Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне (сборник) - Филипс Джадсон Пентикост. Страница 9

– С любовью? – спросила торопливо записывающая с его слов девушка.

– Да, с любовью. Кен.

– Двадцать пять слов.

– Неважно. Отправьте, пожалуйста. Сделаете это для меня? Не знаю, где остаток моих денег.

– Я обо всем позабочусь, – успокоила она. – В крайнем случае могут удержать с вашего счета. Успокоились? Ответите на оставшиеся вопросы анкеты?

Гибсон ответил.

– Ну вот, теперь я знаю историю вашей жизни. Не беспокойтесь, я отправлю телеграмму.

– Вы очень добры.

– Ну, до скорого. – Девушка улыбнулась. Гибсон ей понравился. Интересный и не выглядит на пятьдесят пять лет. Кожа гладкая, натянута на скулах. Женщине в его возрасте пришлось бы делать подтяжку. И он всего пять недель в браке со своей первой женой. – Не тревожьтесь слишком о своей любимой.

– Постараюсь, – пообещал Гибсон. Но он ощутил ее любопытство и решил, что больше не станет открываться перед незнакомыми.

Когда девушка ушла, Гибсон подумал: «История моей жизни… Она понятия о ней не имеет». Жизнь одним махом просочилась сквозь пальцы, и от ее невозвратности разочарованно екнуло сердце.

Но Гибсон взял себя в руки, призвав на помощь все свое терпение. Он со временем выздоровеет. Боль – ничто. Ее можно вынести. Он не сломается, все стерпит.

Только бы Розмари не слишком пострадала! И лишь бы сумела приехать Этель – его славная, надежная сестра – и взяла на себя управление домом. Гибсон не сомневался, что она откликнется на телеграмму, как бы сделал он сам. Может, даже прилетит на самолете. Его сестра Этель была не так далека от него во времени, как лежащая этажом выше Розмари. Сестра приедет и обо всем позаботится, и жизнь когда-нибудь придет в норму.

Справа от Гибсона неподвижно лежал мужчина с отвратительной трубкой в носу. У него под ухом лежал на подушке наушник, из которого доносилась мыльная опера. В палате было много людей – все чего-то ждали, – и большинство страдали от боли. А некоторые наверняка любили, в этом не было никаких сомнений.

Гибсон лежал, вспоминая слова, потому что они были хорошим средством от боли – явления грубого и безмолвного. И еще – чтобы скоротать время.

Гибсон, кажется, уснул.

Позже, в этот длинный день, ему принесли телеграмму: «Вылетаю немедленно. Этель».

Он вздохнул так глубоко и с таким облегчением, что заломило грудь.

– Забыла сказать, – весело добавила сестра. – Ваша жена просила передать, что любит вас.

– Правда?

– Она расспрашивала, как вы себя чувствуете. Давайте поправлю вам подушку. Так удобнее?

– Мне вполне удобно, – ответил Гибсон. – Можете ей передать, что я тоже люблю ее?

– Непременно, – кивнула сестра. – Передам, не откладывая.

«Люди все-таки очень добрые, – расслабленно подумал довольный Гибсон. – Чрезвычайно добросердечные, и медсестра, и Этель. А невзгоды непременно пройдут».

Глава VII

– Как любезно с твоей стороны, что ты ко мне приехала, – говорил он на следующее утро. – Рад тебя видеть.

– Пустое, старичок, – отвечала Этель, стоя, как привыкла с детства, опираясь сразу на обе ноги, вместо того чтобы перенести весь вес на одну, а другой поддерживать равновесие, как это принято у большинства женщин.

Этель – крупная дама, хотя и не толстая – с объемной талией, крепкими ногами и широкими плечами. На ней был строгий английский твидовый костюм и такая же строгая простая блузка. Короткие с проседью волосы не покрыты – шляпы и перчаток она не носила. Пухлые пальцы без колец.

– Хорошенькое дельце! – дружелюбно прогудела сестра. У Этель были живые карие глаза на простоватом лице. «В свои сорок семь лет она очень похожа на отца», – внезапно подумал Гибсон. – Как себя чувствушь? – спросила сестра.

– Не спрашивай. Ничего хорошего не скажу. Лучше сходи к Розмари.

– Я была у нее.

– Уже? – Гибсон немного опешил.

– Сейчас десять утра, братец. Пришлось садиться в самолет ночью, а потом еще ехать на первой электричке, которая привезла меня сюда в пять утра. Познакомилась с твоим домохозяином, осмотрела жилье, приняла ванну. Затем пошла навестить Розмари, поскольку она лежит в комнате на двоих, а в твоей палате, как мне намекнули, в это время проводят всякие неприятные процедуры. – Этель покосилась на мужчину с трубкой в носу.

Гибсон издал слабое «О!» и порадовался энергии сестры.

– Подняла с постели твоего Таунсенда, и он повел себя очень любезно. Когда я назвалась, впустил меня в дом, нисколько не сердился.

– Пол славный малый…

– Очень обаятельный, – сухо подтвердила она. – Симпатяга и к тому же богатый вдовец. А твой дом совсем невелик.

– Разве?

– Я оставила вещи в комнате, которая, как понимаю, принадлежит Розмари. – Этель обвела палату долгим взглядом.

– Да, – едва слышно подтвердил Гибсон. Он вдруг представил, насколько неуместна порывистая, здравомыслящая, энергичная сестра в маленьком коттедже. Он заговорил нетерпеливо, потому что она налетела, как шторм, и внезапный порыв нарушил аккуратный порядок его мыслей. – Скажи, Этель, как там Розмари?

– На ней ни царапины, – ответила сестра. – Немного расстроена. Винит себя за случившееся. Беспокоится о тебе. Ну и все в том же роде. Я так понимаю, что за рулем находилась она?

– Да, это ее машина… – начал Гибсон.

– И она разбита всмятку, как сказал мне мистер Таунсенд. – Этель нахмурилась. – Не могу представить ситуацию: как правило, страдает больше водитель, а не пассажир. Видимо, встречная машина ударила вас в правую сторону – туда, где сидел ты.

– Встречная машина… – Гибсон поежился.

– В ней двое мужчин. Ни один не пострадал, разве что самую малость. Похоже, основной удар пришелся по тебе. А сломано всего несколько костей. Скажи спасибо, что вообще остался жив и можешь рассказать, как было дело.

– Я не могу рассказать. Ничего не помню.

– Тем лучше. Это избавит тебя от допросов. Дело тупиковое, не будет никакого судебного преследования.

– Судебного преследования? – удивился Гибсон.

– Видишь ли, они в тумане выехали на встречную полосу, где не имели права находиться. Розмари, уворачиваясь от удара, вывернула руль влево, и это было ее ошибкой. И еще: полицейские заявили, что от вас обоих пахло спиртным.

– Мы выпили всего по капле коньяка, – уныло пробормотал брат.

– У полицейских мозги буквоедов.

– Розмари… – Гибсон не продолжал, поняв, что ему хочется лишь произносить ее имя.

– Она славная девушка, Кен, – кивнула сестра.

– Да. – Он немного расслабился.

Этель улыбнулась, и в ее глазах блеснуло понимание и участие.

– Я так понимаю, ты задумал совершить много добрых дел.

– Как тебе сказать…

– Розмари не очень распространялась о себе. Не могла. По ее словам, она оказалась на грани срыва – болела, можно сказать, вычеркнула себя из жизни. Тебя это тронуло.

Этель над ним подтрунивала, но Гибсон сохранял серьезность.

– Она была на пределе. Именно поэтому я хотел, чтобы ты…

– Сильнодействующее средство… – Этель изогнула бровь.

– Ты о чем?

– Жениться на ней.

– Мне показалось, что так нужно.

– Она ведь помоложе тебя, – продолжила сестра. – Сейчас прикинем. Тебе пятьдесят пять. Розмари считает тебя святым на земле. Наверное, так и есть. – Этель тепло улыбнулась.

– Никакой я не святой, – возмущенно отозвался брат, – ни малейшего желания быть таковым.

Этель рассмеялась:

– Добросердечный старина Кен! Я зря тревожилась: ты бы ни в жизни не связался ни с какой блондинкой. Тебе подавай бедную заблудшую овечку.

– Я бы не стал называть Розмари заблудшей овечкой.