За что убивают Учителей - Корнева Наталья. Страница 4

Элиар – «Подобный цветущему пиону» на старом языке ли-ан. Пионы – само воплощение красоты и изысканности. Говорят, если умереть под ароматными цветами пиона, небожители не позволят телу истлеть в земле и заберут его на небеса, в благословенное Надмирье. Поэтично, уж этого не отнять, но больше под стать какому-нибудь нежному, слащавому мальчику, а не этому великолепному образчику силы и мужского достоинства. Каким дураком нужно быть, чтобы давать людям столь неподходящие цветочные имена?

С другой стороны, пышный алый пион – официальный цветок Триумфаторов, вдруг вспоминает он. Испокон веку Пионовый престол – символ незыблемости священной власти, дарованной небожителями.

Бесцельно блуждающий взгляд вдруг натыкается на большое круглое окно, расположенное высоко над входными дверями. Должно быть, точно такое же окно в виде распустившегося цветка солнца есть и напротив, прямо за его головой: традиционные закатное и рассветное храмовые солнца.

Изголодавшийся по земным картинам глаз с удовольствием цепляется за изощренную сложность линий: расчленяясь фигурным переплетом, солнечные лучи симметрично расходятся от центра в стороны и сплетаются в рисунок чрезвычайно затейливый. Застекленные витражным стеклом, окна сияют черным и золотым узором. В дневное время, несомненно, они обильно заливают светом пространство перед алтарем, но сейчас снаружи стоит ночь и витражные солнца померкли.

Он напряженно задумался. Все это, бесспорно, очень красиво и торжественно. Но и очень непривычно, очень… неправильно. Обряды и церемонии никогда не проводятся ночью, когда угасает небесный огонь, а храмовое солнце не должно быть черным. Он мало что помнит, но эти прописные истины, въевшиеся в плоть и кровь, он знает – и знает абсолютно точно.

В главном храме Лианора, Великой базилике, все было иначе: длинный солнечный день струился через огромные окна, даруя благодать. Светлый образ залитого сиянием храма запал в сердце еще с тех пор, как он был совсем маленьким мальчиком… Но Лианора больше нет, внезапно вспомнилось ему.

…И все же душа появляется: бессмысленные темные глаза светлеют. Словно мелкая сеточка трещин прорезает полированную поверхность льда – сквозь них проступает океан. Бесконечный ледяной океан, который пришлось преодолеть душе, поднимающейся со дна. Этот пронзительный цвет – холодного зимнего моря, яростного шторма – невозможно спутать ни с одним другим. Цвет циан, поглощающий священный красный цвет первоогня. Цвет циан, которого больше не осталось в мире.

– Учитель… неужели это и вправду Учитель… – Мужчина в черном кажется глубоко потрясенным. – После стольких лет… феникс появляется из пламени.

От избытка чувств предплечье его стискивают с такой силой, что на месте касания тотчас пресловутым алым пионом расцветает кровоподтек. Он закусывает губу и недовольно морщится: цветочных метафор на сегодня более чем достаточно. Как и всего творящегося вокруг балагана.

– Разумеется, это я. – Рот явственно полон крови. Он вновь проглатывает ее, но кровь продолжает поступать, упрямо поднимаясь откуда-то, продолжает тревожить дыхание. Дышать все труднее – легкие отяжелели, точно залитые забортной морской водой, но наружу почему-то выходит не вода – только кровь. Кровь. – Ты стал вдруг таким сентиментальным… Что с тобою, волчонок? И почему ты носишь черное?

– Мессир, умоляю, не волнуйтесь. Ваша память серьезно повреждена. Я буду рядом и подробно отвечу на все вопросы, но прежде всего вам нужен сон.

– Почему ты носишь черное? – Помимо воли брови его изгибаются и практически сходятся на переносице. Это гневное выражение кажется как будто непривычным, мышцы лица не желают слушаться, а губы сами собою складываются в какую-то нелепую, совершенно не свойственную ему милую улыбку. – В чем дело?

Названный Элиаром только вздыхает.

