Одна ночь и вся жизнь (СИ) - Жилло Анна. Страница 11

Не будь я в таком раздрае с утра, постаралась бы спокойно объяснить, что больше не хочу никаких официальных процедур. Можем попробовать жить вместе – вдруг получится. Я бы даже сейчас попыталась это сделать, если бы не его идиотская фраза о том, что дважды предлагать не будет. Это настолько меня выбесило, что из ушей потекла пена.

Даже так? Серьезно?! Ты вообще кем себя возомнил, а?

Я молча встала и пошла за Артемом к машине, чувствуя, как лазерный прицел взгляда прожигает дыру у меня между лопаток. Аж паленым запахло.

Мы не разговаривали неделю. Только по крайней необходимости, связанной с работой. Все это время я вспоминала его слова: «Если вдруг между нами что-то не сложится, ты будешь работать так, как будто ничего и не было. А если не сможешь – просто уйдешь».

Остаться? Или уйти?

Мне его не хватало. Еще как не хватало. Когда видела его, все внутри обрывалось и начинало сочиться слезами. Но я поклялась себе, что больше ни одному мужчине не позволю на меня давить. Никто и никогда не заставит меня делать то, чего я не хочу.

На восьмой день утром я вошла в свой кабинет и остановилась на пороге. На столе и по углам, в вазах и ведрах стояли огромные букеты роз – белых, розовых, бордовых. Подтолкнув меня, Дарьялов зашел следом, закрыл дверь. Развернул к себе лицом, обнял.

- Ира… - вид у него был такой, будто не спал неделю. – Я тебя люблю. Очень сильно люблю. И я не могу без тебя. Не хочешь замуж – ладно. Просто переезжай ко мне. Пожалуйста.

Я молча кивнула. И хотя мы договорились, что никакого интима на работе, в тот день эту договоренность все-таки нарушили.

8.

- Ирина Ивановна!

Вздрогнув, поднимаю голову. В дверях оперблока стоит та самая медсестра в очках.

Надо же, откуда-то узнала мое имя-отчество. Да не все ли равно откуда.

Сердце сначала замирает, потом срывается в бешеный галоп – в который раз за этот вечер. Хотя уже давно ночь. Без десяти минут Новый год. Кажется, сейчас все вокруг превратится в тыкву.

Да нет, нет же! Если бы умер, вышел бы врач.

- Хотите я вас в дежурку отведу? Там сейчас никого, поспать можно.

Какая, на хер, дежурка?! Нет, спасибо, конечно, но вы правда думаете, что я буду спать?!

- Нет, не надо. Изменений нет?

- Нет… к сожалению. Состояние критическое.

- Он без сознания?

- Иногда приходит, но ненадолго. На аппарате ИВЛ. Возможно, придется ввести в искусственную кому. Медикаментозную.

- К нему нельзя?

Это я, конечно, от отчаяния спрашиваю. В надежде на чудо. Новый год же!

- Вообще-то нет, но… если стабилизируется, вас пустят. На пару минут.

Попрощаться?

Нет, не буду так думать! Я не должна так думать! Все будет хорошо! Все должно быть хорошо! Он очнется, и я его увижу. Уже одно то, что мне это пообещали, чудо.

Она уходит, а я заглядываю в телефон. Там вперемешку поздравления с наступающим и вопросы. Вернее, один и тот же вопрос: ну как, есть новости? Не могу сейчас отвечать. Потом. Только Никите и Виктору пишу, что пока ничего нового. И маме.

Ну вот и полночь. Новый год наступил. Фейерверк на все небо, грохот. Поднимаю очередной стакан мерзкого кофе, чокаюсь со своим отражением в окне. У нас с ним одно желание на двоих: чтобы Дарьялов выжил. Больше ничего не надо.

Снова то хожу взад-вперед по коридору, то останавливаюсь у окна, то сажусь на диванчик, но долго сидеть не могу. И снова вспоминаю, вспоминаю…

*

Согласившись переехать к Дарьялову, я вообразила себе какой-то медовый месяц, но капитально ошиблась, поскольку плохо представляла, на что подписалась. И в первую очередь это касалось бытовых проблем. Наивная Ира думала, что у богатых людей их не должно быть. Но оказалось, это просто другой уровень квеста, и проходить его предстояло мне.

- Послушай, это немного не по моей части, - обалдело сказала я, узнав о том, что хозяйство отныне переходит в мои руки. – У меня компетенции на уровне заказа продуктов в доставку и закинутого в стиралку белья. На уборку я приглашала клининг.

- Ира, тебя никто не просит готовить, убирать и всякое прочее. Для этого есть домработницы, и здесь, и в Выборге. Твоя задача контролировать их работу так, чтобы нам было комфортно.

Командовать обслугой?! Мне проще было сделать что-то самой, чем объяснить другому человеку, чего хочу. К тому же категорически не нравилось, когда этот самый посторонний человек трогал мои вещи и наводил порядок, отличный от моего привычного, как другая вселенная. Я зарабатывала очень даже неплохо, но, видимо, по внутренней сути так и осталась голопопым пролетарием.

Да и в целом я не любила и не умела командовать. Построить бизнесмена, который пришел ко мне за консультацией и пытается спорить, - за милую душу. Или, к примеру, ту же Марину, в очередной раз накосячившую с рабочим графиком Дарьялова. А вот отлакировать домработниц и прочий домашний персонал – это не получалось. И если с выборгской Варварой мы общались сравнительно редко и более-менее мирно, то питерская Людмила реагировала на меня так, словно я самовольно вселилась в ее собственную квартиру и начала там распоряжаться. Возможно, в этом пряталось что-то личное. Ей перевалило за сорок, но женщина она была в самом соку, могла на что-то надеяться. Хотя завести шашни с домработницей – это было точно не в стиле Дарьялова. Даже если бы это вдруг случилось, быть прислугой она с того момента перестала бы.

В большинстве жизненных ситуаций я откладывала вывод баллистических ракет на стартовые позиции до последнего. Когда Людмила нахамила мне в очередной раз, прозрачно намекнув, что нанимал ее Петр Евгеньевич, а не всякие там прошмандовки, ее слова дословно процитировались работодателю.

- А вот была бы ты Ирой Дарьяловой, она бы и рта на тебя не открыла, - с усмешкой отреагировал тот.

Через пять минут Людмила на него уже не работала. Сей факт был доведен до сведения остального персонала вместе с причиной увольнения. Персонал проникся, хотя любви ко мне это, разумеется, не прибавило.

Фактически я стала полноправной хозяйкой в двух его домах, не считая крымской и заграничной недвижимости. Только без юридического статуса. И винить в этом было некого, кроме самой себя. Но я и не винила, потому что в моем отношении к браку ничего не изменилось.

- Ира, просто объясни, почему не хочешь, - попросил Дарьялов. – Чтобы я знал.

- Потому что хочу чувствовать себя свободной.

По его взгляду я поняла, что объяснение получилось кривое, и попыталась подправить:

- Не в том смысле, что могу позволить себе блядки на стороне. Я омерзительно моногамна. Просто… - от моей привычки щелкать пальцами, подбирая слова, Дарьялова крючило, но он ничего не сказал, только поморщился. – Два раза я думала, что у меня великая и вечная любовь. Первой хватило на год, второй на два. Никогда не знаешь, что может случиться. Я слишком серьезно отношусь к браку. Если через год или через два окажется, что у нас ничего не вышло, для меня и так это будет очень тяжело. А если придется разводиться… Я в те разы себя по кусочкам склеивала. Третий раз… Нет, даже думать об этом не хочу.

- То есть тебе нужна свобода, чтобы уйти от меня? – прищурился он.

- Не совсем так. Чтобы легче было это сделать, если вдруг понадобится. Мне. Или тебе. Если ты не заметил, я довольно трудный человек.

- Заметил еще до того, как предложил тебе работу. Но это не имеет значения, потому что я тебя люблю.

- Это ты сейчас так говоришь. Что не имеет.

- Хорошо, Ира, не будем спорить, - Дарьялов махнул рукой. – Давай лучше договора по земле посмотрим.

Мы оба были трудными. Очень трудными. Каждый привык гнуть свое, при этом обоим не хватало гибкости. И если в рабочих вопросах мы вполне могли лавировать и приспосабливаться к ситуации – если не удавалось приспособить ситуацию к себе, - то в личных делах это получалось с трудом. Да, мы умели разговаривать. Но, к сожалению, потом. Уже после ссоры. После того как коса традиционно находила на камень. Выходила коса из этих схваток погнутой, камень – поцарапанным, и только после этого садились за стол переговоров.