Радикальная война: данные, внимание и контроль в XXI веке (ЛП) - Форд Мэтью. Страница 28

Таким образом, в рамках этого анализа Запад ищет технологии и доктрины, которые позволят ему еще больше ускорить процесс оказания кинетического воздействия, чтобы военные могли опережать стратегический нарратив (Miskimmon, O'Loughlin and Roselle 2013), даже если их действия по-прежнему будут направляться государством. Однако, чтобы делать это эффективно, западные вооруженные силы должны не только быть более ловкими в манипулировании новой экологией войны, но и быть быстрее своих противников на поле боя. Это означает ускорение процессов военных инноваций и переход к тому, что некоторые называют "прототипной" или "бета"-войной. Исходя из идеи о том, что готовые решения никогда не могут быть представлены в бою, предлагается, чтобы вооруженные силы готовились к работе с лучшим прототипом, который они могут представить, чтобы получить конкурентное преимущество. Как утверждает начальник австралийской армии, это будет считаться правильным ответом, потому что "будущее преимущество будет на стороне того, кто сможет "владеть временем" и наилучшим образом подготовить среду".

Технологическая проблема, связанная с концепцией ведения войны, в которой время ценится выше других переменных, заключается в организации инструментов власти для мгновенного достижения военного эффекта. Это привело к росту интереса к искусственному интеллекту, роботизации и автоматизации, когда алгоритмы могут быстро и более точно обрабатывать огромные объемы данных, чем человек. Такой кибернетический подход к технологиям указывает на объединяющую рациональность, которая объединяет человека и машину в рамках идеализированного военного проекта, где цели поражаются еще до того, как у противника появляется возможность действовать. Как сказано в военной теории полковника Джона Бойда, американского летчика-истребителя времен Корейской войны, большая часть современной западной военной мысли неявно опирается на идею победы над противником путем принятия решений быстрее, чем противник, и, таким образом, проникновения в цикл принятия решений противником (Osinga 2007). Теория Бойда, родившаяся из его опыта полетов на F-86 Sabres против МиГ-15, была основана на гипотезе, что разумные организмы и организации работают в непрерывном цикле взаимодействия с окружающей средой, корректируя поведение в свете полученной информации. Разбив этот процесс на четыре этапа, которые он назвал "Наблюдение, ориентация, решение, действие" (Observe, Orientate, Decide, Act, OODA), Бойд утверждал, что успешный пилот пройдет через цикл OODA быстрее, чем пилот, оказавшийся сбитым. Как отмечает Франс Осинга, значение петли OODA заключается не в том, как пилоты или командиры могут думать о своем подходе к принятию решений и победе над врагами, а в том, как концепция петли OODA может быть применена к кибернетическим системам. Так, понятие "петля OODA" было воспринято как крах бинарности "человек-машина", что привело к систематизации того, как вооруженные силы неявно думают о разработке автономных систем оружия (Scharre 2018).

Петля OODA символизирует большую часть техницизма, лежащего в основе западного подхода к ведению войны. Однако, как сформулировал Грегуар Шамайу, нынешний апофеоз этого направления мышления стремится "искоренить всякую прямую взаимность в любом проявлении враждебного насилия" (Chamayou 2015, p. 17). Завернутая в категорию войны, которую лучше всего описать как дистанционную войну, эта формулировка утопического поля боя позволяет Западу осуществлять насилие без риска для чего-либо, кроме расходуемых ресурсов, будь то партнеры по прокси-союзу, частные охранные компании или дистанционные технологии. Таким образом, западная война - это процесс управления насилием на периферии развитого мира, где стратегия "стрижки газона" имеет больше резонанса, чем стремление к решающим сражениям, в которых есть победители и побежденные.

Дистанционные и автономные системы явно предназначены для того, чтобы избежать ответного насилия и в то же время предоставить вооруженным силам возможность оказать немедленное военное воздействие (Renic 2020). Целью является достижение свершившегося факта . Чтобы не потерпеть неудачу, в чистом виде задача состоит в том, чтобы сделать это с огромной скоростью: определить цель и мгновенно нанести по ней удар, прежде чем противник успеет принять решение действовать по-другому. Вирилио описывает философию, лежащую в основе этих понятий, так: "Как только мы что-то увидели, мы уже начали это уничтожать" (цит. по Bousquet 2018). Уничтожить что-то мгновенно - значит признать, что суждения о ценности объекта уже сделаны и больше нет необходимости обсуждать или пересматривать. Таким образом, утопическое поле боя Запада предполагает применение военного насилия мгновенно, на расстоянии, без взаимных угроз и, как только решение о применении силы принято, без вступления в диалог с противником.

Мгновенная дистанционная война - это, таким образом, война с передачей риска в чистом виде, помогающая политикам минимизировать вероятность наказания на избирательных участках и одновременно максимизировать потенциальную выгоду (Shaw 2005). Более того, отражая взгляды кибернетиков 1950-1960-х годов, исключая человека из процесса принятия решений, вы ускоряете войну, преодолевая возможность человеческой ошибки (Bousquet 2018). Для ее сторонников это утопическое поле боя, где смерть наступает гуманно. После выбора целей их можно уничтожать, не опасаясь потерь для собственных сил. Люди, подвергающиеся насилию, ограничиваются теми, кого нужно убить. Война становится хирургией, клиническим применением ножа для удаления противника. Этос воина в диалектике "человек-машина" подчиняется технологиям, которые не требуют самопожертвования и храбрости. Предоставление свершившегося факта неявно ограничивает возможность того, что противник найдет возможность выразить иную политическую точку зрения. Для тех, кто с этим сталкивается, это не война, как ее описывал Клаузевиц. Здесь нет дуэли между противниками. Это скорее охота на человека, чем продолжение политики другими средствами. Это война труса (Chamayou 2012, 2015).

Однако если рассматривать эти автоматизированные военные технологии в рамках клаузевицкой онтологии войны, то опасность заключается в том, что они оказываются оторванными от политики. Это тем более актуально, что информатизация насыщает процесс принятия решений, а алгоритмы пишутся и переписываются таким образом, что непрозрачны для инженеров, ответственных за кодирование этих систем (Lindsay 2020). В этих условиях сентенция Клаузевица о том, что война - это продолжение политики другими средствами, будет отменена технологиями, которые гарантируют, что политическое насилие будет продолжаться по автоматизированной траектории, так что война станет самоцелью. Иными словами, если политика как процесс переговоров внутри правительства не будет успевать за принятием военных решений, возникнет фундаментальный риск для стабильного баланса сил (Horowitz 2019a, 2019b). Как отмечает Вирилио, основная причина этого заключается в том, что "политика невозможна в масштабах скорости света. Политика зависит от наличия времени на размышление" (Virilio 2002, p. 43). Следовательно, ускоренная война отрицает политику. Как только кнопка нажата, следует разрушение. Чем больше автоматизации, тем меньше возможностей изменить военные действия, чтобы реализовать дальнейшее политическое участие. Чем больше людей отстранено от процесса принятия решений, тем больше шансов, что война станет самоцелью.

Все это не мешает тем, кто подвержен этим проявлениям западной военной мощи, разрабатывать контрстратегии, которые создают сомнения или сохраняют конфликт открытым, чтобы управлять увлечением Запада мгновенной, дистанционной войной. Действительно, как показывают войны в Ираке, Сирии, Крыму и Донецке, темп военной мощи может быть использован теми онлайн-кликерами, которые сегодня играют важную роль в формировании новой экологии войны. Например, ИГ использовало свои социальные сети, чтобы показать дикие акты жестокости в отношении своих противников и продемонстрировать единство поддержки среди тех, кто строит халифат (Almohammad and Winter 2019). В то же время западные правительства не могли предотвратить появление этих нарративов и, соответственно, пытались ограничить своих граждан от вмешательства на стороне джихадистского движения. Аналогичным образом, в Крыму и Донецке мы видели, как русские успешно запутывали западную аудиторию и манипулировали ею с помощью дезинформации, тем самым создавая сомнения в том, нужно ли поддерживать Украину и как это делать. Но что также делает этот вид войны таким трудным для сопротивления, так это не просто онлайн-усиление и нацеливание сообщений - это "то, что эти сообщения часто невольно передаются не троллями или ботами, а подлинными местными голосами" (Jankowicz 2020, p. 3). Ускоренная война может помочь ускорить и упорядочить нанесение кинетических ударов, но для участников, транслирующих атаки через социальные сети, достаточно разрушить такие категории, как гражданское лицо, комбатант и участник, чтобы нарушить формирование политических нарративов сверху донизу.