Нежный огонь любви - Кренц Джейн Энн. Страница 20

О брате.

— Да что ты говоришь? Надо полагать, сработала

Голубиная интуиция.

Зельда покраснела, но взгляда не отвела.

— Извините, Расчет.

— Извиняться не за что. А великолепная голубиная интуиция тебе больше ничего не подсказала? Например, как умер мой брат?

— Нет, конечно же. Пожалуйста, Расчет, я не хотела вас обидеть. — Она наклонила голову. — Я очень сожалею, что так получилось. Больше я об этом упоминать не буду.

— Забудь. В последнее время я легко срываюсь.

— Я это заметила. Может, вам захочется сыграть после обеда еще одну партию в «Свободный рынок»?

— Голуби небесные! Ты все время пытаешься успокоить дикого волка, да? Чего бы я после обеда хотел, так это еще одну бутылку «Розы Ренессанса».

Он подкрепил свои слова делом. Когда Зельда вечером попыталась предложить ему сыграть, он довольно резко отказался.

— У меня сегодня нет желания выигрывать у тебя очередную горку никому не нужного сардита. — Открыв бутылку эля, он отправился на свой привычный вечерний пост в слабо освещенной кабине у пульта управления. — Ложись спать, Зельда.

Она хотела было возразить, что еще слишком рано, но, взглянув на него, промолчала. Она послушно выполнила приказ, обратив внимание, что Фред почему-то не занял своего привычного места на плече у Расчета. Скалоковрик заполз следом за ней в душ, путался у нее под ногами, пока она переодевалась в ночную одежду, а потом жалостно перекатывался волнами, пока она не забрала его с собой на верхнюю койку.

— В чем дело? — шепотом спросила она. — Уж не хочешь ли ты мне сказать, что сегодня его боишься? Он просто немного взвинчен.

Но похоже, ее слова не очень-то успокоили Фреда. Он прижался покрепче к Зельде и затих. Зельда закрыла глаза и с помощью нескольких серий медитаци-онных упражнений попыталась себя усыпить. Она не меньше Фреда ощущала необычную напряженность Расчета, и собственные слова ее мало успокоили.

Она не знала, что именно разбудило ее несколько часов спустя. В безмолвной кабине все оставалось по-прежнему. Теплый скалоковрик все так же неподвижно лежал на ее ногах, свет оставался притушен… Открыв глаза, она увидела, что Расчет по-прежнему сидит в своем кресле. Рядом с ним — уже третья наполовину пустая бутылка крепкого эля. Посмотрев на своего капитана, Зельда заметила, что он больше не обременяет себя такой мелочью, как кружка. Он пил прямо из горлышка! Она сощурилась, чтобы разглядеть в полутьме часы. Прошло уже больше половины ночного периода, а Расчет так и не ложился.

Зельда почувствовала прилив острой жалости. Она понимала, что ей следует заглушить в себе это чувство. Ей надо было бы снова заснуть и не думать о Тэйге Расчете, сидящем в темноте со своим элем. Но воспоминание о том, каким было сегодня днем его лицо во время разговора о брате, не давало ей покоя. И она поняла, что ей надо делать.

Зельда соскользнула с койки. В течение четырех дней полета Расчет становился все более напряженным. Ей не хотелось даже думать о том, в каком настроении он будет к тому моменту, когда они прилетят на Ренессанс. Ему надо пить поменьше эля — и побольше отдыхать. И может быть, ему надо поговорить.

Она босиком пошла к пульту. Ей казалось, что Расчет не заметил ее. Он даже не шевельнулся. Но когда до кресла, в котором он развалился, оставался всего один шаг, ее остановил его охрипший голос:

— Отправляйся в постель, Зельда.

Она колебалась. Он еще никогда не говорил с ней таким вот тоном — полным эля и предостережения. Но потом все же решительно шагнула к нему:

— Вам тоже пора лечь, Расчет.

— На борту корабля все решения принимаю я, не забыла?

— Расчет, ну пожалуйста. Ради вас самого. Ложитесь спать.

— Ради тебя самой забирайся обратно на свою койку. Я немало выпил, Зельда. И настроение у меня достаточно гадкое.

— Это из-за брата, да? — мягко спросила она, кладя руку ему на плечо. Мышцы у Расчета были страшно напряжены. — Вы тут сидели и думали о нем. Может, вам станет легче, если вы поговорите?

Он стремительно протянул руку и схватил Зельду за запястье, так что она не успела даже уловить его резкое движение. А когда он поднял голову, то в его глазах она увидела яростную жажду — жажду, которую видно было даже в полумраке, жажду, которая казалась даже более сильной благодаря темноте. Зельда откликнулась на нее непроизвольно: по ее телу пробежала дрожь. Секунду они оба оставались абсолютно неподвижными. Зельда не смогла бы пошевелиться, даже если захотела бы. Испещренная шрамами рука Расчета крепко прижала ее запястье к его плечу.

— Похоже, этой ночью твоя интуиция тебе изменила, маленькая святоша. — Его хрипловатый голос наждаком прошелся по натянутым нервам Зельды. — Тебе следовало остаться в постели.

— Да?

Казалось, ее разум и тело вдруг стали самостоятельными. Зельда совершенно ясно понимала, что Расчет прав. Однако в голове была какая-то мешанина мыслей и чувств, так что больше всего она сейчас напоминала светорисовальный шар в руках у ребенка.

Расчет не отрывал глаз от ее лица. Потом он вдруг отпустил ее руку.

— Последний шанс. Иди, Зельда. Возвращайся на свою койку.

Он отпустил ее пальцы, но ей почему-то по-прежнему казалось, будто он ее держит. Зельда отчаянно пыталась разобраться в противоречивых чувствах, бушевавших в ее душе. Какая-то частичка ее существа страстно рвалась утешить этого человека. Отчасти ей хотелось понять его через простое физическое прикосновение — хоть она и не понимала, как это возможно. А еще она замерла от непонятного жара, зародившегося у нее внизу живота и теперь разливавшегося по всему телу.

Она не пошевелилась.

— Расчет?

Его пальцы снова сомкнулись на ее запястье, но их сильное прикосновение почему-то одновременно казалось нежным.

— Ты упустила свой шанс, моя милая поддельная голубка. Иди сюда, посмотрим, сколько в тебе волчьей крови.

Он притянул ее к себе, заставил сесть ему на колени. Не успела Зельда понять, что происходит, как губы Расчета прижались к ее губам.

Первой мыслью Зельды было высвободиться. Это чисто инстинктивная реакция — она не привыкла к подобному обращению.

Пока Расчет притягивал ее к себе, она изгибалась и упиралась ему в плечи, пыталась оттолкнуть его. Однако Расчет не обратил ни малейшего внимания на ее сопротивление. Он крепко прижал ее к себе, обхватив своими сильными руками ее плечо и бедро. Когда она попыталась вырваться, его руки только сильнее сжались, и пораженная Зельда ощутила ту огромную мощь, которую всегда подозревала в его поджаром теле.

Но окончательно ее слабое сопротивление сломил его долгий, теплый, удивительно чувственный поцелуй. Зельду целовали и прежде — среди голубей родственники и друзья обменивались поцелуями в знак приветствия и выражая привязанность, — но те поцелуи были мимолетными прикосновениями губ к щеке. Их с трудом можно было бы назвать поцелуями.

Этот поцелуй был непохож, совершенно непохож на все, что когда-либо испытывала Зельда. Она ощутила, как Расчет с агрессивной чувственностью заставляет ее приоткрыть рот, и обнаружила, что не может не ответить. Ей вдруг показалось, что нечто, загнанное глубоко внутрь нее, настойчиво рвется наружу. С ужасом она поняла, что, хотя никогда не испытывала подобного, всегда об этом знала. И это знание не имело ничего общего с тем, что ей всегда рассказывали о сексе.

А Зельде, конечно, рассказывали о сексе — и родители, и учителя. Они объяснили ей, что это такое, — так же, как объясняли принципы поэтической кинетики или теории программирования. Но о чем никому не пришло в голову рассказать ей, так это о чувстве предвкушения и радостного ожидания. Никто не говорил, что ее тело вдруг станет теплым и ленивым и что внизу живота у нее запылает обжигающее, рвущееся наружу пламя. Она задрожала — и Расчет сразу же это заметил.

— Под твоим голубиным одеянием прячется настоящая женщина, правда? Страстная женщина. — Слова Расчета, произнесенные у самых ее губ, были хриплыми и шероховатыми. — Зельда, мне нужна женщина.