Кружева лжи (СИ) - Дока Анастасия Константиновна. Страница 19

— Прости, Вит, я как-то…

— Выпала из реальности? Понимаю. Тебя выбили из колеи. Этот козёл… Ну да хрен с ним. Не будем пробуждать тараканов. Ты, главное, ни о чём не беспокойся. Пойду за столом. Ой! Чай принести? Или хочешь яблочного со… — Виновато прикрыла губы ладонью.

— Всё нормально. Я попью воды.

Подруга обняла Снежану:

— Забыла. Извини, Снежанка. К тараканам яблочный сок. Считай, муж сделал тебе одолжение. Знаешь, сколько в соках сахара?

Снежана горько ухмыльнулась.

— Переходим на морс! — улыбнулась Вита, выпуская из объятий. Ушла на кухню.

Снежана вздохнула, с болью осознавая: ОН уничтожает всё, что она любит. Сначала сливочное масло и почти все соки. Теперь дошёл до яблочного, единственного, который она могла пить.

Раньше.

После картины в ванной её тошнило от одной лишь мысли о «Добром», да и любом другом.

«Ненавижу тебя…» — призналась себе мысленно, крепко сжимая пирожное. Корзиночка раскрошилась. Крем испачкал пальцы. Аппетит пропал. Снежана скинула одеяло и понесла бывшую корзиночку на кухню. Виталина как раз убирала со стола: на нём всегда лежали разнообразные прихватки, стояла салфетница и ваза с декоративными цветами. Искусственные розы не нравились Снежане, но Вита была от них без ума.

— О, какие люди! Прибыла помощь? Хватай за ту сторону, а я за эту.

Вдвоём поставили стол у окна. Виталина открыла ящик с пряжей и прочими атрибутами вязания.

— Тебе что-то конкретное? Или так, словить музу?

— Просто хочу…

— Поднять себе настроение, ясно, — подмигнула Вита. — Тогда бери любую. Я не жадная.

Снежана вытащила два клубка: жёлтый и оранжевый. В зимнее время года хотелось согреться чем-то солнечным. Жизнерадостным.

Виталина справилась не так быстро. Она придирчиво рассматривала пряжу, брала в руки поочерёдно оттенки красного, хмурилась, убирала обратно, снова доставала. Что-то бормотала, но что Снежана разобрать не могла. Решив, что мешает подруге, села за стол у стены. Через каких-то пару минут первые петли были набраны. Снежана решила не злоупотреблять добротой подруги и сшить двухцветную повязку для волос. Узором выбрала широкую косу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Она так увлеклась вязанием, что не заметила страданий подруги, а та нервно металась между оттенками.

— Маковый или бордовый, маковый или бордовый? — бродила она из угла в угол.

Если бы не запнулась о собственный ковёр, громко выругавшись, Снежана про неё и не вспомнила.

— Вит, помочь? — обернулась. Увидела растерянность в глазах подруги, поспешила на выручку. Взяла оба клубка. — Не можешь выбрать? А какой заказ?

— Связать Царевну-лягушку.

Снежана удивлённо захлопала ресницами:

— Она же зелёная. Зачем тебе красный?

— Не красный, а маковый или бордовый. Как зачем? — искренне изумилась Вита. — Не хочу её делать голой! Надену что-то вроде короткого платья.

— Тогда возьми розовый, раз так сложно выбрать.

— Розовый? Нет. Лучше маковый.

Виталина наконец приступила к вязанию, а Снежана, как не пыталась, так и не могла отделаться от мысли, вдруг ставшей навязчивой и тревожной: «Почему Вита использует в работах так много цвета, ассоциирующегося с кровью?»

— Снежанка! — услышала она вполне бодрый голос. — Музыку не желаешь? Мои тараканы сразу разбегаются, стоит включить радио.

Снежана благодарно улыбнулась. До жизни с НИМ она всегда работала под музыку, но потом страх его как-то обидеть, оскорбить, расстроить вынудили сидеть в тишине и прислушиваться к каждому шороху. Вдруг, ЕМУ что-то взбредёт в голову? Вдруг, виноватой окажется Снежана?

— Что включить: радио или какой-нибудь старый диск? От мамы столько всего осталось.

— «Love radio», если можно.

— Немного романтики? Я не против.

Из динамиков негромко, фоном пела Уитни Хьюстон. Снежана растворялась в музыке. В прекрасных воспоминаниях юности, когда ещё не повстречала ЕГО. В недавнем настоящем, когда Марк пригласил на первое свидание.

Марк…

Сердце больно сжалось. Оно будто разом уменьшилось. Дышать стало трудно. В это мгновение Снежана почти не сомневалась: он не виноват. Марк, лучшее, что произошло за последние полгода. Она должна ему верить.

Робко поднялась из-за стола.

— Я… хочу позвонить Марку, — сказала, снимая телефон с зарядки.

— Я бы не стала этого делать. Отдохните, подумайте. Вам это обоим нужно.

И Снежана, успев, набрать номер, тут же сбросила.

— Думаю, он первым позвонит. Как всегда.

Снежана согласилась. Но Марк так и не позвонил. Она вязала узор, думая о нём и почти не слушала музыку, о которой столько времени мечтала, а Виталина сидела у окна и ничего не делала, тихо подпевая главной певице «Титаника».

Снежана встала размять спину и заметила пустой стол подруги.

— Вит? Что-то не так? Не получается? — спросила, подходя ближе. И тут заметила ножницы в руках Виталины и море красных нитей под столом. — Вит… — Забеспокоилась Снежана. — У тебя всё в порядке?

— Да. У мамы скоро годовщина смерти, и я… немного расклеилась, — Вита улыбнулась, и в её глазах показалась боль. Огромная всепоглощающая она мигом передалась Снежане.

— Прости, Вит, я совсем не подумала о тебе. — Красный ассоциируется с мамой, да? Поэтому ты часто выбираешь его для работы.

— Да, — кивнула Вита. — Один из его оттенков. Только я не помню, какой. Но не будем о грустном, а то сейчас набегут тараканы. Сварю-ка я нам… морс! Что скажешь?

Пожала плечами.

— Значит, решено.

Виталина сделала музыку погромче — её подруга не противилась — и ушла на кухню, а Снежана вернулась за стол. Она продолжала вязать, думая о том, какая сильная Вита.

Снежана мечтала быть такой же.

Взгляд убийцы устремился в окно. Проклятый снег всё падал и падал. Улучшений в погоде не намечалось. А так хотелось увидеть сквозь холодную пелену что-то тёплое согревающее. Что-то, вызывающее душевный трепет, а не злость.

Рука сама потянулась к мобильному, сменила заставку. Экран заполнился ярким солнцем где-то на пляже Крыма.

Настроение не изменилось. Белая крупа набирала обороты, а в душе убийцы всё сильнее бурлила ненависть. Впрочем, так происходило не только зимой. Осень и даже весна ознаменовали приближение чувств, разрушающих сердце. Эмоций, от которых хотелось либо выть, либо убивать.

Глаза скользнули по столу, стенам, полу: никаких насекомых. Под рукой оказалась лишь муха. Уже давно дохлая. Легче не стало.

«Чтобы хоть как-то унять сверлящую боль, мне надо видеть, как ОНА страдает, слышать всхлипы. Чувствовать горячее предсмертное дыхание жертвы. Ощущать ЕЁ страх».

Сердце колотило по рёбрам, слизистую горла жгло, будто холод с улицы пробрался внутрь и теперь жалил с неистовой силой.

Крик, полный боли и страдания, едва не вырвался из груди, но сообразительности убийце хватало. Крик — неоправданный риск. Нет. Нельзя.

«Что ж… пока так…»

Пальцы сами легли на фото. Снимок женщины со светлыми волосами вновь занял место на стене. Ножа в руках на этот раз не было. Но убийце ничто не мешало рвать изображение ногтями.

Зубами.

В эту минуту чувство радости расплывалось по сердцу. Хотя бы на доли секунд становилось легче.

Убивать ЕЁ рано. Торопиться означало навредить. Навредить себе. И не получить долгожданное удовольствие в полной мере. Нескончаемые страдания и доведение почти до безумства. Как же без этого? Секунды ЕЁ жизни, мгновения должны были полниться жутким страхом, предчувствием катастрофы, неотвратимости смерти.

— Ты получишь сполна за всё, что сделала, но в своё время, — прошептали пересохшие губы.

Мысли кружили вокруг нового убийства. Знакомство, комплименты, предложение встретиться. Дальше имелись вариации. То, что предшествовало убийству и само убийство зависело от настроения. Васильеву хотелось задушить. Так и случилось. Мысль про воду пришла позднее. Сдержаться не удалось. Ванная недоангела представлялась тем самым ледяным озером. И Ангелина должна была уйти под воду.