Веди свой плуг по костям мертвецов - Токарчук Ольга. Страница 12

В любом случае я знаю дату собственной смерти, а потому чувствую себя свободной.

5. Свет сквозь пелену дождя

Удар, приглушенный хлопóк, словно в соседней комнате кто-то лопнул надутый бумажный пакет.

Я села на кровати с ужасным предчувствием, что происходит что-то плохое и что этот звук – возможно, чей-то смертный приговор. Послышались еще хлопки, и я, еще не совсем проснувшись, начала торопливо одеваться. Остановилась посреди комнаты, запутавшись в свитере, внезапно обессилев – что делать? Погода, как всегда в такие дни, стояла отличная, бог погоды, видимо, на стороне охотников. Солнце ослепительно сияло, оно только взошло и, еще красное от усилий, бросало длинные сонные тени. Я вышла из дома, и снова показалось, что вот сейчас Девочки меня обгонят, выбегут на снег, радуясь наступившему дню, и станут демонстрировать свою радость так откровенно и бесстыдно, что она передастся и мне. Я брошу в них снежком, и они воспримут это как приглашение к шалостям и начнут свои беспорядочные догонялки, в которых преследовательница вдруг становится преследуемой, причина беготни ежесекундно меняется, а радость в конце концов делается такой огромной, что нет другого способа ее выразить, кроме как бешено носиться вокруг дома.

Я снова почувствовала на щеках слезы – может, надо обратиться к врачу Али, который, правда, дерматолог, но во всем разбирается и все понимает. Похоже, мои глаза серьезно больны.

Поспешно направляясь к Самураю, я сняла со сливы наполненный льдом полиэтиленовый пакет и взвесила его в руке. «Die kalte Teufelshand», всплыло в памяти из глубины, из прошлого. «Фауст»? Ледяной чертов кулак. Самурай завелся с первого раза и послушно, словно понимая мое состояние, двинулся по снегу. В багажнике загремели лопаты и запасное колесо. Трудно было установить, откуда доносятся выстрелы; они отражались от стены леса, множились. Я поехала в направлении пограничного перехода и километра через два увидела их автомобили – навороченные джипы и небольшой грузовик. Какой-то Человек стоял рядом и курил. Я прибавила скорость и проехала совсем рядом с этой стоянкой. Самурай, очевидно, понимал, чтó от него требуется, и энергично разбрызгивал вокруг мокрый снег. Человек пробежал за мной несколько метров, размахивая руками, видимо, пытался остановить. Но я не обращала на него внимания.

Я увидела, как они идут неплотной цепью. Два или три десятка мужчин в зеленых охотничьих костюмах, пятнистых ветровках защитного цвета и этих идиотских шляпах с перьями. Я остановила машину и побежала к ним. Некоторых я знала. Они тоже меня заметили. Смотрели с удивлением и весело переглядывались.

– Что, черт возьми, происходит? – крикнула я.

Подошел один из них, загонщик. Это был тот самый усатый мужчина, который заходил за мной на следующий день после смерти Большой Ступни.

– Пани Душейко, не приближайтесь, пожалуйста, это опасно. Пожалуйста, идите отсюда. Мы стреляем.

Я помахала руками перед его лицом.

– Это вы убирайтесь прочь. Или я звоню в Полицию.

К нам подошел еще один мужчина, отделившийся от остальных, я его не знала. Он был одет в классический охотничий костюм со шляпой. Цепь двинулась вперед; они держали перед собой ружья.

– В этом нет необходимости, поверьте, – вежливо сказал он. – Полиция уже здесь. – Мужчина снисходительно улыбнулся.

Вдалеке я действительно разглядела пузатого Коменданта Полиции.

– В чем дело? – крикнул кто-то.

– Ничего, ничего, это та пожилая дама из Люфцига. Полицию хочет вызвать. – В его голосе послышалась ирония.

Я возненавидела его.

– Пани Душейко, не дурите, – примирительно сказал Усач. – Мы ведь здесь правда стреляем.

– Вы не имеете права убивать живых Существ! – закричала я что было сил. Ветер выхватил эти слова прямо у меня изо рта и понес по всему Плоскогорью.

– Все в порядке, будьте добры, поезжайте домой. Мы стреляем по фазанам, – успокаивал меня Усач, словно не понимая причины моего протеста. А другой заметил елейным тоном:

– Не спорь с ней, она сумасшедшая.

И тогда меня охватил Гнев, настоящий, можно сказать Праведный. Плеснул где-то внутри горячей волной. Действие этой энергии было приятным, казалось, она поднимает меня в воздух – маленький большой взрыв во вселенной моего тела. Во мне пылал огонь, нейтронная звезда. Я бросилась вперед и толкнула мужчину в дурацкой шляпе с такой силой, что он – чрезвычайно удивленный – упал на снег. А когда Усач кинулся ему на помощь, напала и на Усача – изо всех сил ударила по плечу. Тот вскрикнул от боли. Я вам не нежная девочка.

– Э-э-э, дама, это еще что за фокусы? – Его лицо исказилось, он пытался поймать меня за руку.

Тогда подбежал тот, что стоял возле машин – видимо, ехал следом, – и крепко обхватил меня сзади.

– Я вас провожу, – сказал он мне на ухо, но отнюдь не провожал, а тянул назад так, что я упала.

Усач помог мне встать, но я с отвращением оттолкнула его. Мне с ними не справиться.

– Не волнуйтесь, прошу вас. Мы здесь законно.

Он так и сказал: «Законно». Я отряхнула снег и направилась к машине. Меня трясло от волнения, я спотыкалась. Между тем цепь охотников скрылась в низких зарослях молодого ивняка на заболоченных лугах. Через мгновение снова зазвучали выстрелы; они убивали Птиц. Я села в машину и сидела неподвижно, положив руки на руль, но пришлось немного подождать, прежде чем я смогла тронуться с места.

Я ехала домой, плача от бессилия. У меня дрожали руки, и я уже знала, что добром это не кончится. Самурай, облегченно вздохнув, остановился перед домом, и мне показалось, что он полностью на моей стороне. Я прижалась лицом к рулю. Печально отозвался клаксон – словно призыв. Словно траурный вопль.

Мои Недуги появляются вероломно, никогда неизвестно, в какой момент это случится. Тогда в моем теле что-то происходит, у меня начинают болеть кости. Это боль неприятная, томительная, как я ее называю. Она не делает пауз, не прекращается часами, иногда целыми днями. От этой боли невозможно спрятаться, от нее нет таблеток или уколов. Болит – как река течет, как горит огонь. Боль ехидно напоминает о том, что я состою из материальных частиц, ежесекундно разрушающихся. Может, попытаться привыкнуть? Жить с этой болью так, как люди живут в Освенциме или в Хиросиме, – совершенно не задумываясь о том, чтó здесь в свое время произошло. Просто живут.

Однако после боли в костях начинается боль в животе, внутренностях, печени, всем том, что есть у нас там, внутри, бесконечная. На некоторое время ее можно заглушить глюкозой, флакончик которой я всегда ношу в кармане. Никогда не знаешь, в какой момент произойдет Приступ, в какой момент состояние ухудшится. Иногда мне кажется, что на самом деле я состою из одних только симптомов болезни, что я фантом, сконструированный из боли. Когда уже совсем невозможно найти себе место, я воображаю, что на животе, от шеи до лобка у меня есть замок-молния, и я медленно ее расстегиваю, сверху вниз. А потом вытаскиваю руки из рук, а ноги из ног и вылущиваю голову из головы. Выскальзываю из собственного тела, и оно падает с меня, точно старая одежда. Я становлюсь меньше, хрупкая, почти прозрачная. Мое тело подобно Медузе, белое, молочное, мерцающее.

Только эта фантазия приносит мне облегчение. О да, тогда я оказываюсь свободна.

В конце недели, в пятницу, мы договорились с Дионисием, что он приедет позже, чем обычно, – мне было так плохо, что я решила сходить к врачу.

Я сидела в коридоре в очереди, и мне вспомнилось наше знакомство с доктором Али.

В прошлом году меня снова обожгло Солнце. Должно быть, я выглядела довольно жалко, раз испуганные медсестры из приемного покоя сразу повели меня в отделение. Велели подождать; проголодавшись, я вытащила из сумки печенье, посыпанное кокосовой стружкой, и принялась его уплетать. Врач появился через несколько минут. Он был светло-коричневым, словно грецкий орех. Посмотрел на меня и сказал: