Джек все еще злится, но успокоил Брай, что Клемми лежит на профилактическом обследовании и уже через несколько дней будет дома. Эш улыбнулся и поцеловал ее, когда она сказала, что к одиннадцати пойдет в «Гуд Студию» на хатха-йогу, и теперь, в 10:30, пока Альба с энтузиазмом роется в холодильнике, она совершает побег.

Как только Брай полной грудью вдыхает утренний летний воздух, у нее начинает кружиться голова от свободы. Как в тот день — Альбе было несколько недель, — когда она впервые примерно на час оставила ее с Эшем. Мир вокруг непривычный и волнующий. Над ней раскинулось бескрайнее голубое небо, цвета такие чистые, все яркое и четкое. Хочется взмахнуть руками и кружиться, как в «Звуках музыки», но тут Брай видит милую старую Джейн. Она работает в палисаднике, на ней шляпа от солнца, в одной руке секатор, в другой — роза. Джейн смотрит прямо на Брай, но не подает вида, что видит ее. Брай машет рукой, чтобы привлечь внимание, и чуть ли не вприпрыжку бежит через дорогу к соседке.

— Джейн! Какое восхитительное утро! — улыбается Брай, довольная, что встретила приятельницу. — Как вы?

Она кладет ладонь на руку Джейн, которая держится за небольшую железную калитку. Но Джейн не улыбается в ответ. Более того, она убирает свою руку и говорит:

— Если честно, Брайони, то бывало и лучше.

— Вы тоже болели? — говорит Брай, не успев подумать.

Глаза Джейн становятся узкими щелочками, словно ей нужно сосредоточиться, чтобы понять Брай.

— Нет-нет, я переболела корью, когда была ребенком. Я не о себе беспокоюсь.

Джейн бросает взгляд мимо Брай, и, проследив за ним, Брай понимает, что он направлен на дом Чемберленов, где шторы спальни задернуты, словно дом зажмурил глаза.

— Я знаю, знаю… бедная Клемми. Но Эш говорит, она скоро будет дома, — запинаясь, говорит Брай и поворачивается к Джейн, но та смотрит на нее как на незнакомку и не собирается поддакивать.

В этот момент Брай понимает, что соседи все знают. Они знают, что у нее и Альбы нет КПК, они знают, что она лгала Элизабет и Джеку. Брай чувствует, что ее вывели на чистую воду. Она не знает, что думает о ней Джейн, но глаза у той строгие, в них потух привычный доброжелательный огонек.

— Ты знала, что Крис тоже лежал в больнице с корью? Оказывается, он несколько лет принимал иммунодепрессанты, кто бы мог подумать. Сейчас он дома, но Джеральд совершено раздавлен.

Джейн со вздохом отворачивается от Брай и тянется к недавно распустившейся бледно-розовой розе. Привычно скользит пальцами вниз по стеблю и нащупывает место для среза. Брай мутит, ее пошатывает, но ей столько хочется сказать! Джейн обязательно должна услышать про Мэтти, про то, что, едва Брай узнала о беременности, она каждый день боялась за свою дочь. Что она верила, искренне верила, что корь — это не так уж и страшно. Что ее ложь на самом деле не была ложью, это была торопливая необдуманная полуправда — да господи, всего лишь короткое сообщение! Но она не может подобрать слов, и тут Джейн говорит: