Пасифик-Хайтс - Харпер Пол. Страница 17

Вечером Фейн перевел смартфон на беззвучный режим и оставил на письменном столе. Он протянул руку, включил смартфон.

Девушка сработала, как всегда, на «отлично». Обещала прийти утром — это хорошо. Фейну нравилось, когда Рома была рядом. Она каким-то образом умела заполнить пустоту дома, и ее не хотелось отпускать.

Пора идти спать, хотя Рома сейчас, наверное, только-только добралась до постели… Господи, хватит уже думать.

Фейн применил старое средство, чтобы удержать поток мыслей: поискал глазами в полутьме что-нибудь такое, на чем можно было сосредоточить внимание, — форму, силуэт, тень. Взгляд остановился на кружевах бугенвиллей за окном. Надо подождать, пока в голову придет какая-нибудь случайная мысль.

Фейн вспомнил летние ночи и дом в холмистом районе Сан-Анхел в Мехико, где провел несколько месяцев своей новой неприкаянной, но вольной жизни. Он выбрал одну из ночей и принялся восстанавливать обстановку. Неспешно, размеренно, одну точную подробность за другой, вызвал в памяти образ: нарядный сад за высокими стенами, дорожки с тропическими растениями, фонтан, певчих птиц в клетках, колониальную архитектуру, каждую комнату и расцветку ее стен, картины, мебель. Вспомнил холодный каменный пол под босыми ступнями, серый полумрак внутренних покоев, мягкий шелест голосов, замученную тревогой хозяйку дома и черную изящную татуировку в виде виноградных лоз у основания ее спины.

Глава 16

— Я тут тебе принес кое-что, — сказал светловолосый мужчина, опуская на кровать рядом с обнаженным бедром Элизы небольшой сверток. Мужчина поднялся с постели, чтобы взять сверток с кресла, на котором висела одежда, и теперь вернулся назад. В свете лампы Элиза разглядела изумрудную фольгу и черный бант. — Вещица недорогая, — продолжал блондин, — но когда я увидел ее в магазинчике подарков, сразу же вспомнил о тебе.

— Почему?

— Не знаю. Просто вспомнил, и все.

Они сидели на кровати в викторианском доме на Буэна-Виста-авеню с видом на Хайт-стрит. За высокими окнами в темноте медленно плыли низкие тучи, иногда плотные, иногда полупрозрачные, на мгновения приоткрывая город под пластами тумана, наполненного зловещим, зыбким светом.

Элиза не притронулась к подарку; молча сидела на кровати, держа в руках бокал джина. Они приезжали сюда раньше, когда их роман только завязывался. В ясную погоду вид на сверкающий город простирался до самого залива.

Элиза потягивала джин и разглядывала сверток. Черная лента. Почему он подсунул подарок, пока она еще раздета? И так уже собирались одеваться. Не мог подождать всего несколько минут?

— Ну же, — сказал мужчина с улыбкой, однако Элиза не увидела счастливого предвкушения человека, ожидающего реакции на сюрприз. За улыбкой любовника стояла уверенность.

— Я лучше потом открою. Спасибо.

— Потом? Почему вдруг потом? Почему не сейчас?

— С какой стати ты купил мне подарок?

Мужчина нахмурился, озадаченный таким ответом, неожиданным сопротивлением.

— Слушай, это же мелочь. Ничего особенного.

Элиза отхлебнула джина, стараясь незаметно сглотнуть подкативший к горлу ком. Сегодня вечером они сразу же перешли к сексу. Она так сама захотела. Ей не терпелось заняться сексом и потому, что она испытывала в нем нужду, и потому, что секс давал возможность отключиться от мыслей. Их роман, как и все романы, не стоял на месте. Но привыкания к близости не произошло — отношения не утратили остроту. Острота все нарастала и нарастала.

— Я не хочу открывать прямо сейчас.

— Почему?

— Зачем ты повязал черную ленту?

Мужчина посмотрел на сверток, будто видел его впервые. Затем перевел взгляд на Элизу.

— Подарок заворачивали в магазине. Ленту выбирала продавщица.

— Это не ты попросил ее повязать черную?

Он медленно покачал головой:

— Нет…

Мужчина теперь внимательно следил за Элизой, словно ее поведение навело его на какие-то тревожные мысли. «Пытается просчитать мою реакцию, — подумала Элиза. — Нет уж!»

