Принцесса Элли - Чейз Эмма. Страница 5

– Я же тебе сказал, что это плохая идея, – рычит Логан.

Я топаю ногой.

Потому что я взрослая. Ну почти.

– Ты не должен так говорить! Ты не должен говорить: «Я же тебе сказал», – это грубо!

– Мне плевать, что это грубо; ты должна меня слушаться. С этого момента делай то, что я говорю, поняла?

У меня на кончике языка вертится вопрос, что он сделает, если я не послушаюсь. Отшлепает меня? Свяжет? Прикует наручниками к себе? Если таковы последствия неповиновения специальному агенту секси-личико, то я готова стать плохой девочкой.

Прежде чем я успеваю задать этот вопрос, грохот с кухни вырывает меня из знойных извращенных фантазий и возвращает в отстойную реальность.

Музыка такая громкая, что деревянные стулья вибрируют; еще минута, и сосед вызовет полицию. Я устала, и к тому же эти сукины дети едят пироги! Я замечаю троих – нет, четверых, – они стоят, разговаривают и руками запихивают в рот завтрашние пироги. Ублюдки!

– Ты прав. Я сдаюсь. Давай успокоимся.

Темно-карие глаза Логана закатываются к потолку.

– Наконец-то.

Я складываю руки, прокручивая все в голове.

– Итак, может, сделаешь эту свою штуку пальцами, чтобы привлечь всеобщее внимание? А я встану на стул и скажу: «Спасибо вам всем, что пришли. Это здорово. Я надеюсь, что вы…»

Тут я понимаю, что Логан не слушает. Потому что он больше не стоит рядом со мной. Он стоит у стереосистемы – выключает музыку, затем складывает ладони рупором у рта.

– Убирайтесь к чертовой матери!

О, тщеславие! Имя тебе не Логан Сент-Джеймс.

– Знаешь, ты мог бы и помочь.

После того как вечеринка закончилась, Логан отправил Томми домой – сказал, что он выйдет в ночную смену, а кто-то из парней сменит его утром. Что он хочет убедиться, что все приведено в порядок.

У меня такое чувство, что Логан не слишком хорошо справляется с делегированием полномочий.

– Зачем я вообще это делаю? – спрашивает он, водя большим пальцем по экрану телефона. – Я говорил тебе не устраивать эту чертову вечеринку.

Хвала богам, я сделала домашнее задание сразу после школы, в перерывах между выполнением заказов на кухне. Завтра у меня экзамен на четвертом уроке, но я могу позаниматься за обедом. А прямо сейчас я стою на четвереньках, соскабливая и подметая липкие, расплющенные кусочки пирога, прилипшие к полу. Мусорные баки набиты до краев, кухня чистая, столы вытерты. Остался только нижний этаж.

– Это было бы по-джентльменски.

– Я не джентльмен и не подметаю чертовы полы.

– Мило.

Он поворачивает голову в сторону, как будто собирается что-то сказать, но тут в дверь входит мой отец.

Спустя двое суток.

Он вваливается внутрь – не сказать чтобы пошатывается, но нетвердо держится на ногах, глядя прямо перед собой.

Как и Логан, мой отец высокий – широкоплечий, – и он обладает грубоватой, рабочей красотой. Из тех парней, которые принимают душ после работы, а не до. По крайней мере он был таким раньше.

Теперь, особенно когда он выходит из запоя, он постоянно горбится, из-за чего выглядит сутулым и старше своих лет. Его фланелевая рубашка мятая и грязная, а черно-седые волосы свисают на глаза.

– Что это, Элли? – бормочет он.

И самое странное – я надеюсь, что он накричит на меня. Накажет. Отберет телефон. Как сделал бы нормальный родитель, обычный отец… которому не наплевать.

– У меня, э-э, тут были кое-какие гости. Мы немного повеселились. Я все уберу перед завтрашним открытием.

Он даже не смотрит в мою сторону. Просто коротко кивает, и то этот жест я замечаю только потому, что смотрю на него в упор.

– Я иду спать. Я приду, чтобы помочь Марти, когда ты уйдешь в школу.

Затем он пробирается между столами и через вращающуюся кухонную дверь идет к задней лестнице, которая ведет в нашу квартиру наверху.

Я опускаю голову и возвращаюсь к мытью пола.

Несколько минут спустя, не поднимая глаз, я говорю Логану:

– Ты не должен этого делать, ты знаешь.

– Не должен делать что?

– Волноваться. Ты весь напряжен, как будто думаешь, что он собирается меня обидеть или что-то в этом роде. Он едва может собраться с силами, чтобы просто заговорить со мной – он никогда бы меня не ударил.

Логан смотрит на меня сверху вниз своими глубокими темными глазами, как будто видит меня насквозь, читает мои мысли.

– Речь не про его кулаки. Есть множество способов причинить людям боль. Разве нет?

Обычно меня это не напрягает. Я этого не позволяю. Но последние несколько дней были не такими, как всегда. И большие, мучительные слезы выступают у меня на глазах.

– Он ненавидит меня, – тихо говорю я. Но затем рыдание сотрясает мою грудь и плечи. – Мой отец ненавидит меня.

Логан сдвигает брови и через мгновение делает глубокий вдох. Затем с грацией, удивительной для парня такого роста, он подходит и опускается на пол рядом со мной, упершись предплечьями в колени, спиной к стене.

Он наклоняется ближе и мягко шепчет:

– Не думаю, что это правда.

Я качаю головой и вытираю щеки.

– Ты не понимаешь. Я болела. В ту ночь, когда убили маму, у меня болело горло, я кашляла. Я без конца ныла. Аптека в конце квартала была закрыта на ремонт, поэтому она поехала на метро.

Когда твое детство проходит в городе, родители довольно рано проводят с тобой беседу о грабежах. О том, что никакое количество денег или драгоценностей не стоят твоей жизни. Так что, если кто-то потребует эти вещи, просто отдай их. Их можно заменить – а тебя нельзя.

– Он написал нам письмо из тюрьмы несколько лет назад – тот парень, который это сделал. Он сказал, что ему жаль, что он не хотел в нее стрелять, что пистолет просто… выстрелил.

Я поднимаю взгляд и вижу, что Логан внимательно смотрит и слушает.

– Я не знаю, как кто-то вообще может подумать, что подобные вещи могут успокоить людей. Что он сожалеет. Что он не хотел делать то, что сделал. Что дело не в нас. Во всяком случае, это просто еще раз доказывает, что она оказалась не в том месте и не в то время. И что… если бы меня не существовало, любовь всей жизни моего отца была бы жива. Я не драматизирую, это просто факт. И именно поэтому он даже не может взглянуть на меня.

Несколько минут мы молчим. Я сижу на коленях, Логан смотрит прямо перед собой.

Затем он потирает шею и спрашивает:

– Ты же знаешь, говорят, что Нью-Джерси – это подмышка Америки?

– Я всегда думала, что это бред. Мне нравится Джерси.

– Там, где я вырос – Ист-Амбой, – это как лишай на теле Весско.

Я коротко хихикаю.

– Был там один парень, Алкаш Вилли – все его так называли. Он целыми днями попрошайничал, бродил по улицам и искал по канавам мелочь. Потом покупал самую большую и дешевую бутылку спиртного, какую мог достать.

Ровный звук глубокого голоса Логана, его мелодичный акцент успокаивают. Баюкают, как мрачная колыбельная.

– Но он не всегда был Алкашом Вилли. Когда-то он был Уильямом. А у Уильяма была хорошенькая жена и трое маленьких детей. Они были бедны, мы все были бедны, и они жили в крошечной квартирке с одной спальней на четвертом этаже в доме-развалюхе, но они были счастливы.

Его голос становится низким.

– Уильям работал в ночную смену в супермаркете, разгружал грузовики, заполнял полки. И однажды ночью он поцеловал на прощание свою милую жену, уложил детей в постель и отправился на работу. И когда он вернулся домой… Все, что он любил, все, ради чего он жил, превратилось в пепел.

Я ахаю, вдруг став маленькой и тихой.

– Там был пожар, плохая проводка, и все они оказались в ловушке в этой крошечной квартире и погибли. Все, кроме одного. Самый старший, Брэди, был примерно моего возраста. Он успел выпрыгнуть в окно до того, как до него добрался дым. Он переломал кости на ноге в нескольких местах, но выжил. Кажется, что, потеряв все остальное, Уильям должен был держаться за этого парня обеими руками. Не уходить, никогда не выпускать из виду.