Летние истории - Каваками Миэко. Страница 62

Мне захотелось, чтобы ни у кого из них ничего не получилось. Чтобы никакие вложенные деньги и потраченное время не помогли им добиться желаемого. Пусть им будет плохо. В конце концов, они могут утешить себя тем, что сделали все, что могли. Пускай скандалят, пускай обвиняют друг друга, пускай это разрушит всю их жизнь — мне плевать. Они попробовали, у них была возможность. Они даже не представляют, какое это счастье. Какая это удача.

Я потерла лицо кулаками. Поднялась на ноги, допила остатки виски. Потом снова улеглась, взяла телефон и продолжила чтение. Я не моргая вглядывалась в экран, и от его резкого света глаза заволакивали горячие слезы. Но я не могла от него оторваться. Голова словно превратилась в пустой чайник, плавящийся на включенной плите. В ушах стучал молот. Грудь сдавило, тело горело огнем. Мне уже все равно, будь что будет, думала я, размазывая слезы по лицу, когда тренькнул сигнал и на экране появилось уведомление. Имейл от Айдзавы.

Это был ответ на мое письмо недельной давности. Айдзава сообщал, что в конце апреля у них намечается еще одно мероприятие, немного поменьше масштабом, и приглашал меня прийти, если будет желание. И добавил в постскриптуме: «Уже совсем скоро дочитаю».

Я начала набирать ответ. Судя по всему, я была совершенно пьяная: то и дело нажимала не на ту кнопку, и на экране появлялись совсем другие слова. Пытаясь исправить очередную ошибку, я напряженно всматривалась в текст или даже зачитывала его вслух, и от этого алкоголь будто еще глубже проникал в клетки моего тела. Голова кружилась, в ней раздувались обрывки мыслей, и вместе с ними росла моя уверенность в том, что сколько бы я ни выпила, но уж имейл-то смогу написать. В итоге текст сообщения у меня вышел просто кошмарный.

Даже не перечитав, я нажала кнопку «Отправить» и бросила телефон в самый темный угол комнаты. Потом с головой накрылась одеялом и зажмурилась. Надо мной нависла мощная черная волна и в следующий миг разделилась на множество мелких волн, которые завертелись у меня перед глазами, складываясь в неуловимый узор. А потом мне приснилась бабушка Коми. Как она сидит на полу, подтянув к себе колени, а я сижу рядом и потягиваю ячменный чай. Квартира — та, старая, недалеко от порта. Прислонившись к старой черной балке, мы разговариваем и смеемся. Бабушка, какие у тебя огромные колени! Ты на свои посмотри, Нацу, коленями ты в меня пошла. Ой, и правда здоровенные! Я вообще похожа больше на тебя, чем на маму, с самого рождения, мама всегда так говорит. Серьезно? Ну, я рада! Слушай, бабушка, но ведь все люди умирают — получается, и ты когда-нибудь умрешь? Когда-нибудь — да, но… Ты что, плачешь? Не плачь, Нацу. Это еще нескоро… Ну же, улыбнись! Не беспокойся, даже когда я умру, я буду посылать тебе знаки. Правда? Правда. А какие знаки? Сейчас пока не знаю, но я непременно приду тебя навестить. Приду и скажу: «Привет, моя милая Нацу!» То есть ты станешь привидением? Может, и так. Хорошо, бабушка, можешь быть привидением, только не слишком страшным, ладно? Обещай, что ты придешь, обязательно придешь… А я обещаю, что сразу узнаю тебя, кем бы ты ни стала: птичкой, листиком, ветерком или гулом электричества. Неважно, в каком виде, ты только приходи, не забудь! Конечно, приду, мое солнышко. Ну смотри, бабуль, ты обещала! Я всегда, всегда-всегда буду тебя ждать.

— Еще раз простите меня, пожалуйста…

— Ничего, все в порядке… — заверил Айдзава.

— Я тогда страшно напилась, — заново принялась объяснять я.

Даже теперь, спустя целую неделю, оставалось ощущение, будто алкоголь из моей головы ушел не весь.

— Ваше послание меня, конечно, удивило. Я решил, у вас что-то случилось.

— Да я и сама удивилась потом, когда перечитала…

— Вам было плохо? Рвало? — спросил Айдзава.

— Не рвало, но на следующее утро я встать не могла.

— Перед выпивкой всегда лучше поесть, хотя бы немного. Чего-нибудь молочного, например.

— Теперь буду знать… — втянув голову в плечи, пролепетала я.

На мое пьяное письмо Айдзава честно ответил, затем мы обменялись еще несколькими имейлами и в конце концов решили встретиться. Он принес мне распечатки нескольких статей о репродуктивной этике, вышедших в журналах. Я с благодарностью убрала их в сумку. В кафе на Сангэндзяе, где мы договорились встретиться, оказалось довольно многолюдно — день был воскресный.

— Кстати, — спохватился Айдзава, — я дочитал вашу книгу.

— О, спасибо! При том что вам и без того дел хватает, наверное…

— Вообще я читаю очень мало художественной литературы, поэтому вряд ли сумею точно описать свои ощущения.

— Это ничего… — промямлила я, опустив глаза в пол: от перспективы услышать его отзыв о книге я растерялась.

— Мне кажется, ее можно прочесть по-разному, — задумчиво проговорил Айдзава, разглядывая кофейную чашку. — Но для меня она о некоем перевоплощении душ. Ваши персонажи мертвы с самого начала, но умирают снова и снова. Место действия, общество, язык — все меняется, но душа остается прежней. И это движение по кругу продолжается вечно.

Я неопределенно кивнула.

— Я сказал «круг»… Пожалуй, не совсем так. — Айдзава умолк. Потом он поднял голову и широко распахнул глаза, как будто его осенило: — Нет! Это прямая линия! Поскольку процесс перерождения бесконечен, мне сначала представилось нечто вроде колеса сансары. Но нет, ваш мир все время движется по прямой.

Я молчала, не зная, что ответить.

Айдзава втянул голову в плечи:

— Простите, что коряво выражаюсь, лучше не умею. Но мне правда очень понравилась ваша книга.

— Вы говорили, что почти не читаете такую литературу, но я вот слушаю вас, и как-то даже не верится.

— Я в литературе не очень разбираюсь, но мне это все интересно. Например, как это — писать книги…

— Может, вам хочется самому что-то написать?

— Нет, что вы, — засмеялся Айдзава. — Просто мой отец любил это занятие.

— Ваш отец?

— Да. Ну, тот, который меня вырастил. Он писал прозу. Имел такое хобби. Но он давно умер.

— Получается, он умер довольно молодым?

— По нынешним меркам да. В пятьдесят четыре, мне тогда было пятнадцать лет. Инфаркт. Дети, рожденные от доноров, обычно узнают об этом во время развода родителей или сразу после смерти отца. Но я — гораздо позже. До тридцатилетия мне ничего не говорили.

— Вообще никак не касались этой темы?

— Именно, — подтвердил Айдзава. — Наверное, я уже об этом где-то рассказывал, но я вырос в Тотиги, в несколько специфической семье. Мой отец принадлежал к старинному роду землевладельцев со своеобразными традициями. Жили мы все вместе в их родовом гнезде. Дедушка умер, когда я был еще маленьким, и самым главным человеком у нас в семье была бабушка. Она-то и открыла мне эту тайну.

— Когда вам исполнилось тридцать? Ни с того ни с сего?