— Она, помнится, даже сказала, что черная лента элегантнее.

Элегантность подарка больше не привлекала Элизу. Подарок пробудил другие ассоциации. Переход случился так быстро, что разум не принимал иных объяснений. Элегантностью тут и не пахло!

— Я сначала оденусь, — сказала Элиза и опустила бокал.

— Ну что ты? — Мужчина одновременно и улыбался, и хмурился, на лице — легкое удивление. Его рука накрыла бедро Элизы.

Женщину передернуло. Несколько минут назад он был в ней, она сама желала совокупления и не испытывала никакого страха. Теперь же рука на бедре обжигала больше, чем во время секса.

— В чем дело? — спросил блондин.

Элиза и сама не смогла бы ответить на вопрос, но отчего-то улыбка любовника казалась ей неестественной. Почему нежность на его лице выглядит фальшивой? Шестое чувство подсказывало: тут что-то не так, но где доказательства?

Мужчина ласково взял бокал из рук Элизы и поставил его на столик с лампой. Он нагнулся за обернутой изумрудно-зеленой фольгой коробочкой с черной лентой и водрузил ее на обнаженный лобок своей любовницы.

Чем дольше Элиза смотрела на происходящее в новом свете, тем быстрее их обоюдная нагота превращалась в серьезную помеху. В отношениях между ними нагота всегда была естественным, даже несущественным делом. Всего несколько минут назад она не играла никакой роли.

Но сейчас тело мужчины вызывало отторжение, несло в себе грозный и даже враждебный подтекст. Элизе стало неловко от собственной наготы. Из символа физической близости обнаженность все больше превращалась в символ угнетения духа.

— Разверни, — сказал мужчина.

«Требует? Или поощряет?»

Элиза взвесила коробочку на ладони — не такая уж легкая. Женщина осторожно потянула за черную ленту — та змейкой скользнула на пол. Под изумрудной фольгой оказалась белая коробочка, обертка отправилась на пол вслед за лентой. Элиза открыла коробочку, развернула тонкую, жесткую белую бумагу и вынула из гнезда маленького зеленого стеклянного голубя, безупречно красивого, сверкающего.

Голубь ненадолго задержался в дрожащих ладонях — Элиза упала в обморок.

Очнулась она, лежа лицом вниз, рука подмята под себя, нога неудобно вывернута. Когда в голове прояснилось, Элиза поняла, что прошло совсем немного времени. Ее упавшее на пол тело бесцеремонно сгребли и свалили на постель. Элиза все еще была обнаженной. Любовник и не подумал протереть ей лицо влажной салфеткой, прикрыть наготу, перевернуть тело на спину или выпрямить конечности.

Женщина медленно высвободила руку, распрямила ноги, перевернулась. Керн одевался, стоя к постели спиной. Элиза наблюдала за ним, чувствуя наплывающую тошноту. Из горла вырвался кашель.

— Ты упала в обморок, — констатировал Керн, заправляя рубашку в брюки.

Элиза собралась с силами и села на кровати, спустив ноги на пол. Что за предмет под ногами? Хрустальный голубь! Коробка и оберточная бумага валялись рядом на полу. Даже в тумане не совсем вернувшегося сознания Элизу передернуло от черствого презрения, сквозившего в мелких ранящих жестах.

Она встала, осторожно выпрямила спину и прошла в туалет, прикрыв за собой дверь. Умылась, села на унитаз. Потом, включив теплую воду, обтерлась мягкой губкой.

Когда Элиза пришла назад, Керн уже завязывал шнурки. Она встала у кресла с вещами и тоже начала одеваться. Любовник молча наблюдал за ней со своего места. Он заговорил, только когда Элиза села, чтобы надеть колготки:

— Итак, в чем дело?

Вопрос получился дежурным, лишенным реальной заинтересованности и тем более участия. Новообретенная бесстрастность любовника смутила Элизу.

— Дело в тебе, — сказала она, глядя на Керна поверх поднятой ноги, на которую натягивала колготки.

Тот ничего не ответил. Видимо, не собирался развивать тему. Интересно почему. Это на него не похоже. Раньше обязательно проявил бы любопытство. Откуда взялось такое безразличие?