– К сожалению, ваша светлость, я больше не надеваю красное, – очень аккуратно отвечает он, словно бы опасаясь вызвать раздражение. – И никто не надевает: красный цвет строжайше запрещен на Материке. Эпоха Красного Солнца завершена. Адепты, младшие жрецы и надзиратели храма истреблены поголовно, а Красная цитадель разрушена до основания.

– Что ты несешь? – Горлом обильно идет кровь, которую больше не удается сдерживать. Он сильно кашляет и начинает захлебываться этой поганой, неправильной кровью. Определенно, с нею что-то не так. – Я не помню ничего такого… катастрофа… это на самом деле произошло? Когда? И кто… кто мог сотворить подобное?

– Мессир, все вопросы после. Я опасаюсь за ваш разум: после возвращения следует много отдыхать и не допускать перенапряжения. Позвольте немедленно сопроводить вас в приготовленные покои.

Однако, он все еще обездвижен. Холод жертвенника, к которому привязано тело, понемногу начинает проникать внутрь, ртутью затекает в сердце. Это священный камень, старый, очень старый – на нем убили многих. Он чувствует его тягостную энергетику, мрачную силу, высвободившуюся при жертвоприношениях и частично впитавшуюся в алтарь вместе с кровью убитых.

Опомнившись, Элиар принялся спешно освобождать тело от стягивающих его пут, жестких, колючих, бритвенно-острых. Проволокой впиваясь в обнаженную плоть, они оставляли на белоснежной коже красноречивые следы пыток – набухающие кровью характерные отметины. Он вдруг припомнил эти затейливые «узлы страдания»: так привязывают к алтарю особых жертв – ритуальных искупительных жертв, поднесенных высшим небожителям.

Все на свете очищается кровью: без пролития крови не бывает силы. Это он хорошо знает.

– Новое тело может не выдержать присутствие сильного духа, – словно оправдываясь, поясняет Элиар. – Я надеюсь, худшего не произойдет, но в течение сорока дней следует проявить крайнюю осторожность. Когда чистая кровь небожителей созреет и наберет силу, вы сможете владеть этим телом, как своим собственным. Думаю, по истечении срока трансмутации память также постепенно вернется к вам. Главное сейчас – не торопить события.

Развязав кровоточащие «узлы страдания», Элиар услужливо помогает ему подняться и сесть прямо на черном от крови жертвеннике. Решительным жестом срывает отороченное черным мехом одеяние и набрасывает на его плечи, дрожащие то ли от холода, то ли от нервного потрясения. Он глянул мельком, привычно заострив внимание только на важных деталях: край рукава обильно изрезан узором самого высокого ранга, а по широкой кайме змеится объемная вышивка затмившихся солнц. Не красных, но совершенно черных, бесстыжих, лоснящихся антрацитовым блеском солнц! Уникальный фасон верхнего платья немедленно говорит окружающим об особенном положении носящего его человека: перед ними Великий Иерофант, верховный храмовый жрец. Наместник небожителей на земле собственной персоной.

Но разве это не его личный пожизненный титул, пожалованный Триумфатором?

Один только край этих одежд пьянит без вина, как плывущий в полумраке святилища фимиам.

– Новое тело? – с растущим раздражением повторяет он.

Кровь продолжает вытекать из уголка рта, тонкой струйкой сползая по подбородку. Мир качается и кружится. Предстоит выяснить столь многое. От кровопотери сознание все больше слабеет, и нет здесь ничего знакомого, совсем ничего, что помогло бы зацепиться за эту странную, дикую реальность. Но зацепиться нужно во что бы то ни стало.

– Мессир, постарайтесь успокоиться и унять сердцебиение. – Элиар кажется всерьез обеспокоенным. – Новое тело отвергает священную кровь – открылось сильное кровотечение! И без того много крови потеряно во время ритуала. Я не могу снова лишиться вас.

– Немедленно объяснись, будь ты неладен!

– Неужели вы совсем ничего не помните, мессир? – тихо спрашивает Элиар. – Ваша жизнь давно закончилась, и сегодня я призвал ваш дух в чужое тело.

– Все это решительно невозможно. – Он холодеет и невесть зачем добавляет: – На свете нет магии, способной совершить подобное.

– Есть. – Элиар неожиданно опускает взгляд, будто смешавшись. – Теперь есть. Это магия Черного Солнца. И это магия нашего нового мира.