Кружева лжи (СИ) - Дока Анастасия Константиновна. Страница 59

Типичные комплексы, потянувшиеся из детства во взрослую жизнь, помогли держать Васильеву на поводке. В вечном страхе. С всегда одной и той же надетой маской.

А потом появилась сама Александра, и там, в её офисе, когда Вита привычно лгала про убийство Клары, потому что так было проще и сочиняла про маньяка — ВРАЧ уже сложился в голове — она думала, Селивёрстова такая же. Странная. Не от мира сего. Если ей всё объяснить, она поймёт. Месть свершится, Снежана умрёт. Наступит покой. Но…

Александра начала копаться в биографии, в переделанной, но всё же. Тогда Виталина смирилась. Она решила исполнить свой план во чтобы то ни стало и уничтожить всех, кто встанет на пути. Спасибо мужчинам. Влюблённым, похотливым. Примитивным созданиям. Они ей помогли.

И пусть Андре с Андреем пойманы, оставался ещё один, и он знал: если всё не закончится на озере, там же, где она рассталась с Кларой, что было бы справедливо. Если Вита не выйдет на связь в указанный день, значит пора действовать.

Слёзы всё-таки вырвались наружу. Чирина села в уголок, разрыдалась. Но и сквозь рыдания на губах проскальзывала улыбка человека, чья ненависть была сильнее боли.

«Вы заплатите, — звучала в голове красная, как любимый цвет мамы Клары, мысль. — Вы всё равно заплатите…»

Глава 51

Снежана шла на автомате. Домой, в квартиру, где раньше жила с мужем. А куда ей было ещё идти? Хотела к Вите, но ключей у неё не было.

Вита… Как она могла забыть родную сестру? Бред какой-то…

Лифт отпустила, начала подъём по ступенькам. Как назло, погас свет. Мысли кружили, волновали, тревожили, не давали покоя. Шаги осторожные и не слишком уверенные приближали к цели.

Боялась ли она? Да. Боялась увидеть Мишу, понять, что снова очутилась в ловушке. Но этот страх, по сути, привычный, успевший стать болезненно родным, отступал перед боязнью не узнать правды: что произошло с ней и с Витой? Где сестра пропадала? Почему притворялась другой?

Всё, что говорили в полиции, растворилось, ушло из памяти за ненадобностью. Обрывки фраз сохранились, но для неё ничего не значили. Виталинка не убийца. Они все ошибаются. Не могло быть правдой то, что ей говорили. Да и что говорили?

Снежана не хотела об этом рассуждать, углубляться в подробности.

Там всё ложь.

Последняя ступенька. Дверь так близко. Шорох. Взгляд наткнулся на фигуру. Кто-то прятался за углом лифта. Сердце подпрыгнуло. Ногти впились в кожу. Дыхание… Снежана забыла, как это… дышать. Попятилась. Мигом представила, как ОН хватает её, тянет к себе, целует против воли.

Душит.

Своей больной любовью и когда-то любимыми руками.

Нет. Задушить слишком просто. Он не хочет быть вдовцом. Миша хочет быть рядом и вечно её мучить.

Глаза уже видели ЕГО: крупную фигуру в дутой серой куртке. Снежана закричала. Сильно, с надрывом. Но не услышала и писка.

— Снежинка? Бог мой… Снежинка!

Снежана нахмурилась.

— М-марк?

Крепкие объятья, тёплые губы. Марк покрыл поцелуями её лоб, щеки, глаза. И снова крепко прижал к груди.

— Любимая, я сходил с ума. Прости меня, прости… — Снова поцелуи. Нежные и трепетные. Через секунду требовательные и вновь осторожные. — Ты не отвечала, не брала трубку, не открыла дверь. Я… я… я думал, это всё. Я больше никогда тебя не увижу, я… прости меня, Снежинка. За всё прости. За то, что врал; за то, что оставил; за то, что позволил бояться. Прости. Прости!

Снежана была настолько растеряна: не знала, какие слова произнести. Она никак не ожидала его увидеть. Чувства путались, память подбрасывала обрывки их последней встречи. А Марк продолжал, частил с извинениями, и в конце концов, совершенно запутал.

— Когда детектив сказала об опасности, я… я не знал, что делать. Думал, ты не простишь. Всё ещё обижаешься. Боялся, ненавидишь. А когда услышал в телефоне тишину, осознал: без тебя меня нет. Боже… я не знаю, сколько здесь просидел, надеясь. Я так боялся, что… Милая… Снежинка, Снежиночка, слава богу всё позади. — Уткнулся лицом в её волосы. Шапку она забыла в том доме. — Вита ничего тебе не сделала? Никогда бы не подумал, что она способна…

— О чём ты? — вырвалась из объятий Снежана. — Что ты знаешь о моей сестре?

— Сестре? — он выглядел бесконечно удивлённым. Теперь запутался он. — О ком ты? Снежинка, детектив мне сказала, Вита оказалась маньячкой, она увезла тебя за город и…

— Подожди. Она не маньячка! Что ты такое говоришь?

— Снежинка, я разговаривал с детективом пол часа назад, она…

— Что она? — сорвалась на визг Снежана. — При чём здесь она? Я ничего не понимаю!

— Тише, тише, моя любимая, — осторожно взял за руку, прижал к собственному сердцу. — Успокойся. Давай я тебе сделаю чая с мятой. Хочешь? Ты ведь любишь.

Она послушно поплелась за ним, растеряв все силы.

— Всё будет хорошо, Снежинка, я рядом. И больше тебя не оставлю.

Снежана открыла дверь, впустила его на порог и вдруг поняла: Марка ей не хватало. Сердце, уставшее жить в страхе, готово было откликнуться на его беспокойный взгляд, на тёплые пальцы, крепко сжимавшие руку.

— Только не бойся. Теперь я здесь. Я с тобой. Вместе мы во всём разберёмся. Веришь?

Она хотела поверить.

И жутко не хотела оставаться одна.

Марк заварил чай, который напомнил ей детство. Мама тоже опускала сначала лимон и сахар в кружку, заливала кипятком и лишь потом добавляла мяту. Немного. Для тонкого аромата. Снежана уже и забыла какого это пить тот самый чай. Мамы давно не стало, а ведь только у неё чай получался особый. Снежана так не умела. При муже она даже не заикалась о мяте, ведь он её ненавидел. Называл вонючей травой, вызывавшей рвотный рефлекс.

Марк пододвинул чашку, мягко улыбнулся.

— У тебя ничего нет в запасах, — пожал плечами, — придётся пить пустой, но, если хочешь, я сбегаю в магазин.

— Нет.

— Точно? Снежинка, мне не сложно.

— Я… я не хочу оставаться одна.

— Конечно. Не подумал. Дурак…

Сначала пли молча. Она боялась услышать гадости о сестре, боялась, что придётся его выгнать. Он не знал, с чего начать, как правильно подобрать слова после совершённого предательства. Однако оба знали: молчание не спасёт, и рано или поздно поговорить придётся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Этот вечер, плавно перетекающий в ночь, стал для обоих откровением. Тайны, секреты были вскрыты, преграды сломлены. Впервые за долгое время — им казалось прошёл год после расставания — говорили открыто. С обидами, уколами, криком, непониманием, противоречием. Но говорили. Слушали. Пытались понять.

Марк излил всю свою боль из-за разрыва с женой. Он переживал не столько из-за Риты, их любовь давно исчерпала себя, сколько из-за дочери. Жена настраивала девочку против, и он не знал, как это исправить.

Не меньше его волновали и отношения со Снежаной.

Просил прощения за Ангелину и за Виту.

Она не понимала.

Тогда Марк сообщил всё, о чём поведала детектив, без ранящих подробностей — сухими фактами, какие много раз слышал от полицейских на прежнем месте работы. Но Снежана всё равно ударилась в слёзы.

Сердце не верило, а разум… Разум хотелось загнать подальше, а лучше уничтожить, чтобы только не думать о том, в кого превратилась сестра. Это было дико, невозможно больно.

Когда от разговора осталось лишь многоточие, а от сердца пепел, Снежана сама прижалась к Марку, и так они долго сидели в тишине, глядя на снег за окном. В тот миг он понял, что не готов терять Снежану и начал строить радужные планы по знакомству любимой с дочерью. Она поняла: ей не нужен никто, кроме сестры.

Снежана обязана была узнать, что произошло с Витой и с её собственной памятью.

Сейчас её волновало только это.

Александра, надев согревающие носки цвета апельсина, цвета, придающего силы, удобно устроилась на диване и, окружив себя маркерами-помощниками, принялась выписывать отдельные фразы. Оттенок выбрала ядовито-жёлтый. Именно он ассоциировался с манипуляцией, а именно в этом детектив и подозревала мать Виталины, Клару Евгеньевну. Даже в тех немногочисленных записях, какие имелись, отчётливо прослеживалось давление на неокрепшую детскую психику. Так, в ранних записях, где буквы ещё были корявыми и сильно падали на правую сторону, что сохранилось и у взрослой Чириной, и в этом старик Анюхин несомненно бы увидел признак крайней импульсивной, нестабильной личности, неоднократно упоминалась одна и та же фраза Клары Евгеньевны: