Мой ангел - Стрейн Алекс. Страница 5
– С моей комнатой все в порядке. Все, как и прежде... исключая ванную комнату.
– А что там? Дядюшка сделал ремонт и расщедрился на золотой унитаз?
– Вообще-то он в форме розового цветка, но краны и сетка для душа действительно выглядят так, будто они из чистого золота.
Одри оглушительно захохотала, и Хелен отодвинула трубку еще на дюйм от уха.
– Какие еще новости? Сколько времени ты пробудешь в доме дяди? Это я говорю, чтобы ты не забыла: нам с тобой еще нужно подыскать квартиру.
– Да, я помню, – пробормотала Хелен. – Но, Одри, душечка, у меня такая новость...
– Ты меня пугаешь, Хелен, у тебя такой странный голос! Говори же скорее, пока я не лопнула от любопытства!
– Дядя предложил мне погостить у него некоторое время.
– Некоторое время?
– Пару недель. Или около того.
– Но наши планы, Хелен?!
– Одри, я знаю... Пожалуйста, извини, но я не хочу... То есть не могу... То есть появились обстоятельства...
– О боже, избавь меня от своих оправданий! Я ужасно рада за тебя, Хелен! – Ликование Одри выплеснулось из трубки и щедрым душем окатило Хелен. – Что я тебе говорила, а, Хелен?!
– Да, ты оказалась права, – почти уныло подтвердила Хелен.
– Он сжал тебя в крепких родственных объятиях и сказал, что сожалеет о своем поведении и всех упущенных годах? – принялась жарко выспрашивать Одри.
– Что-то вроде этого.
– О, я не слышу оптимизма в твоем голосе. Это же прекрасные новости! Конечно, наверняка ты долго сопротивлялась, и дяде пришлось пасть на колени, умоляя тебя остаться, а потом он в знак благодарности за твое милостивое согласие подарил тебе кредитную карточку с восьмизначным числом на банковском счете и ключи от «лексуса» последней модели...
Хелен невольно бросила взгляд на закрытую дверь, потому как радостный голос Одри и ее вольные речи в доме Роберта показались ей почти святотатственными. Ей было даже страшно представить, как тут могли расценить милые шалости Одри и ее легкомысленные фантазии.
– Карточку – да, но никаких ключей от «лексуса», – довольно сухо обронила Хелен, а Одри на том конце ошеломленно замолчала. Хелен, воспользовавшись растерянностью подруги, тут же выдала последнюю новость: – И еще Роберт не против, если ты приедешь ко мне в гости и мы немного развлечемся.
Ответная реакция Одри превзошла все ожидания Хелен. Ее радостный вопль сделал бы честь самому громкому кличу воина арапахо, вышедшему на тропу войны. Хелен от неожиданности зажмурилась и втянула голову в плечи.
– Одри, поумерь свой восторг, иначе мне к твоему приезду придется покупать слуховой аппарат!
– Ты не представляешь, как я рада!..
– Отчего же, уже представляю.
– Не иронизируй. Когда мне лучше приехать? Сегодня поздно. Завтра! Нет, завтра я не могу! О, тогда...
– Одри, приедешь, когда тебе будет удобно. Только не забудь позвонить и предупредить.
– Конечно! Пока, Хелен, поговорим при встрече. Будь благоразумной и покладистой девочкой и не огорчай любимого дядю!
– Пока, Одри.
Попрощавшись, Хелен положила трубку и невидящим взглядом уставилась в стену. Кому, как не Одри, прекрасно известно, что она всегда благоразумна. Она сдержанна и рассудительна, покладиста и послушна. И старалась никогда и ничем не огорчать дядю – своего единственного родственника и опекуна. Сначала потому, что надеялась на то, что он полюбит ее, потом – потому, что из-за своей зависимости вынуждена была сдерживаться. Но тогда к ее чувствам добавились отстраненность и разочарование. Она была вынуждена быть покорной и терпеливой, потому что это было условием ее выживания в этом мире. По крайней мере, Хелен так думала. Она должна находить хоть что-то хорошее в том, что у нее было. По меньшей мере, дядя согласился ей помочь, а не оставил на попечение социальной службы.
Но боже, как порой это было трудно – угодить Роберту – даже в те редкие дни, когда она гостила в его доме. Для этого требовалось стать даже не совершенством, а чистым ангелом – ни больше ни меньше. Хелен старалась изо всех сил, пока не поняла одну простую истину: Роберт никогда не станет для нее тем, о ком она мечтала, – любящим дядей. И вовсе не потому, что он из-за своего воспитания, мировоззрения или по каким-то иным причинам не может принять ее такой, какая она есть. И не потому, что ей самой никогда не удастся достичь планки уровня, который бы полностью устроил ее дядю. А потому, что ее отец женился на ее матери, а Хелен была плодом этого неравного брака и вечным напоминанием о непокорности ее отца воле собственного родителя.
Хелен прекрасно помнила нечаянно подслушанный разговор дяди с его приятелем Дрю Адамсоном. И то унижение, которое она испытала, услышав снобистские рассуждения этого напыщенного индюка с бледным, почти изможденным лицом, водянистыми глазами и намечающейся лысиной. Хелен было тринадцать, но она помнила этот разговор так отчетливо, словно он состоялся только вчера, а не десять лет назад. Стоя под дверью, она дрожала от ужаса, ярости и унижения. В маленькую щелку Хелен могла видеть этого породистого аристократа, рассуждающего о чистоте голубой крови, об узком круге и о грехе ее отца, который попрал принципы и правила, принятые в их узком кругу, и, нарушив все условности, женился на нищенке. Пусть даже очень красивой, но совершенно беспородной. В тот день Хелен узнала, что ее дед лишил за это ее отца наследства и даже, кажется, проклял. Наверное, это и было причиной всех несчастий, которые свалились на ее семью, – проклятие ее деда. Сначала в автомобильной катастрофе погиб ее отец, потом умерла мама...
4
Хелен проснулась очень рано и долго лежала, рассматривая потолок и пытаясь вспомнить, что ей снилось. Когда-то она прочитала, что сны являются отражением душевного состояния, и не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что душевное состояние Хелен никуда не годится, раз ее всю ночь мучили кошмары. Хелен встала, убрала постель и приняла душ. Потом она открыла дверцы огромного шкафа, в котором висели ее вещи, занимая лишь его маленький уголок. Хелен с особым тщанием изучила свой гардероб, пытаясь соизмерить его с окружающей обстановкой, и пришла в уныние. Собственные вещи – довольно качественные и новые – на фоне великолепной комнаты показались ей обносками.
Хелен поморщилась: она не пробыла здесь и суток, а у нее начинает развиваться гигантский комплекс неполноценности. Но уж очень странно и непривычно – почти пугающе – было просыпаться в огромной постели, в окружении красивых и дорогих вещей, пользоваться всеми удобствами, предусмотренными в доме дяди, и сравнивать это со своей прежней жизнью. Хорошо, что сравнивать придется не слишком долго, а когда она вернется к своей прежней жизни, этот зарождающийся комплекс лопнет как мыльный пузырь.
Хелен вытащила из шкафа джинсы и футболку, надеясь, что к завтраку такая одежда вполне сгодится, и принялась одеваться. Потом, стоя перед зеркалом, она расчесала волосы, заплела косу и нацепила на нос очки.
– Выгляжу просто ужасно, – рассеянно пожаловалась она своему отражению. – Видела бы меня сейчас Одри...
Видела бы ее сейчас Одри, она сначала бы пришла в ужас, потом в негодование, а потом устроила бы Хелен нагоняй – именно в такой последовательности. Подруга просто не выдержала бы надругательства над творением рук своих, то есть над тем, в кого она неимоверными усилиями превращала Хелен, придумывая прическу, подбирая косметику, убеждая в преимуществах контактных линз и пространными лекциями изгоняя из Хелен патологическую неуверенность в себе.
– Доброе утро, мисс Гамильтон. – Марк Макиавелли уже сидел в столовой и, едва Хелен вошла, тут же уставился на нее, словно на заморскую диковинку.
– Доброе утро, – сдержанно ответила Хелен и села на противоположной стороне стола, смотря прямо перед собой.
Наверное, я представляю занимательное зрелище, отстраненно подумала Хелен, всем своим существом чувствуя взгляд Марка, продолжающего рассматривать ее.